Будем меняться мужьями? (сборник)

С тех пор как с нами со всеми случилась Перестройка, многое упростилось. То есть если с продуктами стало труднее, то с формированием летучих любовных союзов существенно легче. Люди держатся свободней и развязнее. Наверное, потому, что общественность перестала вмешиваться в личные дела граждан. Ведь руководящая ее часть серьезно занялась политикой и предпринимательством, а подчиненная, из низов, вместе со всеми кинулась бороться за жизнь. Я же бросилась спасаться от тоски через нетребовательную сексуальную активность. Потому что секс, по моим наблюдениям, немного похож на любовь, а значит, способен ее в крайнем случае заменить.

Мой папа, кадровый военный, внезапно уволенный в запас, считает Перестройку катастрофой. Прямо смешно его слушать. Тем более что папа безработным не стал и теперь подвизается в администрации одного заводика. Он говорит: какую страну развалили! Это да, развалили, не спорю. Но разве катастрофа выглядит так? Подумаешь – страна! Милый папа, катастрофа – это когда твой любимый… Впрочем, ты все равно не поймешь. А к Перестройке я особых претензий не имею, даже как-то веселее стало. Но вот видел бы мой бывший, мой горько любимый Леня – Ленечка – Леонид, какими кавалерами я не брезговала весь минувший год!

Один спустился с абхазских гор и трудился, кажется, на ниве бандитизма. Он не прекращал материться, даже объясняясь в любви.

Другой – адвокат – сочетал ущербную амбициозность с вороватой похотливостью. Неопрятные усы роняли перхоть на брюки. Практика у парня была солидная, времени на ухаживания не хватало. Так что, управляя автомобилем одной левой, он имел обыкновение деловито шарить по мне правой рукой, как бы желая совместить целенаправленное движение с торопливой любовной возней.

Третий – из бакинских армян – демонстрировал всю ярость и беззащитность маргинальной личности. На поясницу наматывал шарф, грея отбитые почки. Днем изливался печальными стихами; вечерами в команде отравленных межнациональной рознью соотечественников вдохновенно лупил азеров…

Цену таким отношениям я, естественно, сознаю, но после разрыва с Леней стала воспринимать себя приблизительно как нечто, найденное на помойке. А раз с помойки – то уже и то хорошо, что хоть кто-то зарится. Знакомлюсь где придется, мне без разницы. И все на автомате – надо же как-то существовать и тогда, когда тебя больше не любят. На самом деле мне не нужен никто, кроме него; я никому ничего не могу отдать, у меня ничего не осталось. Я просто пытаюсь держаться на плаву.

А кроме того, на периферии сознания мечется еще что-то вроде надежды: вдруг новое яркое чувство все-таки украсит мою жизнь! Если же так ничего и не получится, через сколько-то лет подведу итог: тебе не в чем себя упрекнуть, бедная девочка, – скажу себе с любовью и состраданием, – ты сделала все, что могла. Просто тот, кто нужен, после Лени уже не появился.

– Как ты, дочка? – бегло поинтересовалась мама. И сразу жизнерадостно информировала: – Мы с отцом Барсика кастрировали. Только-только из ветеринарки.

– Как?! Так он же… – я с ходу взрыднула.

– Надюш, да как иначе? – огорчилась мама. – Что хорошего, если домашний кот каждый день в подъезд шляется, сама подумай!

– Ну да, – всхлипнула я. – И как он?

– Ну как? Отходит от наркоза. Да ему теперь только лучше будет, вот увидишь. Перестанет к своей задрыге таскаться и станет наслаждаться жизнью, – деловито пообещала мама.

В последнее время кот постоянно уходил из квартиры, но не для поисков сексуальных приключений, как я теперь, например, а для встреч с одной-единственной тощей палевой кошкой, живущей во дворе, – его избранницей. Странно, но Барсик не проявлял никакой обычной для котов неразборчивости, его интересовала только эта подружка.

Вот и я, когда была с Леней, ни в ком больше не нуждалась…

– Мам, – говорю, – а как он ей объяснит?

– А он не должен ничего объяснять, – безжалостно возразила мама. – Пусть ей теперь другие объясняют.

Представляю горе бедной кошки – за что? Почему? Все ведь было так хорошо…

– И потом, – продолжала рассуждать мама, – там столько ухажеров, эта помоечная и не заметит ничего. А нашему хватит уже грязь собирать, он культурный котик из хорошей семьи.

– Бедный, – говорю. – Проснется – а любви как не бывало. Катастрофа!

– Нет, – возразила мама, – это спасение. Он проснется и поймет, что бежать наконец-то никуда не надо. Обрадуется, поест и станет в окно смотреть. Вот тебе и счастье.

Как просто! А моя любовь корчится, но не умирает. Я постоянно думаю о Лене. Вспоминаю с привычной навязчивостью наши последние месяцы. Как тогда много плакала, требуя внимания (как будто не бессмысленно этого требовать!). А ведь совсем недавно мы с равным нетерпением ожидали встреч!.. Потом их стала ждать только я.

Вспоминаю все это и пытаюсь понять, что там можно было исправить, чтобы избежать разрыва… Вот мы с любимым подъезжаем к моему дому, и, еще не простившись со мной, Леня уже куда-то спешит: в гараж, на работу, на важную встречу. А я не имею сил попрощаться и уйти, хотя и слышу, как в его голове, сразу включившись, бодро затикал таймер. Пробую сопротивляться, сижу, вцепившись в сиденье. «Я… скучаю по тебе…» – выдавливаю слова. Мне тяжело говорить, потому что все это уже много раз сказано, и он меня давно не слышит. «И я по тебе скучаю, – с сентиментальной грустинкой сообщает милый. – Ну, давай, беги, а то уже опаздываю…» Некоторое злорадное утешение получаю, от души хлопнув дверцей ненаглядной его машинки – Леня этого ужас как не любит. «Я не опять обиделась, – возражаю на усталый вопрос. – У меня обида хроническая». Ему всерьез надоели мои жалобы, но я не могу остановиться – он ускользает от меня, и это мучительно. Я совершаю одну глупость за другой…

Шум на лестничной площадке вытолкнул из засасывающих воспоминаний. О господи! Да что там такое? Подбежала к глазку. Ну ясно: соседи опять дерутся. Обычное дело. Год назад, когда агонизировал наш с Леней роман, они тоже подрались и отец серьезно порезал сына. Вроде бы выпивали, заспорили, схватились за ножи… Парень лежал на полу у входной двери в темно-красной застывающей луже, и голова с перерезанной наискось шеей была неловко подвернута. «Скорая» выносила его на одеяле. Он качался, как в гамаке. И мы тогда думали, что он умер.

Между тем сосед выжил. Пришел из больницы с кривой шеей, и они с матерью забрали заявление из милиции. Покинув следственную тюрьму, домой вернулся слегка виноватый папаша. Жизнь благородного семейства почти тотчас же вошла в прежнюю колею пьянок и драк.

А у меня тогда так ничего и не наладилось, и через пару недель мы с Леней совсем расстались. Состоялось очередное объяснение. Я, по своему обыкновению, плакала и жаловалась: «Так тяжело… Все время жду чего-то, ты всегда не со мной…» Он сокрушенно кивал с виноватым видом. И тут я выпалила, словно ва-банк сыграла: «Ты что – разлюбил меня?..»