Будем жить для своих детей

Для обучения человека стоянию и беганию не должны употребляться никакие подпоры, никакие помочи; он должен стоять, когда у него есть силы держаться самодеятельно и самостоятельно в равновесии, и должен ходить, когда он, самодеятельно продвигаясь вперед, будет в состоянии самостоятельно держаться в равновесии. Он не должен стоять раньше, нежели он научится сидеть, сидеть прямо и вставать, держась за неподалеку стоящий от него высокий предмет, и, наконец, свободно держаться в равновесии; он должен не прежде ходить, чем он научится ползать и самодеятельно подыматься, самостоятельно держаться в равновесии и, соблюдая последнее, двигаться вперед. Прежде всего к тому, чтобы самодеятельно подыматься поодаль матери, его побудит возвращение к груди матери; но скоро ребенок уже чувствует силу в своих ногах, радуется этому и повторяет только ради удовольствия ходить, как прежде доставляло ему удовольствие стояние, вновь выученное искусство; и спустя некоторое время он снова бессознательно практикует искусство чувствовать, и теперь раздражает его пестрый, круглый, гладкий камешек, пестрая, цветная, глянцевитая бумажка, плоская равномерная, треугольная или квадратная дощечка, прямоугольный кирпичик, пригодный для разных построек, листок, отличающийся своею формою, краскою, блеском, составом, и он старается освоиться с этим листком посредством новоизученного употребления членов, чтобы соединять однородное и различать разнородное…

…Дорого ребенку все, что входит вновь в его еще такой маленький кругозор, все, что расширяет его еще такой узкий мир, самый пустяк – для него новое открытие; но он не должен входить мертвым в маленький мир и не должен мертвым оставаться в нем, иначе помрачит он свой маленький кругозор, обременит свой молодой мирок. Поэтому ребенок сам хотел бы знать, почему ему все это дорого, он хотел бы знать все свойства, всю сокровенную сущность окружающего его, чтобы когда-нибудь понять самого себя в своей склонности. Поэтому-то ребенок и перевертывает предмет на все манеры, поэтому-то он разбирает его по частям и часто разламывает совсем; поэтому-то он берет его в рот, раскусывает его или, по крайней мере, старается его раскусить. Мы браним и порицаем его, называя его поступок безобразным и неблагоразумным, но разве он не благоразумнее, чем мы, бранящие его? Ребенок хочет знать внутреннюю сущность предмета; это стремление не пустой каприз его, его побуждает то стремление, которое, будучи правильно понято и поддержано, имеет в виду познать Бога во всех его творениях… Все это делает ребенок для того, чтобы из внешних проявлений вещи узнать ее внутреннюю сущность и ее отношение к самому себе и чтобы прежде всего узнать причину своей любви, своей склонности, своего влечения к ней. Да разве мы сами, большие, взрослые, исследующие, поступаем иначе? Но это имеет значение и цену для нас только тогда, когда это делает учитель с кафедры, когда учитель с кафедры побуждает к этому наших сыновей; но в поведении ребенка мы этого не хотим видеть. Поэтому-то и теперь вразумительное слово самого толкового учителя зачастую остается для наших сыновей без действия, так как им теперь приходится с кафедры учиться тому, чему должны были бы научить их детские годы уже через наше пояснительное, живое слово, чему они могли бы научиться почти самоучкой. И немного, очень немного должна давать среда ребенку, чего требуют детские годы: только обозначать, называть нужное для ребенка, давать названия всему тому, что ребенок делает, чем он занимается, что видит и что находит. Богата жизнь ребенка, делающегося отроком, но мы не замечаем ее; богата впечатлениями его жизнь, но мы не чувствуем этого; она сообразна с назначением и призванием человека, но мы не чувствуем этого… Теперь мы хотели бы, конечно, силы и соки, склонности и порывы ребенка, переходящего в возраст отрочества, повести иначе, но уже слишком поздно; ибо мы не только не познали великого значения детской жизни, переходящей в отрочество, но и узнали ее неверно, не только не выходили этой жизни, но сбили ее с толку и заглушили.

Посмотрите – вон там ребенок по только что найденному камешку, который он, чтобы заключить по его действиям о его свойствах, потер о первую попавшуюся ему дощечку, открыл свойство окрашивания; он узнал, что это – кусочек извести, или глины, или кирпича, или мела; взгляните, как он рад вновь открытому свойству и как он спешит всюду проявить его где-нибудь: уже наружная поверхность дощечки совсем изменилась. Прежде радовался ребенок еще незнакомому свойству, потом же измененной поверхности, то красной, то белой, то черной, то коричневой; но вскоре его уже занимают извивающиеся, прямые, кривые и другие формы; благодаря этим линейным явлениям ребенок обращает внимание на линейное свойство окружающих предметов, и теперь голова превращается для него в круглую линию и круглая окружность – в голову, а связанная с нею продолговато длинная окружность представляется ему туловищем; руки и ноги представляются ему прямыми или ломаными линиями, и такие линии представляются ему руками и ногами; пальцы представляет себе он как сходящиеся в одном пункте линии, а линии, находящиеся в таком соединении, представляются ему, творящему ребенку, руками и пальцами. Глаза являются ему в виде точек, а точки представляются ему глазами; и перед ним является и раскрывается новый мир; ибо что человек стремится изображать, то он начинает понимать.

Перед ребенком, который скоро придет в возраст отрочества, благодаря усвоению и изображению линейного, открывается во многих отношениях новый мир… Шар, который прокатился, камень, который был брошен кверху и упал, вода, которую задержали в одном месте и которая потекла по разным небольшим ровикам, – все они научили ребенка, что действие силы – в отдаленном явлении, что направление действия силы всегда имеет линейный характер. Изображение предметов посредством линии приводит ребенка скоро к пониманию и изображению направления, в котором действует сила. Вот течет ручей; говоря это, ребенок проводит черту, обозначающую направление ручья. Ребенок соединил несколько линий, которые обозначают для него дерево: «Вот еще вырастает ветка, а вот еще», и, говоря это, он проводит от дерева линии, обозначающие ветви. Очень характерно говорит затем ребенок: «А вот пролетела птичка» – и в направлении воображаемого полета тотчас же проводит свою изогнутую линию. Дайте ребенку мел или что-нибудь подобное, и скоро перед ним и вами будет стоять новое создание. Пусть также и отец сам нарисует ему в немногих штрихах человека, лошадь; и этот линейный человек, эта линейная лошадь доставят ребенку больше радости, нежели действительный человек, нежели действительная лошадь.

Как же вы, матери и окружающие ребенка, должны подойти к этому? Смотрите, будьте лишь внимательны, ребенок сам научит вас этому. Вот срисовывает для себя ребенок стол, в то время как он обходит его границы и углы, поскольку он может достигнуть их, – он как бы срисовывает предмет по самому предмету: первая и вернейшая для ребенка ступень для того, чтобы познакомиться с пределами и формами предмета. Таким же образом рисует ребенок стул, скамью и окно. Но вот ребенок идет уже дальше, вот он проводит поперечные линии по квадратным доскам, по столу, по скамье и по сиденьям стульев в смутном предчувствии, что таким образом могут быть установлены форма и отношения поверхностей. Теперь он уже рисует форму в уменьшенном виде. Посмотрите, вот он нарисовал себе на листке бумаги стол, стул и скамью и еще ряд предметов. Разве вы не видите, как он развивал себя, как образовывал для этого? Движимые предметы, которые мог обозреть его взор, клал он на гладкую поверхность – или на доску, или на скамью, или на стол и рисовал их, водя рукою вокруг границ предмета. Скоро таким образом были срисованы ножницы, коробки, а скоро листья и ветки, даже собственная рука и теневые очертания предметов. Благодаря этому многое развилось в ребенке, гораздо больше, чем возможно высказать: ясное понимание формы, возможность изображения ее отдельно от предмета, запоминание формы самой по себе, укрепление и развитие сноровки руки для свободного изображения ею.

Заботливая мать или рачительный отец, хорошая семья, совсем не умея сами ничего нарисовать, стало быть, при полном отсутствии в семье настоящего рисовальщика могут ребенка-подростка настолько подвинуть в рисовании, что он довольно точно и похоже сумеет нарисовать прямую линию, поперечную линию, даже прямоугольный предмет в перпендикулярном положении, например зеркало, окно и пр. Но будет не только хорошо, но прямо необходимо для развития и укрепления силы и способности ребенка, если матери и отцы, не вдаваясь при этом в большие мелочи, действия, поступки ребенка всегда будут связывать со словом; например: «Я рисую стол, зеркало, теперь я веду поперечную линию стола». Такой процесс увеличивает внутреннюю и внешнюю силу, умножает знание, чрезвычайно пробуждает рассудок и размышление, предостерегающее от столь многих пороков, что у человека не может развиться рано естественным путем, ибо слово и рисунок, так как в отдельности ни то, ни другое не исчерпывают удовлетворительно изображаемого предмета, всегда объясняют и дополняют друг друга. Рисунок, собственно говоря, занимает среднее место между словом и предметом, имеет общие свойства и со словом и с предметом, и потому очень важно и для ребенка, и для отрока, и для взрослого человека как образовательное и развивающее средство. Настоящий рисунок имеет с вещью то общее, что он стремится изобразить ее в ее формах, в очертаниях; а со словом у него то общее, что он никогда не представляет самой вещи, но лишь копию ее. В свою очередь, слово и рисунок противоположны друг другу по своей натуре: рисунок – мертвое, тогда как слово – живое, рисунок – видимое, слово – слышимое. Поэтому слово и рисунок нераздельно принадлежат друг к другу, как свет и тень, день и ночь, дух и тело. Поэтому способность к рисованию так же непосредственно заключается в человеке, в ребенке, как и способность к языку и требует так же безусловно, как и эта последняя, своего развития и образования, о чем уже в опыте громко засвидетельствовали охота и стремление ребенка к рисованию.

Рисование, т. е. изображение предмета посредством рисунка, и необходимо обусловленная рисованием острая наблюдательность приводят ребенка… к пониманию постоянно повторяющегося сочетания одинакового количества однородных предметов, например: два глаза, две руки, пять пальцев на каждой руке и на каждой ноге, шесть ног у жука или у мухи; и таким образом рисование предмета приводит к пониманию и наблюдению числа, неоднократное повторение одного и того же предмета обусловливает число, а определенное, различное множество находящихся в каком-нибудь отношении однородных предметов есть количество, число этих предметов. И таким образом, опять благодаря постепенному развитию способности счисления, развивается кругозор ребенка, мир его жизни и существенная потребность его души, ибо с некоторым томлением, с некоторым смутным предчувствием, что у него еще нет каких-то средств познавания, рассматривал до сих пор ребенок представлявшиеся ему большие или незначительные количества, кучи однородных или разнородных предметов, причем количественное отношение этих различных куч для него было еще невозможно ни узнать, ни понять, ни определить; но теперь он знает, что он имеет два больших и три маленьких камешка, четыре белых и пять желтых цветков и т. д. Знание количественных отношений чрезвычайно возвышает самую жизнь ребенка.

Но ум ребенка требует, чтобы мать и другие окружающие с самых ранних пор развивали в нем способность счисления по надлежащему методу и согласно законам человеческого мышления, сообразно тому, поскольку требует этого сама жизнь. Понаблюдайте внимательно за спокойным ребенком, и вы легко увидите, каким образом он идет сам собою, если и бессознательно, то во всяком случае верно по пути, согласному с законами человеческого мышления, восходя от наиболее конкретного к невидимому и отвлеченному. А именно ребенок прежде всего прибавляет однородные предметы к однородным и получает таким образом, например, яблоки, орехи, груши, бобы. Мать или любящая руководящая среда пусть только добавляют теперь еще пояснительное слово, т. е. соединяют видимое со слышимым и таким образом приближают это к разумению и познанию, к внутреннему созерцанию ребенка, а именно: яблоки – груши – орехи – бобы и т. д.

Кто же не видел, кому же не приходилось иметь случай видеть, как ребенок складывает и группирует отдельные предметы в разные группы; матери остается и здесь лишь прибавить пояснительно живое слово, например: яблоко – яблоко – яблоко – яблоко и т. д. – просто яблоки; груша – груша – груша – груша и т. д. – просто груши; орех – орех – орех – орех и т. д. – просто орехи; боб – боб – боб – боб и т. д. – просто бобы, или что иное, камешки или листья, пусть ребенок группирует их в группы – всегда найдется под руками несколько предметов одного рода. Но чтобы это особенно пошло на пользу ребенку, пусть мать говорит вместе с ним заодно, как было только что показано.

Затем пусть мать, заставляя ребенка прикладывать один предмет к другому, определяет вместе с ребенком это прибавление и ясно высказывает, например: одно яблоко – еще одно яблоко – еще одно яблоко – опять одно яблоко – много яблок; одна груша – еще одна груша – опять одна груша – много груш; один орех – еще один орех – опять один орех – еще один орех – несколько орехов; один боб – еще один боб – еще один боб – опять один боб – несколько бобов; также и пальцы и т. д.

Множество каждого предмета всегда возрастает через равномерное прибавление одного предмета того же рода.

Вместо неопределенного прибавляемого слова: еще одно, опять одно – пусть мать выговаривает числительное, определенно называющее увеличение, и притом сообща с ребенком, всегда действительно считая предметы, так, например: одно яблоко – два яблока – три яблока и т. д.; одна груша – две груши – три груши – четыре груши и т. д.; один орех – два ореха – три ореха – четыре ореха и т. д.; один боб – два боба – три боба и т. д.

Затем пусть мать разложит по нескольку предметов каждого рода в естественно восходящем порядке чисел, и пусть она называет словом то, что она делает, например: яблоко – …яблоки – …яблоки – …яблоки и т. д.; груша – …груши – …груши – …груши – … груши – …груши; орех – …орехи – …орехи – …орехи и т. д.; боб – …бобы – …бобы – …бобы и т. д.