Будем жить!
Шрифт:
– Командир, да ещё минуточку, ходит же вокруг крючка, зараза, два раза уже наживку сдёргивала! Идите на обед, я позже подойду, ладно? – эти интонации могли бы разжалобить даже сердце, вырубленное из глыбы чистейшего гранита! Хорошо, что моё – отлито как минимум из базальта, и растопить его такими жалкими усилиями никому не удастся, му-ахха-ха-ха-ха!!! И недрогнувшей рукой рыбак был выдернут из клетки, профилактически макнут башкой в ведёрко с водой – и в себя придёт, и освежится заодно – и препровождён на общественный плот…
– Наконец-то, только вас и ждём! – тот же задорный голос пробивается даже сквозь вселенскую тоску в душе Весла, который добреет мордой лица и даже пытается «строить глазки»… если такое понятие применимо к мужским подмигиваниям. Учитывая кроваво-красные белки и общезаморенный вид – смотрится как заигрывания графа-Отодракулы к молоденькой пейзанке, смешно и страшно! Но Зоечка – наша штатная повариха в сплав-конвое (так, как оказалось, по документам именуется эта речная цепочка из «плотов») – не обращает внимания на жалкий вид «ухажора» и радостно улыбается:
– Устраивайтесь, ребята, миски не забыли? Давайте, передавайте сюда – голодные, наверное? Если захотите – ухи сегодня много, можно с добавкой! – и под этот говорок возвращает уже наполненные ароматной жидкостью
– Спасибо, Зоечка, – дежурно благодарю я, хлебнув ложку супа – как всегда, бесподобно! Ох и повезёт же твоему будущему мужу! – на что девочка так же дежурно чуть краснеет и хихикает. Готовит она, если честно, довольно средненько, поэтому уха в её исполнении воспринимается именно как рыбный суп – но для нас, не слишком избалованных разносолами (в чём-то плотогоны правы, конечно – «щи да каша хавка наша» будет справедливым и через сотню лет, наверное), идёт в охотку! С другой стороны, девочка – а ей, по Земному счёту, лет четырнадцать-пятнадцать, точно не интересовался – мало того что старается, так ведь и работает в полную смену штатно, кормит экипажи наших плавсредств утром, днём и вечером, и получает за это положенную плату уже, как рассказали, третий год подряд! То есть – в достаточно юном возрасте вместо «сидения на шее» смогла самостоятельно зарабатывать, и вполне уважаемой работой, да и не лёгкой, честно признаться… её история, которой поделился с нами в первый же вечер наш «капитан», Корохов, Максим Игоревич, чем-то похожа на историю моих подруг из Верхнего Волока – Ремезовых…
Родители Зои, вместе с ней переехавшие в маленький посёлок Жерловку, гораздо ниже по течению Амазонки относительно Волока, прямо «из-за ленточки», погибли в аварии перед самым сезоном дождей, оставив дочь ни с чем, кроме жилья; да и то – съёмное; накоплений практически никаких, родни тоже ноль… и возраст по факту ещё «недееспособный». Девчонка, вырыдав глаза в несколько дней, худо-бедно пришла в себя и принялась карабкаться к светлой жизни сама, не клянча подачек и не выпрашивая жалостливых щедрот. С квартиросдатчиком, у которого её родные снимали маленькую квартирку из двух комнатушек и кухоньки, одну из четырёх таких же в одном доме-блоке, она договорилась об аренде угла на чердаке-мансарде этого же дома, используемом хозяином как склад барахла. Собственно, он мало для чего ещё годился, так как высота крыши над перекрытием чердака едва-едва достигала пары метров в самой высокой части – как объяснил Максим Игоревич, наш капитан и автоматически начальник «сплава», крепенький «пенсионер» с широченными ладонями и кулаками с мою башку размером, при росте от силы метр-семьдесят – «…да я там выпрямиться толко посерёдке могу, если башкой о потолок не стучать…»; так что мансардой это числилось скорее по недоразумению, жить там не смог бы ни один взрослый человек… Собственно, претензий к владельцу дома не имел даже Игоревич – цену за жильё владелец установил аж в целое экю за месяц, попросил только не слишком шуметь, особенно вечером и ночью, да и то экю, как я понял, не собирался выжимать «любой ценой». Но девчонка проявила характер – впихнула ему десятку из оставшихся от родительских запасов грошей, а потом нанялась к в общественную столовую уборщицей-посудомойкой-принеси-подайкой. И, не обращая внимания на шепотки, а то и насмешки, работала «до упаду», честно отрабатывая свои невеликие четыреста экю в месяц. Уже на второй месяц работы завстоловой поднял оплату до пятисот «карточек», но… после сезона дождей в посёлок явились представители службы соцобеспечения (как я понял – нормальные, не из приснопамятной банды ублюдков), и попытались забрать девочку в Демидовск…
Сама Зоя отказалась напрочь – поскольку осознавала, что в случае её переезда в детдом-интернат, даже если самый что ни на есть лучший, о хоть какой-то самостоятельности она может на ближайшие годы забыть. Собственно, нормальная для ПРА (и не только для ПРА) практика – после получения статуса «взрослого члена общества» направлять детдомовцев-сирот по определённой жизненной стезе, чаще всего на те или иные производства… Нет, никто не говорит о повышенной вредности или там опасности оных: за это – здесь, на Новом Мире и конкретно в ПРА – вполне и за шейку повесить могут, если вдруг вскроется что-то подобное; да и, что куда важнее, тупо опасно вооружённых людей в безвыходные положения загонять – терять-то им нечего, а возможность в руках… а детки – они вырастают, о чём на Земле давно забыли, живя, по сути, в устоявшемся феодализме в условиях пятого технологического уклада; но здесь, к счастью, до такого пока не дошло… Однако в практически приказном порядке, и не особо интересуясь личными предпочтениями, выбирать для недорослей практику – то есть, начальные профессиональные навыки, столь же добровольно-принудительно прививаемые пансионерам интернатов – такая же привычная и устоявшаяся система, как и эти, последующие, направления на требуемую обществом полезную работу. Надо ли объяснять, что перечень профессий, изучаемых в интернате, не может похвастаться категориями «высокооплачиваемые», «высокоинтеллектуальные», «престижные»?
С одной стороны, для сирот и без того не слишком-то много широких и прямых путей к богатству, славе и счастливой жизни; скорее, наоборот, гарантированный кусок хлеба, пусть и не слишком толсто намазанный маслом, и заведомо лишённый осетровой икры или пармезана поверх – не такая уж и плохая судьба… если никакими особыми талантами не блещешь, а собственные амбиции не отшибают напрочь критическое мышление! Ну, и если эти самые амбиции не распространяются далее чем «…свой дом, машина, отпуск и пиво по субботам…»… Беда в том, что и соскочить с этой колеи, если уж ты в неё встрянешь, очень и очень сложно – тут и сила привычки, и страх перемен, и отсутствие непрофильных навыков/умений, а также цена приобретения этих «непрофильных», и необходимость самообеспечения, тем более если и семья есть – тогда и вовсе не до экспериментов! И хотя в ПРА, насколько я знаю, такие вот дома-интернаты ориентированы больше на проживание-обучение детей, имеющих в основном полноценные семьи и пребывающих в этих заведениях лишь для получения образования –
не на каждом хуторе можно открыть даже начальную школу, а учить детей необходимо – но и какой-то крохотный процент сирот в них есть, из полных сирот, для которых даже опекунов по тем или иным причинам не нашлось… А, соответственно, их жизненный путь был более-менее прозрачен.Не знаю, кто и в каких красках расписал Зое Куреас её возможное будущее – но не понравилось оно ей категорически. От социалов она поначалу собиралась удирать, но, подумав и посоветовавшись с друзьями/знакомыми, решила пойти по более разумному пути – найти для себя самой опекуна, хотя бы фиктивного. В маленьком поселении у самого начала дельты Амазонки с потенциальными «папа-мамами» положение обстояло очень печальное – больше половины жителей и так небольшого поселения на одном из относительно высоких островов между рукавами реки были сезонниками-приезжими, а остальные и вовсе транзитниками, этакая большая вокзально-причальная станция, не более того. Постоянных резидентов не насчитывалось и полусотни, а если вычесть детвору, как раз-таки проживающую в Жерловке не более пары месяцев в году – и совсем грустно… На шею к семьям, у которых хватало своих детей, девочка идти не стремилась – и отказа опасаясь, и понимая своё в будущем положение «приёмной», и не желая стать обузой. А бездетных и при этом способных «опекунствовать» с точки зрения социалов, было только трое! Один, почти идеальный с точки зрения возраста-заработка мужик начал в сезон ливней попивать «беленькую», конкретно так попивать, и был отсеян на стадии обдумывания; вторая, всем хорошая повариха из той же столовой, «тёть-Галина» как раз намылилась замуж в Береговой, собирала вещички, а явиться к свежеиспеченному мужу сразу с ребёнком, о котором и речи не шло… Третья, кладовщица причальной станции, вроде и неплоха была бы, хоть и молодовата для девочки-подростка – самой едва четвертак по Земному счёту, и то не факт; но вот репутация у этой Юльки была та ещё, откровенно «слабовата-на-передок», а в условиях Нового Мира нарезка воспитания/стыдливости окончательно слетела, и иметь такую опекуншу… короче, не фонтан.
В общем-то, долгие размышления бессонными ночами уже почти убедили Зою подкатить с просьбой к единственной боле-менее безопасной возможности – той самой «Юльке-давалке», с которой собиралась заключить что-то вроде торгового договора – формальное опекунство в течении трёх с небольшим лет, в обмен на какую-то там сумму после (а может, и до) совершеннолетия. Но на причале, куда Зоя примчала в поисках своей будущей возможной «почти-родственницы», на неё наткнулся пришедший в Жерловку на какой-то посудине Корохов. Что его заставило остановиться и завести разговор с явно едва удерживающейся от истерики Куреас – он сам не объяснил, отбоярился «…да как-то оно так получилось…», а я не особо выспрашивал. Но прямо там, на пирсе, доблестный капитан речного флота предложил пребывающему в расстройстве подростку вместо запутаного договора с кладовщицей поступить проще – стать его приёмышем... Для убеждения девочки в своей… респектабельности, капитан, ухватив ту подмышку, отправился по всем общественным заведениям Жерловки! Учитывая, что по Амазонке он болтался уже более десяти лет, местных лет, и успел и повоевать, и поработать в самых разных условиях – знали его в посёлке, можно считать, от и до. Даже постоянное жильё у капитана в Жерловке имелось, хоть и в плачевном состоянии – бывал он там редко, иногда более года проводя на воде или в таких же транзитных поселениях, куда заносило ветрами попутными и не очень. И – уговорил! Для того, чтобы привести половину небольшого домика с отдельным входом в жилой вид, много времени не потребовалось, а убедить социалов в благонадёжности Игоревича – и того меньше, так что проблем с оформлением не возникло. Кстати, через два дня, на той же посудине, на которой в текущий момент Корохов капитанствовал, в Демидовск дружно поплыли и социалы, и Зоя! В интернат, ага! Только статус у девочки был теперь немного другим – не сирота, а обычная школьница из глубинки, и не на полном госсоцобеспечении, а за соответствующую оплату со стороны опекуна… Но упёртая девчонка не согласилась на такое меценатство «просто так», и который сезон трудилась в меру сил, обучаясь заочно, по выданным в школе-интернате учебникам! Упёртость кэп оценил, и предпочёл присматривать за девочкой самолично, для чего и согласился на работу капитана конвоя… поскольку караван плотов в рейсе дольше декады-двух не бывал (естественно, считая полный цикл – от Верхнего Волока до него же в конечной точке маршрута), а платили вполне прилично – и за секретность, хотя секрет был скорее полишинельским – это меня в бытность мою гостем Волока не особо просвещали насчёт таких вот маршрутников, поскольку я, как ни крути, был там сезонно-временным перекати-полем – и за опасность со стороны не только людей, но и флоры-фауны…
Всё это наш капитан довёл до пассажиров (в наших лицах, так сказать!) в первый же день, заглянув «проверить, как мы устроились». Ну, и очень прозрачно намекнул молодым павлинам, что хвосты распускать перед его дочуркой можно – но исключительно с серьёзными намерениями. А если намерения недостаточно серьёзные – открутит и хвосты, и ноги, со всем, что между ними; при полном одобрении и посильной помощи команды! Насколько я понял, Корохов предпочёл бы нас и вовсе не выпускать с транспортного средства – не знаю, чего там ему про нашу компанию наплели, но он нас явно опасался. Однако не сложилось – День не собирался ограничивать в возможности прогуляться своего Рычика, а представить себе совсем ещё молоденькую девушку и котёнка в прямой видимости, и чтобы первая не возжелала потискать-потормошить второго? Да где и кем такое видано?! Все планы заботливого папаши рухнули в один миг – от произнесённых полным восторга голоском слов «А можно погладить?!».
Собственно, секрет существования котов уже стал скорее «НЕтайной», а удержать в коробке кемпера малыша-котёнка никто и не надеялся, поэтому День спокойно выводил Рычика на палубу плота, только следил за тем, чтобы мелкого не понесло из периметра загородки к краю палубного настила. Наш плот в этот раз шёл сразу за общим/жилым, и на глаза шустрой поварихе кошарик попался буквально в тот же момент, как только выбрался покувыркаться на свежем воздухе… С этого же момента отогнать нас от Зои кэп ещё мог бы, а вот Зою от пушистого – разве что силовым путём, обездвижив и заперев! Второй день мохнатому подсовывались самые лакомые кусочки, вода в поилке, устроенной специально для мелкого, менялась едва не ежечасно, попытки погладить повторялись регулярно, потискать… ну, тут уже было сложнее, до Рычика быстро дошло, чем ему грозит попадание в нежные девичьи ладошки… Короче, развлекались все трое, Дениса включая! Благо ещё, мои взрослые и многоопытные котяры не снисходили до этой подростковой возни, предпочитая дрыхать в машине – иначе дурдом бы стал полным!