Будет хороший день!

— То есть за считанные секунды до начала атаки появилась слышимость… Почему?

— Не знаю, — сказала Аленка.

— Ты веришь в интуицию? Веришь. Я тоже верю. Я сегодня сочинил сто гипотез про дальнослышанье и чую — все они ложные. Ох, беда мне… — Он рывком повернулся на бок. — И еще. Пора переходить к острым опытам. Будем провоцировать атаки. И я имею мистическое убеждение: этот самый эффект дальнослышанья мы объясним последним, а может быть, никогда не объясним.

Андрей вздохнул и закрыл глаза. Аленка крутила на пальце свою любимую игрушку — большой пистолет Зауэра.

— Ты бы положила пистолет… — не открывая глаз, сказал Андрей.

— Положила уже. Ты знаешь, Андрей, мне странно. Даже низший разум, зачаточный — все равно. Зачем ему нападать, если мы не приносим вреда?

— Почему низший? Дай бог какой… — сонно сказал Андрей.

— Ладно. Ты поспи, мудрец. Пожалуй, я тебя прощу. В будущем, уже недалеком.

— Легко нам все дается, Аленушка. Чересчур легко… Не люблю я… легкости.

— Ты спи, — сказала Аленка. — Ты совсем одурел в этих джунглях. Спи.

— Сплю…

Теперь он заснул так крепко, что Алена волоком затащила его в палатку, и он спал весь день — свой день победы — и проснулся только следующим утром.

III

Утро. Еще один рассвет, а за ним еще один день. С утра невыносимо парит. Наверно, днем будет гроза. Ковбойки мокрые, по палатке бегут капли — влажность девяносто пять, температура тридцать. С утра. И солнце еще не вышло из-за леса.

Очень жарко и душно, и тяжко на сердце, как всегда в такие дни.

Андрей, распухший, как резиновая подушка, пьет кофе и пишет план опытов на сегодняшний день. Он страшно, возбужден, и у него токсическая лихорадка после укусов. Завтракать не хочет. Попугай Володя сидит на перилах и смотрит на стол то одним, то другим глазом — клянчит. Время от времени он произносит: «Сахаррррок».

Крокодилов не видно.

Так начинался самый важный, решительный день. Среди глухих джунглей, в затопленных лесах — трипанозомных, малярийных и бог еще знает каких.

Аленка думала обо всем этом и крутила свою утреннюю карусель. Завтрак, посуда, снаряжение. Сверх этого она нашла чехлы для контейнеров, ярко-оранжевые, как переспелые апельсины: прижгла Андрею укусанные места — двадцать восемь укусов. Потом забралась в палатку и записала в дневнике: «Очень вялое самочувствие, неровный пульс. Испытываю тревожные опасения. Когда пытаюсь их сформулировать, получается, что О. создают какое-то биополе, враждебное мне и вызывающее тяжелое настроение».

— И все, — бормотала Аленка, пряча дневник на самое дно ящика. — И конечно. Теперь ни пуха ни пера.

В самом деле, ей стало легче, когда она влезла в комбинезон и выставила на солнце термобатареи. Вентилятор гнал по мокрому телу прохладный воздух, и с непривычки было зябко, пошла гусиная кожа. Андрей с кряхтением шагал по тропе, диск жужжал над головой, и ей стало спокойно и уютно.

— Сейчас начнут, — сказал Андрей. — Давай пока проверку слуха.

Они включили магнитофончики, и Андрей принялся шепотом наговаривать цифры. Алена повторяла то, что слышала, — группа в шесть знаков, интервал, еще шесть, интервал. Цифры Андрей заранее выписал на бумажку из таблиц случайных чисел. После каждых пяти групп дистанция увеличивалась, и Алена отмечала на записи: «Пятнадцать метров, слышимость лучше». Действительно, с расстоянием становилось слышно не хуже, а лучше. На дистанции тридцать метров Алена четко-четко слышала комариный голос с подвыванием: ноль-ноль-девять-четыре…

И внезапно муравьи начали второй опыт.

Атака.

Крылатые обрушились на шлем из-за спины, совершенно неожиданно, и сразу закрыли сплошь все забрало. Аленка вслепую сдернула чехол с контейнера, включила секундомер и замерла, глядя на стекло. Противно заныли виски — стекло кишело муравьями у самых зрачков.

…Пунцовая каша на забрале — кривые челюсти скользят, срываются, щелкают, как кусачки, и кольчатые брюшки изогнуты, и жала юлят черными стрелочками.

«Не жалят, берегут яд, — подумала Аленка, — берегут, берегут, для дела берегут». И ей стало жутко при одной мысли о деле. Огненные кишели на стекле, и под маской было красно, как на пожаре. «Первомай», — подумала она, чтобы утешиться, а губы шевелились сами по себе, отсчитывая: «Двадцать девять, тридцать. Десять секунд, поднять контейнер».

Она подняла контейнер и трижды нажала кнопку секундомера. Ничего не видя за огненными, она знала, что Андрей тоже поднял свой контейнер, и пожалела его грудь, распухшую как подушка, и спину, распухшую еще хуже.

Шел второй счет. «Двадцать один, двадцать два…» — считала Аленка, а огненные скребли челюстями везде, кругом, у груди и под мышками, а она опять перещелкнула секундомер и нажала спуск контейнера.

Зашипела аэрозоль. Забрало сразу очистилось. Секундомер — стоп, контейнер — стоп. Несколько крылатых еще бегали по стеклу, мешали видеть Андрея. Она смахнула их — ступайте, недисциплинированные. Пешие колонны, не успевшие вступить в бой, разворачивались на тропе.

Алека, вздрагивая, прошла по муравьям к Андрею.

— Сколько? — спросил Андрей.

— Три и семь.

— У меня четыре секунды ровно.

— Неважная у тебя реакция, — сказала Аленка. — Посмотри на свое стекло.

— Чистое.

— Только и всего, — сказала Аленка.

— Не понял.

— Яда нет. Грызли, но не жалили, только и всего.

— Ой, — сказал Андрей, — половина Нобелевской твоя.

— Моя. А почему они знают, где тело, а где костюм?

— Ведает о том Господь, — сказал Андрей. — Записываем еще одно подтверждение.

— Ну вот. Поздравляю тебя, они разумные.

— Еще бы! А гибкость какая! Я мог посмотреть, что они уйдут, когда мы поднимем контейнеры.

— А они не ушли, — сказала Аленка и посмотрела на его счастливое лицо, и они повернули к Клубу, держась в тени деревьев.

Солнце стояло уже на полпути к зениту, над обрывистым берегом старицы, и всей мощью обрушивалось на стену джунглей, окружающих поляну полукольцом. Солнце отражалось от глянцевых листьев, от светлой коры и озаряло до дна глубокий грот. Большой Клуб был похож на большой костер, или лесной пожар, или на стекло, раскаленное горелкой.

Люди осторожно пересекли поляну, не подходя к гроту, Целая туча крылатых жужжала в воздухе, просвечивая, как ягоды красной смородины, а из грота выдвинулись боевые колонны и замерли у края тени.

— А здорово! — сказала Аленка. — Я поняла теперь, на что он похож. Как будто вылили цистерну смородинного варенья и оно застыло потеками.

— Да. — Андрей не отрываясь смотрел на Клуб. — Образ. Трехметровые потеки варенья… Он похож на извилины мозга, раскаленного мыслью.

…Шорох и скрипы в огненной глубине. Огненные сталактиты, опускающиеся с потолка и полированных стен. Сколько их здесь? Полмиллиона — говорит Аленка, миллион — считает Андрей, но разве их сочтешь? Живые фестоны из малоподвижных слепых муравьев, сцепившихся ножками. Они скрыты под сплошным бегущим слоем рабочих, как под мантией. В неукротимом беге мчатся рабочие, завихряясь на выступах Клуба, и чистят его, и кормят, отводят тепло и убирают отбросы. В круглосуточной работе носятся по всем тремстам тысячам квадратных сантиметров поверхности… Вот что такое Клуб… Мозг, составленный из миллиона единиц. Мозг, который нельзя обмерить и взвесить. Его охраняют не лейкоциты и антитела, а солдаты, вооруженные челюстями и ядовитым жалом. Вот они стоят, выровняв ряды, как павловские гренадеры, и отсвечивая, как дифракционная решетка, а за ними сияет Клуб и вся поляна розовеет в отраженном свете.

Каждый раз Андрей смотрел на него с восторгом и отчаянием. Даже человеческий мозг поддается исследованию. Можно мерить биопотенциалы, подавать искусственные раздражения, — чего только не делают с мозгом! А к этому не подступиться. Прошло три месяца, они работали как черти, а что им известно о механизме разума? Ничего… Самые простые вещи неизвестны. Как передаются сигналы по Клубу? Ультразвуком, электрическим полем? Какую роль играют антенны? Неизвестно… Шестисантиметровые муравьи с длиннейшими антеннами — что они такое? Только матки или одновременно нервные узлы? Опять неизвестно. Каким путем Клуб совершенствуется, как он усиливает полезные признаки, отбрасывает вредные? Есть только рабочая гипотеза. Имеется такая гипотеза. Но есть у них, у экспедиции Академии наук, хоть сомнительные сведения, что эффективные узлы мозга питаются лучше неэффективных? Нет ничего. В этой каше не разберешься. Они не смогли добыть даже мертвых муравьев из Клуба. Ничего нет, одни домыслы. Остается снимать и записывать, снимать и записывать, покуда хватит пленки.