Будни хирурга. Человек среди людей

Но нас не надо было ни о чём просить. Мы и без этого принимали все меры к тому, чтобы спасти Юрия.

Очень сложно было определить место поражения сосуда, вызвавшего паралич. Процесс мог быть внутри черепа. И тогда наше хирургическое вмешательство было бы бессмысленно. Хорошо, что у Юрия была выявлена закупорка внутренней сонной артерии, и это давало какую-то надежду. Но что за процесс в сосуде? Может быть, полное заращение просвета сосуда, как мы говорим, его облитерация, и тогда мы бессильны помочь больному. Если же окажется артериосклеротическая бляшка, прикрывающая просвет, тогда есть надежда, что мы её удалим и восстановим проходимость сосуда.

Но тут мог быть и тромб, закупоривающий сосуд и уходящий глубоко в полость черепа. И тогда все будет зависеть от того, удастся ли извлечь тромб из сосуда. Словом, была сотня различных ситуаций, в каждой из них Юрия подстерегала смертельная опасность, а меня полная неудача.

Мне предстояла одна из тех операций, которые тяжело отзываются на моем собственном состоянии. Несколько часов я буду стоять у стола и испытывать сильнейшее нервное напряжение. В случае благополучного исхода меня ждёт много беспокойных дней и бессонных ночей послеоперационного периода. В случае неудачи… Ещё более изнурительные часы, когда вся нервная система будет напряжена до предела. А умри больной? Нередко бывает так: вначале просят, умоляют, на любой риск согласны, а умрет больной, и разговаривать с хирургом не хотят, а кто грозит, заявление пишет. Всё ведь бывало в жизни.

Так не лучше ли сказать, что я этих операций не делаю, что я не хочу рисковать, и выписать больного?

Читатель, конечно, скажет: «Что вы, как можно? Ради человека надо идти на риск».

А многие ли из вас, дорогой читатель, ради человека идут на риск? Не чаще ли мы встречаем такое отношение — лучше я уклонюсь, зато мне спокойнее будет.

Очень многие и уж слишком часто и у нас употребляют слово «нет», хотя оно нередко означает бегство с поля боя.

Было бы очень хорошо, если бы каждый на своём посту отвечал бы за слово «нет» ещё больше, чем за слово «да». Тогда бы у нас реже наблюдались случаи бездушия, бюрократизма, невнимательного отношения к человеку. Тогда бы и вышестоящим организациям меньше пришлось бы разбирать жалоб и решать вопросов.

Итак, операция!..

Вскрыв участок шеи, я обнаружил артериосклеротическую бляшку. Она полностью закрывала просвет сосуда, питающего мозг. От бляшки вверх по сосуду шёл тромб длиной в 12 сантиметров. И он тянулся до внутримозговых разветвлений сосуда. Бляшку убрали сравнительно быстро, но тромб… Длинный, рыхлый, он всё время грозил разорваться. Я тянул его и чувствовал, как лицо моё заливает потом.

И когда вытянул, сразу же восстановилось нормальное кровоснабжение мозга…

После операции больной проснулся быстро. Когда он совсем пришёл в себя, первое, на что обратил наше внимание, — это перестала болеть голова. Речь значительно улучшилась. Заторможенные движения стали более активными. Сознание прояснилось. Постоянный туман и какая-то завеса, которая появлялась перед глазами, исчезли. Зрение стало чётким.

Юрий быстро поправлялся. Через десять дней мы разрешили ему ходить, а через три недели он выписался из клиники. Отдохнув несколько недель сначала дома, а затем уехав вместе с Галей в санаторий, Юрий вернулся в институт полноценным работником.

2

После того как Юрий Рылев выписался из клиники, я долго думал о нём и других больных, которые были поставлены на грань катастрофы не каким-то несчастным случаем, не болезнью от каких-то микробов, не от врождённых недостатков. Нет. Их болезнь так же, как тяжёлое состояние на грани инфаркта у профессора Гафили, есть результат действий других людей, в том числе таких, которые назывались друзьями, добрыми знакомыми.

Я вообще высоко ценю крепкую дружбу, особенно если эта дружба основана на общих жизненных целях, на родстве высоких благородных помыслов. К сожалению, и среди мужчин, даже очень уважаемых, встречается немало людей, преследующих в дружбе только свои, эгоистические цели. Такие люди ненадёжны, на них не стоит и рассчитывать. Они вас не предавали, не делали вам зла, но они и помнят о вас лишь в тех случаях, когда вы им нужны. При этом они сами по себе могут быть и неплохими людьми, но у них, по-видимому, превратное понятие о дружбе.

У меня есть хороший знакомый, инженер, с которым мы встречаемся хоть и редко, но с удовольствием. Это большой специалист в своём деле, эрудированный человек, приятный собеседник. Но он может многие месяцы не звонить. А если позвонит, значит, я ему понадобился. То у него «маленькую пневмонию» обнаружили — надо посоветоваться и подлечиться, то какие-то непорядки в почках нашли — надо бы провериться, то дочку надо проконсультировать.

Встретимся, подлечимся, проверимся, и вновь на много месяцев приятель и голоса не подаёт.

А тут как-то вернулся в город из длительного путешествия и звонит. Спрашивает о здоровье, о том, как провёл лето, рассказывает о том, где был и что делал это лето. Разговор идёт долго, и никаких намёков на необходимость подлечиться, посоветоваться. «Вот, — думаю я, — вспомнил обо мне! Соскучился и звонит, чтобы поговорить». Только я этак подумал, а он «под занавес» и говорит: «А вы помните название лекарства для лечения моей поясницы? Когда мы этим займёмся?!» У меня так всё и оборвалось. Вот ведь как, даже один раз не выдержал! Я, конечно, и виду не подал. Назначил время, удобное для нас обоих.

Ещё более характерную историю рассказал мне мой друг Иван Владимирович. Работал он собственным корреспондентом «Известий» в Донбассе. Там познакомился с местным писателем, уважаемым в городе человеком. Как-то звонит этот писатель Ивану Владимировичу и ведёт с ним примерно такой разговор:

— Как живёшь? Как здоровье? Над чем работаешь? Как чувствует себя супруга? Как дочка?.. и т. д. — А под конец: — Не можешь ли поговорить с начальником шахты — пусть мне отпустит угля.

— А сам-то?

— Мне он может отказать, а тебе не посмеет. Тут ведь все законно…

— Ладно, поговорю.

Проходит какое-то время. Вновь звонит приятель. Говорит те же слова: «Как живёшь? Как здоровье? Над чем работаешь?»

И под конец: «Не можешь ли поговорить с таким-то? У них там доски бросовые есть. Они им ни к чему, а мне на даче сараюшечку пристроить…»

«Ладно, поговорю».

Проходит время, снова телефонный звонок. И снова приятель:

«Как живёшь? Над чем работаешь?..»

«Хорошо работаю, и жена чувствует себя хорошо и дочка… А тебе, наверное, нужно что-нибудь?»

«Да вот, видишь ли, кирпича не хватило…»

Разумеется, такие отношения ничего общего с дружбой не имеют. Мои друзья усвоили совсем другой модус: телефонный звонок. Говорит Николай Иванович… Или Юрий Георгиевич… Или Иван Владимирович, или ещё кто…

— Фёдор Григорьевич, как здоровье? Нормально? Может, нужно чего? Мы давно не видались.

— Спасибо, всё нормально, а повидаться бы действительно нужно.