Будни и праздники

— Вам не нравится, что все нас слышат? Да пусть себе. Они все равно скоро разбегутся, — заметил молодой человек и показал на плывущие с гор громадные, торжественно темные тучи.

Где-то за вершинами блеснула молния, но гром утонул в городском шуме. Горячий неподвижный воздух пронизала прохладная струя. Еще сильнее запахли цветущие липы, склонившие над столиками свои темные силуэты.

— Пронесет, — Сказал старший. Он взглянул на небо, чтобы установить направление, по которому двигались тучи, и тем же спокойным, бесстрастным голосом начал свой рассказ:

— Был я тогда совсем мальчишкой — только что окончил гимназию. В этом возрасте человек еще не очень умеет притворяться, а тем более хитрить с самим собой.

Я приехал в столицу, чтобы поступить в университет, но денег у родителей не было, и сначала надо было найти работу.

Комнату я решил себе подыскать где-нибудь на окраине. Все там казалось мне таким знакомым, родным и спокойным. Пыльные улочки, невысокие домики, дворы, где среди цветов порой торчали стебли кукурузы или зеленела полоска картофеля, — все напоминало о провинции. Мое внимание привлек один из новых домов. На дверях висело объявление о том, что хозяева сдают свободную комнату «солидному господину».

Я долго топтался на грязной улице, недоверчиво посматривая на дом, потом наконец набрался храбрости, поднялся на второй этаж и позвонил.

Появилась тщедушная служаночка с тонкими, падающими на плечи косичками и пригласила меня войти. Ободренный ее простодушием, я проследовал за ней в крохотную гостиную, уставленную обитой чем-то зеленым мебелью. Там меня встретила хозяйка.

Это была рослая, еще молодая, но уже располневшая женщина с глуповатым сонным лицом, которое отнюдь не украшала надменная гримаса. Голубой халат, выщипанные брови, густой слой помады на губах напомнили мне проституток. В те годы я еще не привык к накрашенным женщинам. Я, со своей стороны, ей тоже не понравился. Мой черный, измятый и плохо сшитый костюм, широкополая шляпа, грубые башмаки, дешевый галстук и слишком широкий воротник рубашки, куда я свободно мог сунуть четыре пальца, выдавали глубокого провинциала. Хозяйка словно бы даже оскорбилась — такой мальчишка и желает снять у нее комнату.

Спросив, много ли у меня вещей, она недовольно покачала головой.

— Посоветуюсь с мужем. Зайдите завтра, а там посмотрим.

Другими словами, попросту меня выгнала.

На улице я со стыдом и болью вспоминал о своих вещах. Что я могу принести в эту наверняка красивую комнату? Кроме узенькой и короткой пружинной кровати, у меня не было ничего, даже стула. Бельишко мое составляли несколько жалких домотканых сорочек, сунутых в старый чемодан — в нашем бедняцком доме это была единственная годная в дорогу вещь. Остальные пожитки состояли из связки книг да еще одеяла и подушки, зашитых в самый ветхий из имевшихся в доме ковриков.

Гордость моя страдала ужасно, но почему-то я винил во всем не собственную бедность, а попросту разозлился на эту женщину, что, впрочем, не помешало мне явиться к ней на другой день.

Встретила меня служаночка.

— Госпожа велела вам перебираться.

Это меня удивило. Я тут же забыл о вчерашнем приеме и несказанно обрадовался. Комната оказалась хорошей, с видом на Витошу, плата — умеренной. Все это время я жил у дальних родственников, которые явно тяготились моим присутствием и не чаяли дождаться, когда я найду квартиру. В тот же день я перебрался. Хозяйка дала мне стул и маленький кухонный столик.

Вечером я вернулся довольно поздно, надеясь, что хозяева уже спят. Но, разуваясь, я услышал за стеной, отделявшей мою комнату от гостиной, хозяйкин голос. Она говорила, жалобно растягивая слова, будто волочила по полу шлепанцы:

— Сам сказал: пусти его, а теперь недоволен!

— Не делай из меня дурака! За эту комнату шестьсот надо было брать…

Его сердитый голос меня испугал. Они говорили обо мне так, словно я нанялся к ним поденщиком. Муж ругал хозяйку за уступчивость, и оба насмехались над моей бедностью, обещая выгнать меня, как только подыщется «кто-нибудь поприличнее».

— И зачем только они рвутся сюда? Голодать? — возмущался хозяин. — Безработные с аттестатами! Карьеристы! Сидели бы у себя в деревне, в сто раз больше пользы принесли бы государству. Наш-то откуда?

— Забыла, только он не из деревни, из города. Все равно — совсем серый парнишка.

— Хм, пойду-ка взгляну на него, — заявил хозяин.

Он поднялся, но я успел его опередить. Погасил свет, лег и притворился спящим. На стук я не отозвался.

Хозяин вернулся к жене. Я слышал, как он сказал, что я уже храплю.

Супруги заговорили о другом. Сначала они тихо и мирно беседовали, как люди, которые вот-вот лягут спать, но через несколько минут поссорились.

Речь шла о теще, которая не хотела записать на зятя свою часть дома. Хозяин сердился и говорил, что теща собирается снова выйти замуж. Хозяйка ее оправдывала.

Муж сыпал словами, будто из решета. Ответы жены напоминали сварливый гогот гусыни. Изложив все возможные и невозможные неприятности, якобы угрожающие им, если теща не перепишет на них жилье, хозяин принялся пугать жену бесстыдством и жестокостью нынешней жизни. Это подействовало. Хозяйка приумолкла и задумалась. Тогда он вновь вернулся к тому, что если теща выйдет замуж, жизнь в этом доме, и без того поделенном между тремя владельцами, сделается невыносимой, да и сам дом станет для них чужим. Ведь кто его знает, каким окажется «будущий папочка».

Жена молчала.

Неожиданно хозяин закричал:

— Не забывай, что положение у нас вовсе не такое уж розовое! — и что-то зашептал ей в ухо.

Хозяйка взмолилась:

— Не говори так, мне страшно!

За стеной стало тише. Какое-то время до меня доносились лишь отдельные слова. Потом хозяева вновь перешли на крик.

— А кто виноват? Откуда я знаю, как повернется дело? Всякое может случиться!

— Перестань меня пугать! Хочешь, чтоб я и эту ночь не спала?

— Надо быть… надо быть го-товы-ми ко все-му!

Он засмеялся мелким неприятным смешком. Слова вырывались отдельными слогами, похоже, жена зажимала ему рот ладонью.

— Довольно! — кричала она. — Перестань! Замолчи!

Не в силах остановить душащий его смех, муж с удовольствием дразнил ее. Наконец она заплакала.

Хозяину, видно, все это надоело, он стукнул по столу.

— Не будь дурочкой. Просто я хотел проверить, насколько ты меня любишь.

— Оставь меня в покое! — всхлипывала жена.

— Ладно, успокойся. Я знаю, что делаю. Не плачь.

Жена пробормотала сквозь слезы:

— Если б ты знал, как я боюсь…

Желая продемонстрировать ей свою предусмотрительность, успокоить и в то же время наказать ее, хозяин принялся — сначала тихо, потом все громче и громче — объяснять жене, как искусно он все устроил. Голос его дрожал от возбуждения, в котором проскальзывали нотки ярости…

Пожилой господин ненадолго умолк. Молодой человек передернул плечами. Становилось прохладно. Где-то за горами все еще вспыхивали молнии. Толпа на бульваре поредела. Блестели желтые керамические плитки мостовой.