Будьте готовы, Ваше высочество

Нет! Она вспоминала сейчас не дразнилки, которыми ее изводили в детдоме мальчишки, и не старые обиды, а их было немало, и не те трудные дни, когда они переезжали в новое помещение детдома и два дня было холодно в сырых стенах, да и с едой тоже было плохо: так как кухня еще не работала, приходилось есть все холодное, и был скандал в роно. И не то вспоминала она, что ей выдали однажды платье, которое было мало с самого начала, и все смеялись, дразня ее гуской. Раньше она все это помнила, а сейчас думала совсем не про то. Волга текла большая, спокойная. Звезды и бакены отражались в ее глади. И где-то далеко за песками, почти ушедшими в воду, гудел и гудел пароход, зовя ее: «То-то-то-то-ня!..» Или еще вот как шла она с ребятами под музыку. Им махали с трибун, и знамя трепало шелком по щеке и щелкало, заигрывая, по носу. И то вдруг вскидывалось парусом и несло вперед. И как писали письмо космонавтке Вале, а она ответила, что они будут, может быть, такими же… И вспомнилось, как она ездила с экскурсией на автозавод и старая работница в синем комбинезоне сказала:

«Вот становись, учись. Мне уже время вроде на покой, а ты заступай. Не с ходу, конечно, а помалу, полегоньку. Ты, видать, сноровистая и главное ухватываешь, доверить можно».

И учительница и воспитательница Лидочка, Лидия Владимировна, тоже любила говорить, когда казалось, что трудно:

«Молодец ты, Антонида, уважаю я тебя. Верю. Понимаешь, верю. Справишься».

Ей верили. Могла ли она поступить так, чтобы о ней подумали, будто обманулись в ней? Все это и было и оставалось самым дорогим на свете. Нигде и никогда не могло бы стать что-нибудь важнее и дороже. Разве можно было отрешиться от этого, не доказать, что верили не зря? Она почувствовала себя большой, уже совсем взрослой, куда более старшей, чем маленький Дэлихьяр, хотя тот и стал теперь королем.

— Эх, Дэлик ты, Дэлик, — очень тихо проговорила она, — додумался… Хоть и король ты, а еще вовсе дурная твоя головушка. Ну куда ты меня зовешь?

Он встрепенулся:

— Хочешь, тогда я сам буду не ехать? Хочешь, я, у-это, отречусь?

— Что ты, Дэлька… — Голос у нее был словно усталый. — Ты же должен, это ведь нельзя. Тебе вышло заступать. Он подошел к ней совсем близко, виновато заглядывая в глаза. Луна снова выбралась из-за туч. Строго и печально смотрели на маленького короля из-под сросшихся бровей немигающие глаза Тони.

— Положи мне руку сюда, у-это, где сердце… как у нас в Джунгахоре, если дорогой друг, надо делать, — сказал Дэлихьяр и, осторожно взяв руку ее, подставил под нее свой левый бок. — А другую, у-это, ты себе сама… тоже так… Вот. А я себе на лоб и тебе. — Он осторожно коснулся своей ладонью ее прохладного лба. — Вот так. Мы теперь, у-это, все знаем друга друга. Да?

— Ага, — не то согласилась, не то просто выдохнула Тоня. — Что на уме, что на сердце.

— Ты — Туонья, — сказал король, — и еще ты — Туосья. Я хорошо так говорю?..

Глава ХIII Ночь большого совета

Обеими руками прижимая к неистово колотившемуся сердцу приемник-транзистор, он с разбегу просунулся в палатку номер четыре.

И замер. В палатке было уже темно и тихо. Бушевавший днем шторм повредил электросеть на берегу возле гор, и в лагере «Спартак» из-за темноты все сегодня легли пораньше.

— Ребят-ты, — осторожно, с придыханием позвал принц, стараясь хоть что-нибудь разглядеть во мраке. Голос у него был виноватый. — Вы уже, у-это, укладались спать?

— Это кто? — послышалось из темноты. — Дэлька, это ты, что ли? Чего не спишь? Где гоняешь?

— Ну… у-это… Я могу сказать, когда утро… Только я, у-это…

— Да ну тебя! «У-это, у-о»!.. Говори толком, раз уж разбудил. Чего натворил?

И все в палатке услышали сквозь темноту робкий голос чем-то, видно, очень смущенного Дэлихьяра.

— Ребят-ты, у-это… Я не натворил сам. Хочите — верь, не хочите — не верь. Только, у-это, я сделался король.

— Это что, точно? — проговорил кто-то спросонок из дальнего угла.

— Честная правда! Клянусь солнцем и луной, пусть мне не светит! Сейчас, у-это, по радио…

— Слушай, ты брось, в самом деле… Какое радио? Тока же в лагере нет. — Слышно было, как Слава Несметнов резко поднялся на своей койке.

— Так у меня, у-это, транзистор, честное пионерское!.. Ну, если хотите, у-это, честное королевское!

Такой клятвы в палатке номер четыре еще никогда не слышали, и теперь все приобретало уже какую-то убедительность.

— Вот это будь здоров, ваше величество! Вот так номер! — завопил из темноты Тараска. — Славка, да посвети ты ему своим батарейным!..

Там, где слышался голос Славки, чикнуло. И разом перед ребятами высветились чуточку распяленные ноздри, пухлые губы и края век с дрожащими ресницами. Несметнов направил вспыхнувший луч прямо в лицо Дэлихьяру, потом деликатно отвел фонарик. Нет, должно быть, Дэлихьяр не врал. Но кто со сна, а кто из нежелания нарваться на розыгрыш еще не верил. Тут вспомнили, что как раз в этот час должны передавать из Москвы «Последние известия». Дэлихьяр мигом настроил свой приемник. И верно, Москва уже передавала ночной выпуск, А после сообщения по стране, только лишь пошли зарубежные новости, все услышали:

«В результате военного переворота в Джунгахоре король Джутанг Сурамбияр отрекся от престола в пользу своего малолетнего брата принца Дэлихьяра Сурамбука, который в ближайшее время взойдет на престол под именем Дэлихьяра Пятого…» — Делишки… — произнес Тараска. — Как решать будем? Вое были несколько подавлены сообщением. К тому, что в палатке живет принц, уже давно привыкли. Но сейчас тут был король. Что ни говори, властелин целой страны. Как теперь надо было с ним поступать? Ни в одной «Книге вожатого» слова не было об этом.

— Да, тут думать и думать, — изрек Тараска.

— Ребят-ты, — тихо начал Дэлихьяр, — вы, у-это, только скажите… Может быть, я, у-это, еще не очень совсем доразвитый… Вы мне помогите, раз, у-это, пионеры.

…И собрал король той ночью Большой совет. И был этот совет в палатке номер четыре пионерского лагеря «Спартак» на берегу Черного моря. Надо же было помочь человеку, если его поставили королем.

— А что, если ему отречься? А народ пусть сам правит, — предложил многомудрый Тараска.

— Погоди ты, — рассудительный Ярослав ткнул ему в лицо лучом фонарика, — тут надо с умом. Пока он король, так может командовать. А если сам себя отменит, так неизвестно еще, что там наворочают.

Решили, что прежде всего новый король должен обратиться к населению Джунгахоры с манифестом в центральных газетах. Так всегда в подобных случаях поступают цари и короли. На листке, вырванном из тетради, служившей недавно бортжурналом в День космонавта, стали при свете электрофонарика составлять манифест.