Будущее в твоих глазах

– А титанов правда больше нет? – спросил Эрвин тогда после долгого молчания. Маленькие детские ладошки оглаживали изувеченные фаланги. Леви настороженно всматривался в лицо сына, пытаясь выцепить хоть долю дискомфорта, но Вин лишь с интересом скользил пальцами по коже бывшего капитана, очерчивая рубцы и контуры культи.

– Правда, – отвечает он наконец, шутливо ероша иссиня-чёрные волосы мальчишке целой рукой. Подаётся ближе, целует Вина в висок и под радостный ребяческий смех, сгребает мальца в охапку. Ближе к сердцу. Когда-то они с Кaтой едва ли могли представить, что решатся стать родителями: мир был столь опасен, даже будучи заключён в кольцо стен. Оттого даже сам их брак казался странной вещью – обещать себя до конца дней, хотя сегодня они есть, а завтра – неудачная вылазка в экспедиции – и одного может не стать в живых. В таких условиях думать о детях казалось не просто сложным, а преступным. Но теперь Леви держит в руках сына, зная, что на втором этаже Катрина укладывает спать новорождённую дочку. Небо окрашивается фиолетовой синевой, зажигаются звёзды мелким рассыпанным бисером. И земля не дрожит. Больше не дрожит. – Титанов правда нет. Мы с мамой об этом позаботились… Так что можешь спать спокойно…

Николь смеётся, поднимая взгляд на отца. Она крепко держит Леви за безымянный палец и мизинец. Её задорные зелёные радужки блестят в закатных лучах. И, переглянувшись с оруженосцем-Алексом, они затягивают весёлую песню, идя с Аккерманом вровень. Следом за ними следуют остальные, направляясь к дому.

– Знаешь, если бы мне в кадетском корпусе сказали, что я услышу собственными ушами слова “дядя Леви” из уст наших детей, Жан, я бы рассмеялся и у виска покрутил, чесслово, – Конни, подперев голову кулаком, с интересом рассматривал неугомонную группу в соломенных панамах, что хороводом бежали следом за бывшим капитаном. – У него явно талант к усмирению мелких засранцев…

– Говори за своего, – Кирштейн шутливо пихнул друга в бок, ловко переворачивая овощи. В ногах резво крутился Скитс – золотистый ретривер, что надеялся урвать себе что-то, хотя его кормили час назад. Жан пожурил питомца прищуром, Скитс фыркнул и потрусил в дом. – Мои Олив и Алекс – лучшие дети в мире… Так, Райнер, подавай вон ту миску с соусом, я буду заливать рагу…

Брауну приходится опереться о стол, чтобы достать нужный ингредиент. Дерево немного скрипит под таким напором, но благо выдерживает.

– Да, они славные, – соглашается Райнер, подходя ближе к грилю, за которым стоял кашеварящий Жан. Бывшие недруги с полуслова понимают друг друга, и минуту спустя Браун уже ставит на общий стол готовое рагу эльдийской кухни. Миска становится аккурат между ароматным картофелем и мясной тарелкой. Именно за такими изысками марлийцы путешествуют с континента на Парадиз в знаменитый ресторан Жана и Николы.

Со стороны дома уже слышались разливающиеся сладкие ноты грядущей выпечки. Мужчины переглядываются – кажется, скоро уже все будут собираться на ужин. Для быстроты и простоты они всей честной компанией поделились на группы: преимущественно женская под руководством Катрины Аккерман готовила в доме выпечку, преимущественно мужская под началом Жана готовила на заднем дворе всё основное. Была и третья группка именуемая детским садом, они вольны были курсировать как им вдумывается: помогать взрослым или бегать на лужайке у дома, спать в гостевых комнатах или запускать воздушного змея. Ещё был Скитс, который добродушно шёл хвостом за каждым.

– Скитс, нельзя.

Жан настороженно обернулся на голос Катрины, что раздался со стороны дома. Ретривер Кирштейнов был довольно добродушным и игривым, но слушался выборочно: Жана, Кию, отчего-то уважал капитанов. Остальным же пёс добродушно вилял хвостом, но едва ли следовал указаниям. В его мягких карих глазах словно читалась фраза: “благодарю за совет, милейший, как-нибудь сам разберусь”. Детей Скитс признавал, однако тоже не слушал. Он с радостью катал малышей на спине, охранял их, приносил палку или мяч, совестливо терпел без вида мученика любые манипуляции с ушами и хвостом – а Арчи Спрингер при каждой встрече норовил то ли просто облизать ухо, то ли откусить совсем. Оставалось лишь уповать, что в этом прохвосте не кроется чудом уцелевший титан.

Сейчас же Скитс на удивление послушно пристыдился на команду Кaты и попятился от двери. На веранду стали выплывать “пекари” с подносами пирожков и корзинок. Аромат разлился просто невероятный, что желудок чуть вздрагивал в нетерпеливом предвкушении.

Жан выучено оглядывает стол, сверяя правильность сервировки и вида блюд, развязывает фартук. Пытается выискать глазами в потоке людей из кухни жену, но так и не находит Кию. Зато встречается взглядом с Лорой Браун. Та указывает в сторону дома.

– Она поднялась к малышу с капитаном… с Кaтой… – быстро исправляется Лора, чуть смеясь бывшей привычке военного медика. Теперь они все гражданские, и прошлые титулы канули в Лету, хоть поверить в это всё остаточно сложно. – Иди, я присмотрю за Никой и Алексом, если они вернуться раньше, – Кирштейн благодарно кивает и направляется к задней двери.

Дом у капитанов чуть меньше, чем дом у моря, который Жан и Киа купили почти десять лет тому назад, но тем не менее он очень уютный. Во всём чувствуется свой характер и чистота, хоть порой можно заметить разбросанные детские игрушки – элемент гостевого хаоса. Пройдя через жаркую кухню, где всего пару минут назад испекся десерт, Жан поднимается по небольшим ступенькам и выходит к лестнице на второй этаж, чуть не сталкиваясь с Катриной, Леви и детским садом.

– Дядя Жан, а мы с Алексом сплели венки из полевых цветов! – радостно возвещает Николь, замечая нового непросвещённого взрослого. Кирштейн улыбается, оглядывая Нику и сына. Венок красуется на макушке Вина – прозаично, самый старший терпит нападки меньших братьев с завидным стоицизмом. Но они все счастливые. Даже Эрвин подспудно улыбается.

– У вас отлично получилось. Вин, тебе очень идёт, – кивает Жан, направляясь к лестнице. – Олив, Алекс, не шалите и слушайтесь дядю Леви и тётю Кaту, мы с мамой сейчас придём…

Аккерман шутливо цокает, призывая разыгравшихся детей к порядку:

– Тц, меньше слов – больше дела. Дружно идём на задний двор.

Жан замирает на мгновение, оперевшись на перила. Смотрит, как ребятня податливо следует за капитанами, как Олив шутливо пихает в бок Вина, сообщая мальчишке что-то смешное; как Катрина по привычке придерживает Леви за локоть, идя по ступенькам – отклик прошлого, когда Аккерман едва мог пройти из-за изувеченного колена; и как Леви тепло улыбается в ответ на этот жест.

Но на втором этаже раздаётся тихий смех, и Кирштейн, быстро проморгавшись, идёт наверх. Знаючи курсирует по коридору к комнате, рядом с которой, прислонившись к стене, скучающе стоит Фалько Грайс – белобрысый возмужавший юноша. Жан смекает, отчего Фалько выставили из спальни: наверняка, Киа кормила одиннадцатимесячного Тео.

– Неужели вам с Габи не в тягость сидеть с ним? – шутливо уточняет Кирштейн, обходя Фалько и берясь за ручку двери. – Всё веселье пропускаете, молодежь.

Юноша с вызовом улыбается:

– Габи хочется больше “практики” с ребёнком, чтобы познать эту науку. А я тоже не прочь. Он такой…

– Тео у вас тихий, так что это несложно… – дверь вдруг открывается и на пороге появляется взволнованная быстро шепчущая Габи. Волосы, собранные в пучок, растрёпаны, в руках пара погремушек. – Заходите, мы тут подождём, – девушка выскальзывает в коридор и приотворяет дверь, давая Жану пройти. Кирштейн оглядывает влюблённую парочку беглым взглядом, прежде чем потянуть ручку на себя и, слыша их шутливые перепалки, снисходительно улыбается. В конце концов, когда-то они все были такими: ехидными, колкими, едва умеющими выражать своё “люблю” иначе, более здраво.