Будущее, XXII век. Прогрессоры
Шрифт:
Каждый землянин пережил большое откровение по-своему. Но, ей-же-ей, мне оно досталось все-таки злее, чем кому бы то ни было.
Сейчас я перечитал все, уже написанное выше, и у меня возникло опасение, что переживания мои в связи с большим откровением будут поняты неправильно. Может возникнуть впечатление, будто я испытал тогда страх за судьбы человечества. Разумеется, без страхов не обошлось — ведь я тогда абсолютно ничего не знал о люденах, кроме того, что они существуют. Так что страх был. И были краткие панические мысли-вопли: «Все, доигрались!» И было ощущение катастрофически крутого поворота,
И вот теперь все это отхлынуло. И между прочим, совсем не потому, что Логовенко хоть в чем-то убедил меня или заставил себе поверить. Дело совсем в ином.
К ощущению профессионального поражения я за полтора месяца уже притерпелся. («Муки совести непереносимы» — вот одно из маленьких неприятных открытий, которые делаешь с возрастом.) Руль больше не вырывало у меня из рук — я передал его другим. И теперь, с некоторой даже отстраненностью, я отмечал (для себя), что Комов, пожалуй, слишком все-таки сгущает краски, а Леонид Андреевич, по своему обыкновению, чересчур уж уверен в счастливом исходе любого катаклизма…
Я снова был на своем месте, и снова мною владели только привычные заботы, — например, наладить постоянный и достаточно плотный поток информации для тех, кому надлежит принимать решения.
Вечером 15-го я получил от Комова приказ действовать по своему усмотрению.
Утром 16-го я вызвал к себе Тойво Глумова. Без всяких предварительных объяснений я дал ему прочесть запись беседы в «Доме Леонида». Замечательно, что я был практически уверен в успехе.
Да и с чего мне было сомневаться?
Документ 20
Рабочая фонограмма
Дата: 16 мая 99 года.
Собеседники: М. Каммерер, начальник отдела ЧП; Т. Глумов, инспектор.
Тема: х х х
Содержание: х х х
Глумов: Что было в этих лакунах?
Каммерер: Браво. Ну и выдержка у тебя, малыш. Когда я понял, что к чему, я, помнится, полчаса по стенам бегал.
Глумов: Так что было в лакунах?
Каммерер: Неизвестно.
Глумов: То есть как — неизвестно?
Каммерер: А так. Комов и Горбовский не помнят, что было в лакунах. Они никаких лакун не заметили. А восстановить фонограмму невозможно. Она даже не стерта, она просто уничтожена. На лакунных участках решетки разрушена молекулярная структура.
Глумов: Странная манера вести переговоры.
Каммерер: Придется привыкать.
Пауза.
Глумов: Ну, и что теперь будет?
Каммерер: Пока мы слишком мало знаем. Вообще-то видятся только две возможожности. Либо мы научимся с ними сосуществовать. Либо..
Глумов: Есть третья возможность.
Каммерер: Не горячись. Нет третьей возможности.
Глумов: Есть третья возможность! Они с нами не церемонятся!
Каммерер: Это не довод.
Глумов: Это довод! Они не спрашивали разрешения у Мирового Совета! Много
лет они ведут тайную деятельность по превращению людей в нелюдей! Они ведут эксперименты над людьми! И даже сейчас, когда они разоблачены, они приходят на переговоры и позволяют себе…Каммерер (прерывает): То, что ты хочешь предложить, можно сделать либо открыто — и тогда человечество станет свидетелем вполне отвратительного насилия; либо тайком, гнусненько, за спиной общественного мнения…
Глумов (прерывает): Это все слова! Суть же в том, что человечество не должно быть инкубатором для нелюдей и тем более полигоном для их проклятых экспериментов! Простите, Биг-Баг, но вы сделали ошибку. Вам не следовало посвящать в это дело ни Комова, ни Горбовского. Вы поставили их в дурацкое положение. Это дело КОМКОНа-2, оно целиком в нашей компетенции. Я думаю, и сейчас еще не поздно. Возьмем этот грех на душу.
Каммерер: Слушай, откуда у тебя эта ксенофобия? Ведь это не странники, это не прогрессоры, которых ты ненавидишь…
Глумов: У меня такое чувство, что они еще хуже прогрессоров. Они предатели. Они паразиты. Вроде этих ос, которые откладывают яйца в гусениц…
Пауза.
Каммерер: Говори-говори. Выговаривайся.
Глумов: Не буду больше ничего говорить. Бесполезно. Пять лет я занимаюсь этим делом под вашим руководством, и все пять лет я бреду, как слепой щенок… Ну хотя бы сейчас скажите мне: когда вы узнали правду? Когда вы поняли, что это не странники? Шесть месяцев назад? Восемь месяцев?
Каммерер: Меньше двух.
Глумов: Все равно… Несколько недель назад. Я понимаю, у вас были свои соображения, вы не хотели посвящать меня во все детали, но как вы могли скрыть от меня, что изменился сам объект? Как вы могли себе это позволить — заставить меня валять дурака? Чтобы я валял дурака перед Горбовским и Комовым… Меня в жар бросает, когда я вспоминаю!
Каммерер: А ты не можешь допустить, что тому была причина?
Глумов: Могу. Но мне от этого не легче. Причины этой я не знаю и даже представить ее себе не умею… И что-то я по вашему виду не замечаю, чтобы вы собирались ее мне сообщить! Нет, Биг-Баг, хватит с меня. Я не гожусь работать с вами. Отпустите меня, я все равно уйду.
Пауза.
Каммерер: Я не мог рассказать тебе правду. Сначала я не мог рассказать тебе правду, потому, что не знал, что нам с нею делать. В скобках: я и сейчас не знаю, что с нею делать, но сейчас все решения взвалены на другие плечи…
Глумов: Не надо оправдываться, Биг-Баг.
Каммерер: Молчи. Тебе все равно меня не разозлить. Ты очень любишь правду? Так ты ее сейчас получишь. Всю.
Пауза.
Каммерер: Потом я послал тебя в институт Чудаков и снова вынужден был ждать…
Глумов (прерывает): Причем здесь…
Каммерер (прерывает): Я сказал — молчи! Правду говорить нелегко, Тойво. Не резать правду-матку, как это любят в молодости, а преподносить ее такому вот… зеленому, самоуверенному, всезнающему и всепонимающему… Молчи и слушай.
Пауза.
Каммерер: Потом я получил ответ из института. Этот ответ сбил меня с ног. Я-то считал, что проявляю рутинную предусмотрительность, а оказалось… Слушай, вот ты сейчас читал запись. Тебе ничего в ней не показалось странным?