Бухта дельфинов

Я почти не слышала, о чём он говорит. Все мои мысли исчезли. Я всё забыла. Забыла, что у меня сегодня вечером занятия, что я организую и веду лагерь. Я просто сидела за столом рядом с ним, смотрела ему в глаза и слушала его. И чувствовала его энергетику. В чём-то он был очень схож с моим мужем. Спокойный, скромный. И осанка такая же ровная и прямая, как была у мужа, когда я только его встретила. И голос такой же негромкий. И такой же доброжелательный и вежливый. И так же наполнен уважением к другому человеку, что говорит об уважении к себе. А в чём-то совершенно другой. Мой муж – подавленный в последнее время. А этот Саша, в нём столько радости и свободы. Свободы и радости.

Узнав мой запрос, что я интересуюсь фридайвингом, мечтаю сама ему научиться, хочу вести лагеря по фридайвингу, Саша начал рассказывать про Наталью Молчанову, про то, что ему очень повезло учиться и работать с таким удивительным учителем, как она. Конечно, я знала, кто такая Наталья Молчанова. Это русская женщина в свои пятьдесят один год выигрывает все мировые соревнования и бьёт все рекорды по фридайвингу. Андрей по дороге сюда сказал мне, что Саша участвовал вместе с Натальей в создании федерации фридайвинга. Поэтому его скромность на меня произвела большое впечатление. Он говорил только о ней, не о себе. Когда же я рассказывала, Саша слушал меня с вниманием. Да-да, так же было с моим мужем, когда мы с ним только познакомились. Всё вокруг исчезло. Мне хотелось говорить с Сашей ещё и ещё.

И тут к нам подошла Косатка и обратилась к Александру, это она-то – обычно повелительная, суровая, резкая – с большим уважением и вежливостью и даже со мной поздоровалась неожиданно вежливо.

Затем подбежал с ревом Ваня. Я его обняла, побубукала с ним, этакая красавица мама, как забавно, что мы представляем, как нас видят со стороны, и начинаем вести себя так, ну будто перед камерой, да, да именно так, как будто о тебе сейчас снимают фильм. Краем глаза я уловила, что Саша улыбается, глядя на меня. Покраснела. Когда мы прощались, посмотрели снова друг другу в глаза.

А вечером того же дня мы заговорили с Ольгой Ковалевской про дельфинов.

– Да, они телепаты, – замахала она руками на меня, будто я убеждаю её в обратном, – я их фотографирую в бассейне, и у меня, ну как у фотографа, мысленно картинка в голове составляется, в какой бы позе их было круто снять. И представляешь, они тут же принимают именно эту самую позу! А Сирин (я ощутила, что краснею и сердце застучало сильнее), он с ними, вообще, как будто они его семья. Он же не, как мы, которые, как буйки, торчат на поверхности. Он к ним ныряет, зависает под водой минуты по три-четыре. И дельфины вокруг него такие финты устраивают: вьются, играют, обнимают, покусывают. Они с ним на равных. А когда он ведет йогу в дельфинарии и поднимает руки, они выпрыгивают из воды, представляешь!

Глава 7. Пранаяма

Через день я столкнулась с Александром на узкой дорожке неподалеку от качелей, где мама моя качалась с Ванюшкой. Его светлые кудри были забраны в хвост. Он шёл к площадке для йоги. Увидел меня и осветился улыбкой.

– Прошу прощения, а вы не могли бы мне показать пранаяму?

Да, – он взглянул на часы и снова светло улыбнулся, – у меня как раз есть немного свободного времени. Вы знаете, да, что пранаямой нельзя заниматься, если недавно поел, если болен, и в критические дни у женщин.

Обед был полчаса назад. У меня шел второй критический день. Я улыбнулась ещё шире и кивнула, мол, знаю: через пять минут буду в беседке.

Саша кивнул. Я уже развернулась к нашему номеру, как меня окликнула мама:

– Чего от тебя этому патлатому нужно?

Я усмехнулась, хотя глаза у меня забегали, а щёки покраснели. И тут же огрызнулась.

– Мама, ну что за глупости? Это просто урок пранаямы – йога такая дыхательная.

– Смотри, не забеременей после этой своей пранаямы, – всей своей солидной фигурой недовольно покачала мама.

Я возмущенно всхрапнула. Встала на дыбы, вскинула лохматую голову и ускакала.

Александр уже занимался в беседке. Увидев меня, он выпрямился, окинул мои порозовевшие щеки добрым взглядом сквозь прищуренные ресницы. Улыбнулся. Удивительная у него улыбка, светлая, спокойная.

Он начал показывать и объяснять. Очень методично. Первое – восстановительное дыхание. Просто дышим и наблюдаем за своим дыханием, движением рук помогаем расшириться грудной клетке. Так же дышат, когда готовятся нырнуть.

Второе. Капалапхати – резкие выдохи. Чем сильнее выдох, тем больше пауза перед вдохом.

Третье. Дыхание грудной клетки с сопротивлением. И отсюда плавно переходим к полному йоговскому дыханию. Так, хорошо!

Четвертое – огнисара крийя – на задержке дыхания аплитудно втягиваем и выпячиваем живот, не забывая при этом держать расширенную грудную клетку. Если этим уже владеем, можем попробовать наули. Саша снял футболку. Его подкаченная выпуклая грудь была покрыта золотистыми волосами, и дорожка этих кудрявых светлых волос по животу уходила в штаны. Я смотрела, как быстро-быстро выпячивается и втягивается его худощавый живот, на эту дорожку волос и… Мне одновременно и хотелось провести рукой по этим волосам, груди, животу и стало неприятно, что у него растут волосы. Тело моего мужа гладкое и чистое, безволосое, а здесь есть эти волосы, и вот эта ямка на животе – это новое и непознанное мной тело, неисследованное, и потому меня так тянет открыть его, погладить, вдохнуть его запах своей «расширенной грудной клеткой». Составить свою собственную карту этого тела. Я вздохнула и отвела глаза. Подоткнула майку и попробовала добросовестно делать агнисару крийю, просто выпячивать и втягивать живот… Просто вдыхать и выдыхать….

Человек любит поэтизировать. На самом деле всё можно поэтизировать – даже ожидание автобуса на остановке, когда так записываешься, что не слышишь, как приехал и уехал твой автобус. Но все-таки мы склонны относить одни вещи к прозе, а другие – к стихам. Пранаяма для меня – это стихи и одновременно стихия, которая однажды приведет меня к дельфинам, к фридайвингу, к познанию себя через глубину. А получилось так, кстати, отчасти благодаря Косатке, вернее, её семинару по фридайвингу четыре года назад в Дахабе. Максиму было тогда четыре, Алиске шел седьмой месяц, а Ванечка ещё к нам не пришел.

Кемпинг дремал на границе Израиля и Египта. Когда произошел конфликт между израильтянами и Египтом, израильтяне покинули это место. Оставили здесь свои пятизвездочные отели и кемпинги. Мы ехали мимо заброшенных гостиниц, лакшери отелей, длинных въездов к шлагбаумам, которые теперь никто не открывал – они тянулись и тянулись, и всё покрывала тишина и вездесущий песок.

И только этот кэмпинг был обитаем. Он был обитаем, потому что, как и пустыня, оказался вне времени. Немолодая женщина, худая, с суровостью в глазах и короткой стрижкой, две собаки, три кошки с немигающими глазами, и старик-бедуин, хотя и не такой уж и старик, встречали нас там. И чем больше минут ссыпалось через песочные часы на администраторской стойке, тем больше кэмпинг проникал в моё сердце, как будто собираясь остаться неизменно и навсегда где-то на его окраине.

Простые столы, очень простые соломенные бунгала и сотканные из маленьких ракушек и камушков слегка покачиваемые бризом занавеси. Этим что ли – тканием из камушков, нанизыванием ракушек – занимаются хозяйка и бедуин, когда здесь никого нет? Ну да, наверно, этим и занимаются. Шум моря и тишина. После обеда – простых, но очень вкусных лепешек, риса с овощами, хумуса и сладкого обжигающе горячего бедуинского чая – мы пошли бродить. Дошли до соседнего отеля. Раскрытые двери, пыль, песок и паутина на брошенных в номерах кроватях и стульях, где-то разбитые окна, а где-то совершенно нетронутые. Странно было смотреть, как песок заносит то, что когда-то было шумным и обитаемым. А ночью звезды блистали так ярко и так низко, как в детстве в Сирии. И тишина, казалось, подсвечивается этими звездами.