Букет алых роз
Шрифт:
Она была в своем роде уникум. Когда обижали лично ее, она сразу терялась и всегда готова была обратиться в бегство, но если неприятности грозили Марине, она превращалась в грозную медведицу.
— Из нее вышла бы первоклассная концертантка, если бы не ее застенчивость, — уверяла Марина.
Рахиль Осиповна была постоянной помощницей Марины в ее занятиях.
— Ах, как вы некстати! — бесцеремонно сказала пианистка гостю. — Мариночка только начала вживаться в образ…
— Ну ладно, ладно, — оборвала ее Марина и обратилась к Евдокимову: — Выкладывайте, что у вас. Уж не собираетесь ли вы
Евдокимов смутился. Марина Васильевна сделала ударение на словах “особые обстоятельства”, потому что во время своих занятий танцами Евдокимов никогда ни о чем ей не рассказывал, неизменно ссылаясь на “особые обстоятельства”.
— Извините, Рахиль Осиповна, — обратился он к пианистке. — Неотложное дело… — Он умоляющими глазами посмотрел на балерину. — Научите меня, пожалуйста, танцевать рок-н-ролл…
— Господи, да на что он вам понадобился?! — воскликнула Марина. — Недоставало только, чтобы я учила вас этому безобразию! Приличный человек не должен выделывать такие телодвижения!
— Но вы его знаете? — спросил Евдокимов.
— Конечно, знаю, — сказала Марина Васильевна. — Знаю и не одобряю.
— Научите меня, — взмолился Евдокимов. — Мне это очень нужно.
— Да зачем вам? — спросила Марина. — Над вами будут смеяться.
— Да неужели вы думаете, что мне так уж хочется плясать этот рок? — сказал Евдокимов. — Чего не сделаешь ради дела…
Марина Васильевна расшвыряла ворох нотных тетрадей, извлекла оттуда какие-то ноты в пестрой обложке и без лишних слов поставила их на пюпитр пианино.
— Изобразите-ка это нам, — сказала она пианистке. — Поэнергичнее!
— Это после Чайковского-то? — укоризненно произнесла Рахиль Осиповна и покорно ударила по клавишам.
Звуки и вправду были какие-то дикие.
— Да вы не смотрите, не смотрите на Рахиль Осиповну! — вскричала балерина. — Смотрите на меня!
Она вывернула ноги коленками внутрь и принялась топать и прыгать, все эти притопывания и подпрыгивания представляли малопривлекательное зрелище.
— Нравится? — спросила Марина, дрыгая ногами.
— Как? Так? — спросил Евдокимов и, в свою очередь, лягнул ногой.
Марина покатилась со смеху.
— Ничего нет смешного, — обиделся Евдокимов. — Были бы вы на моем месте…
— Конечно! — продолжала хохотать Марина. — От хорошей жизни так не запляшешь!
Она схватила его за руки.
— Пошли! — скомандовала она. — Ногу вправо, ногу влево, раз-два… Топайте, топайте! Теперь наклоняйтесь… Ко мне! От меня! Раз-два… Опять топайте!..
— Господи! — пролепетал Евдокимов. — Какой идиот это придумал?!
Марину Васильевну трудно было уговорить, но уж если она начинала заниматься, то умела заставить человека поработать.
— Раз-два! — неутомимо командовала она. — Направо, налево…
Евдокимов топал, прыгал, кланялся и про себя проклинал свою профессию.
— Ну а теперь посмотрите на меня со стороны, — попросил он Марину Васильевну. — Получается или нет?
Он подошел к пианистке.
— Рахиль Осиповна, прошу!
Она повернулась к нему как ужаленная.
— Что-о?
— Я хочу, чтобы Марина Васильевна посмотрела на меня со стороны, — просительно объяснил он. — Всего несколько
па!— Нет, нет и нет, — категорически отказалась пианистка. — Это черт знает что, а не танец! Просто стыдно вытворять такие вещи…
Она обиженно отвернулась от Евдокимова.
— Ничего! — крикнула Марина Васильевна. — Вы только играйте! Дмитрий Степанович может один…
Евдокимову пришлось соло исполнить рок-н-ролл перед Петровой.
— Ну как? — спросил он, останавливаясь перед учительницей.
— Три, — сказала она. — Даже с плюсом, принимая во внимание, что это в первый раз.
— Значит, я могу танцевать в кафе? — спросил Евдокимов.
— Можете, — разрешила Марина Васильевна. — Многие танцуют еще хуже.
Евдокимов пожал ей руку.
— А теперь идите, — сказала Петрова. — Мне и так достанется от Рахили Осиповны за эти танцы…
Евдокимов поспешил к себе в учреждение. Из своего кабинета он позвонил по телефону Галине Вороненко.
— Галиночка? — сказал он. — Здравствуйте. Это Дмитрий Степанович. Откуда? Конечно, из института. Ну, у нас одну работу можно делать десять лет, никто и не спросит. Что вы сегодня делаете вечером? Ах заняты? С Эджвудом? Жаль. Почему жаль? Потому, что я научился танцевать рок-н-ролл. Очень интересно… Ах вы тоже хотите? А как же Эджвуд? Ну хорошо. Куда? В кафе на улицу Горького? Хорошо. Буду. Нет, обязательно буду. Целую. Не модно? Что не модно? Ах целоваться не модно? Ну, тогда… — он плоско сострил, Галина засмеялась. Плоские остроты, очевидно, были в моде.
7. Дядя Витя заболел
Перед тем как отправиться в кафе, Евдокимов заехал за Анохиным.
Дверь открыла Шура.
— Проходите, пожалуйста. Он вошел в комнату.
Все там выглядело очень идиллично, только окно было наглухо занавешено черной шалью, так, как это делали во время войны, соблюдая правила затемнения.
Шура перехватила взгляд Евдокимова.
— Чудит мой, — объяснила она. — Говорит, окно будет освещено, хулиганы могут запустить камнем.
— А я за вами, — сказал Евдокимов Анохину. — Вы мне нужны.
— Надолго? — спросила Шура.
— На весь вечер, — сказал Евдокимов. — Хочу провести с ним вечер в кафе.
— Я могу обидеться, — сказала Шура. — Я ревнивая.
— Со мной можно отпустить, — сказал Евдокимов. — Вас я не приглашаю: нельзя же оставить дочку…
— Я пошутила, — сказала Шура. — Поезжайте, пожалуйста.
Он попросил Анохина одеться понаряднее. В кафе публика бывала хорошо одетая, и Анохин не должен был чем-нибудь от нее отличаться.
Анохин принарядился и стал выглядеть женихом.
— Вот и отлично, — одобрил Евдокимов и еще раз извинился перед Шурой. — Не сердитесь, это для его же пользы.
В машине он объяснил Анохину, что от него требуется.
Анохин должен был сесть в самом дальнем углу кафе, не привлекая к себе ничьего внимания, требовалось одно: посмотреть на человека, с которым Евдокимов будет сидеть за одним столиком; Евдокимова интересовало, не встречался ли Анохин с этим человеком в разведывательной школе.
— Вполне возможно, что он окажется вашим знакомым, — сказал Евдокимов. — Сохраняйте полное спокойствие и не вздумайте себя обнаружить.