Букет для будущей вдовы
Шрифт:
И дома стало совсем пусто...
– Да... Без Олюшки у них дома стало совсем пусто, - бабуля поднесла недовязанный носок близко к глазами, с минуту всматривалась в переплетение петель и отложила его на стол.
– И после того, как Андрей-то исчез, нерадостно было, а тут и вовсе... Просто как наказание Божье над семьей какое-то! Его не наши, и мать не нашли...
Она, кряхтя, встала и, шаркая ногами по полу, пересела ко мне на кровать. Я убрала книгу на колени. Даже от бабушкиных волос почему-то пахло сухим пресным печеньем.
– ... Уж молись - не молись, а какая твоя планида, так и будет! И Ольга всю жизнь без мужа прожила, и Елена - вон, и с Маринкой то
Еще не тревога, а только серая тень тревоги легко прошелестела в воздухе... Доктор... Что-то слишком много во всей этой истории докторов!
– ... И книжки разные читал, и не пил, и репродукции рисовал...
– Что рисовал?
– переспросила я, прищуривая глаза.
– Репродукции... Правильно говорю, нет? Ну, художник-то он, конечно, был не ахти какой: намалюет, нашлепает как попало, я сослепу и то вижу, что неаккуратно нарисовано - но любил, наверное, это дело. Раньше в их комнате кругом на стенах цветочки его висели, да ещё кровать какая-то, что ли, накаляканная? Я как-то спросила: "Андреевы, что ли картины?" А Маринка рассмеялась, говорит: "Его, его. Только не картинки, бабусь, а репродукции!".. Ну, я, конечно, старая, слов таких мудреных не знаю. Вот... А как мать заболела, она и репродукции эти все со стен поснимала. Голые обои остались.
"Боже!" - как-то уныло подумала я.
– "Не может этого быть. Не может этого быть просто потому, что этого быть не может". А вслух с нарочитым равнодушием спросила:
– Что за цветочки-то, баб Тань? Какие хоть цветы он рисовал?
– Да эти же.., - она вдруг оживилась.
– Эти... Как их?.. Вот старая, память дырявая... Астры... Тьфу!.. Одуванчики... Да вот же!
Старый, сморщенный палец ещё только тянулся к рисунку на оранжевом покрывале, бабушка ещё не успела ничего сказать, но я уже знала, что сейчас услышу.
– Подсолнухи?
– прошелестели мои губы.
– Обычные желтые подсолнухи?
– Во!
– обрадовалась бабуля.
– Подсолнухи и есть! Ну, как раз, эти, что у тебя на постели вышиты...
Митрошкин заглянул в комнату минут десять спустя.
– Ну и как?
– спросил он, многозначительно покосившись на "Поющих в терновнике".
– Изучила? Сейчас руки помою и экзамен тебе устрою. Ага?
– Ага, - скучно согласилась я.
– Только мне тоже ужасно хочется задать небе несколько вопросов. Не по тексту данного произведения. И в отдельной комнате.
Леха заметно обрадовался, так как мое желание задавать вопросы наедине истолковал совершенно превратно. Но очень скоро ему пришлось разочароваться.
– В общем, так, - проговорила я, прикрывая за собою дверь и опираясь о неё спиной, словно боясь, что Митрошкин бросится вон из комнаты.
– Мне интересно, когда ты в последний раз был в гостях у твоей троюродной сестры Марины, и как часто там бывает баба Таня?
– Что к чему?
– Леха озадаченно пожал плечами и выпятил нижнюю губу. Вопросы у тебя какие-то странные и подозрительные. И, должен признаться, они мне не очень нравятся... Но я все равно отвечу. В гостях у моей троюродной сестры Марины я в последний раз был, наверное, лет десять назад - она тогда ещё замуж не выскочила. А бабуля?.. Бабуля, наверное, когда тетя Оля умерла?
– А до этого?
–
А "до этого" ты, может быть, объяснишь мне, что все это значит?– То это значит, Лешенька, что баба Таня сейчас рассказала мне одну очень интересную вещь. Оказывается, когда Марина ещё жила с мужем, на стене в их комнате висели некие репродукции с веселенькими цветочками подсолнухами. А потом Марина их почему-то сняла. Якобы, сразу после того, как исчезла тетя Оля.
– Ну и?..
– Ну и! Какой ты тупой иногда бываешь, честное слово! Или просто удачно прикидываешься... Мне важно знать, как часто баба Таня выходит из квартиры, и была ли она дома у Марины в ноябре. Точнее, в промежутке между началом ноября, когда произошло первое убийство, и началом декабря, когда тетя Оля пропала!
Митрошкин отошел от двери, рухнул на диван, свесил руки с колен и опустил голову. Когда он вновь посмотрел на меня, лицо его было донельзя раздосадованным и усталым.
– Же-ня, - по слогам проговорил он, словно пытался достучаться до угасающего разума какого-нибудь гидроцефала.
– Женя, ты хоть понимаешь, что несешь? Ты пытаешься предъявить моей сестре Марине обвинение в серийных убийствах? Так?
– Нет, не так. Не надо утрировать, - я села рядом с ним.
– Просто все это кажется, по меньшей мере, странным. Репродукции на стене в Марининой комнате...
– Так! Вопрос первый: с чего ты взяла, что это Ван Гог? Ты сама эти репродукции видела? Может это какой-нибудь Иннокентий Шалопутин "Натюрморт с подсолнухами и кильками в томате"?
– Репродукции, Леша! Репродукции!.. Баба Таня спросила у Марины, не Андреевы ли это картинки, а та рассмеялась и ответила, что его, но не картинки, а репродукции... Ты предполагаешь, что Иннокентий Шалопутин настолько известен, что массово печатаются альбомы с его произведениями или настенные календари? И Андрей именно вот по этому великому творцу фанател? Или "репродукции Андрея" в том смысле, что репродукции с его бессмертных полотен?
– Слушай, ты что - большой знаток живописи?
– окрысился вдруг Митрошкин.
– Три книжки про Ван Гога прочитала, думаешь, уже крутой специалист? Какие ты картины-то знаешь, кроме "Трех богатырей" и "Ивана Грозного, убивающего своего сына"?
– Нет такой картины "Иван Грозный убивает своего сына", - угрюмо блеснула студенческими познаниями я.
– Есть картина "Иван Грозный и сын его Иван".
– Какая разница?! Почему ты так уверена, что не может быть других знаменитых натюрмортов с подсолнухами? Почему...
– Потому что баба Таня очень точно охарактеризовала "живописную манеру Андрея": неаккуратно нарисовано, намалюет, нашлепает как попало...
– И, по-твоему, один Ван Гог писал в такой манере?
– Нет, не один! Но вместе с подсолнухами там висела ещё какая-то "кроватка как попало нарисованная". "Спальня в доме художника". Помнишь такую картину? Нет?.. И, вообще, в этой истории как-то клинически много совпадений. По городу ходит слух, что в больничных подвалах прячется сумасшедшая женщина. В декабре из онкологии пропадает смертельно больная тетя Оля, и её так и не находят. Марина, работающая в кардиологическом отделении, которое, кстати, в терапевтическом корпусе, соединяющимся с профилакторием. Бывший муж Марины - врач. Напомнить тебе, что муж тоже исчез из поля зрения?.. Репродукции Ван Гога на стене в их комнате, которые Марина снимает сразу как только начинаются убийства... От кого она пытается отвести подозрения? От себя? От матери? От бывшего мужа?