Букет кактусов
Шрифт:
– К сожалению, лично я его не знал, но много о нем слышал. Мы даже переписывались одно время, но потом, знаете, как-то... Очень уважаемый коллекционер. Так вы его внук?
– Единственный. И его наследник. Возможно, вы не знаете, что дедушка три месяца назад скончался?
– Что вы говорите! Нет, я не знал... Мне очень жаль. Пожалуйста, примите мои соболезнования, молодой человек!
– Благодарю вас. Но, разумеется, Эдуард Михайлович, я решился побеспокоить вас не только затем, чтобы разделить с вами скорбь своей утраты.
– Да-да?.. Я вас внимательно слушаю,
– Совершенно верно. Видите ли, после смерти дедушки кое-что осталось... Как вы знаете, у него была одна из лучших частных коллекций в России. Согласно воле деда, большую часть его сокровищ унаследовал областной краеведческий музей, но наиболее ценные экземпляры... Словом, я думаю, никто не осудит покойного за то, что он решил оставить их в распоряжении своей семьи.
– Да-да, я понимаю.
Сердце Эдуарда Михайловича забилось чуть чаще.
– К сожалению, – голос молодого человека зазвучал слегка смущенно, как бы извиняясь, – я не разделяю дедушкину страсть к маркам. Вот почему...
– Что вы говорите?! В самом деле?
Судья Колчин совершенно искренне не понимал, как можно быть равнодушным к филателии, тем более – будучи внуком знаменитого коллекционера. Из многих страстей, раздиравших его порочную натуру, страсть к маркам была наиболее неуемной, всепоглощающей. Можно было бы добавить – и самой невинной, если б не одно «но». Ради обладания крохотным клочком бумаги с зубчиками судья был готов запродать душу самому дьяволу.
– Увы, это так. К тому же я сейчас очень нуждаюсь в деньгах, и поэтому...
«Какое совпадение!» – подумал судья.
– Словом, я хочу кое-что вам предложить, Эдуард Михайлович, – решился наконец Николай. – Думаю, у меня есть нечто, что вас заинтересует.
Разумеется, Эдуард Михайлович знал, что все закончится именно этим! Сейчас этот профан предложит ему какую-нибудь дешевку, которую можно купить за полтинник на любом углу, где обычно собираются задрыги от филателии. Можно себе представить, что есть «ценный экземпляр» в понимании такого сопляка!
– Вот как? И что же вы продаете? – В вопросе судьи слышалась плохо скрываемая ирония.
– «Королеву Викторию» тысяча восемьсот пятьдесят второго года выпуска.
Колчину показалось, что он ослышался. Да нет, точно ослышался, такого просто не может быть!
– Что-что? Боюсь, я не расслышал. Пожалуйста, повторите!
Николай повторил громко и четко, почти по слогам. Ошибки не было никакой.
– Молодой человек, вы ничего не путаете? Возможно, вы имеете в виду «Королеву Викторию» пятьдесят восьмого года? Это тоже весьма ценный экземпляр, но у меня он уже имеется. Однако я могу...
– Эдуард Михайлович, поверьте, я в состоянии отличить пятьдесят второй год от пятьдесят восьмого! Я сказал вам, что не разделяю вашу общую с моим дедом страсть к филателии, но не сказал, что я в ней не разбираюсь.
Теперь ирония звучала в голосе колчинского собеседника.
– О да, конечно, прошу прощения! Я просто не могу поверить... Значит, у вас и в самом деле «Королева Виктория» пятьдесят второго года? Но я не знал, что она была в коллекции Панина!
– Что
же тут удивительного? У каждого из нас имеется свое тайное, которое нам хочется как можно дольше сохранить в тайне, не так ли?– Да-да, разумеется...
«Ты даже не подозреваешь, насколько ты прав, сопляк!»
– Так вас интересует эта марка, Эдуард Михайлович?
– О да, непременно! Обязательно! Знаете что, Николай? Давайте встретимся где-нибудь завтра и все не спеша обсудим.
– Боюсь, я не могу ждать так долго. Мои личные обстоятельства как раз-таки побуждают меня поспешить с этой сделкой.
– Ах, вот как? Хорошо, сегодня! Сегодня, после восьми. Вас устраивает?
– Сожалею, но и это невозможно. Я должен получить от вас ответ до семи вечера.
– Господи! Почему же непременно до семи?!
У судьи Колчина был уже самый настоящий приступ тахикардии.
– Хорошо, Эдуард Михайлович, я буду с вами откровенен. Дело в том, что в вашем городе я проездом. Прилетел час назад и сегодня же вечером улетаю. Моя цель – продать эту марку. По некоторым причинам я не могу это сделать ни в Москве, ни у себя в Нижнем. – Николай замялся. – Вы меня понимаете?
– Конечно.
– Вот я и подумал, что Воронск – самый подходящий город для такой сделки. Меня здесь не знают, и в то же время тут есть знакомые, надежные люди. А главное – покупатели есть! Если с одним не получится – авось с другим повезет больше...
Сердце Эдуарда Михайловича упало в пятки.
– Кого вы имеете в виду? Вы что – предложили «Королеву Викторию» еще кому-то?!
– Пока еще нет, вы первый. Я помню, что дед всегда отзывался о вас с большим уважением, Эдуард Михайлович... Но если вы откажетесь, я намерен позвонить Крейдину. Мне сказали, что он будет дома в семь. А мой самолет...
– Нет! – От одной мысли, что королева достанется Крейдину, судье стало дурно. Он не может, не должен этого допустить! – Я... я согласен! С-сколько?
– Эдуард Михайлович! – укоризненно пропела трубка. – Вы не боитесь обсуждать цифры по телефону?
– Вы правы, вы правы, – поспешно перебил судья, чувствуя, как у него похолодели ноги. – Но как же тогда?..
– Давайте поступим так. Вы, должно быть, хотите взглянуть на марку, прежде чем... говорить о деталях?
– Разумеется!
– Отлично. Вам сейчас ее принесут прямо в кабинет. Минут через тридцать-сорок. Это будет удобно?
– Да, вполне. В шесть у меня как раз заканчивается прием, я и буду ждать. Вы придете сами?
– Нет, к сожалению, я сейчас занят. Марку принесет женщина, мое доверенное лицо. Она же назовет вам и сумму. А потом я вам перезвоню, и вы мне скажете, устраивает ли вас цена. Таким образом, мы как раз управимся до семи. Мой самолет в девять вечера. До связи, Эдуард Михайлович!
Николай повесил трубку.
«Я возьму ее! Я ее куплю, даже если этот тип заломит за нее пятьдесят тысяч баксов. Она должна быть моей!»
«Ты совсем рехнулся, Эдик! – сурово одернул судью внутренний голос. – Какие еще пятьдесят тысяч баксов?! Тебе сейчас надо думать о своей заднице, а не о какой-то там марке!»