Булавин (СИ, ч.1-2)

Писарь прервался, взглядом пересчитал детей, мало ли что, вдруг сбежит какой непоседа на стену и, убедившись, что все на месте, продолжил:

– Шамхал с тарковцами, кумыками и ногайцами встретил наших воинов на реке Койсу, но не удержал переправы и отступил к Таркам. Город наши взяли сходу, но обманули нас грузины, не пришли на помощь, и пришлось стрельцам московским да казакам терским со всеми племенами в одиночку воевать. После тяжкой осады хотели отступить воины православные назад к дому, но настигнуты были конниками шамхалы. Надвинулась на воинов воеводы Хворостина вся сила басурманская. Наши построились "кольцом" и все же прорубились через толпы врагов. Но только четверть всех казаков вернулась тогда на Терек, и долгое время враги осаждали наши городки.

Кто-то из детей ахнул, и в наступившей тишине спросил:

– Как сейчас?

Писарь только кивнул и повел речь далее:

– А потом правил царь Борис и в 1604 году, он вновь двинул на Терек сильные полки из Казани и Астрахани с воеводами Бутурлиным и Плещеевым. Опять было условлено с иверийским царем, чтобы его грузинская рать была выслана на соединение с русской для совместного действия. И опять грузины не пришли, потому что были взяты шахом персидским на его "кизилбашскую службу". И вновь наши казаки бились вместе с русскими стрельцами против басурман, и вновь побеждали их, но слишком неравны были силы. Султан-Мут, шамхал тарковский, на Коране клялся, что выпустит наше войско, если русские с казаками город оставят и ничего разрушать не станут. Воеводы поверили такой клятве, и вышли безбоязненно походным строем в сторону дома. Однако преждевременно радовались наши воины, и выпили в тот день зелена вина, а у басурман был великий праздник байрам и имамы мусульманские освободили Султан-Мута от клятвы, которую тот неверным дал. В спину ударил шамхал, и двадцать тысяч воинов было у него, и половину из них он потерял, потому что не сдавались наши и стояли крепко. Один из десяти казаков тогда на Терек вернулся, а стрельцы почти все легли, да обоих воевод потеряли. Осиротело много детей, и стали они общими для всех терцев, а дабы помнили они своих отцов, называли их по именам родителя: Демушкин, Петров, Михайлов, Степанов, Федюшкин, Гришечкин и Кириллов.

– А дальше что?

– На Руси наступила смута, на Украине ляхи в наступление перешли, донцы против крымчаков рубились, и помощи нам совсем не стало. Правда, когда Разин Степан Тимофеевич на Персию шел, приплыл в наши края на своих стругах и три дня разорял владения шамхальские. Однако и он отступил, так как лучшей доли искал. С тех пор живем мы здесь и ни пяди земли, которая полита кровью наших предков, не уступаем.

Поняв, что сказка на ночь окончена, дети начали расходиться спать, а Стрелков, подойдя к Сафонову, спросил:

– Ты меня искал, что случилось?

Сафонов всплеснул руками:

– Вот же, старость, не в радость, совсем забыл. Голубь почтовый из Червленского городка прилетел. Пишут, что вернулся с Дона Алексей Семушкин с посланием от донских казаков. Донцы от царя отойти хотят и нас за собой зовут.

Атаман невесело усмехнулся и сказал:

– Нашли время, когда восстание поднимать. Лучше бы помощь прислали, а то завтра сметут нас, вот и вся недолга.

– Не скажи, атаман. В письме написано, что Семушкин завтра с Каиб-султаном встречается, и договариваться с ним станет. Поэтому надо войско, что нас осадило, предупредить о перемирии, а то по незнанию крови много прольем, и мириться трудней будет.

– Ладно, - пробурчал атаман и направился к воротам.

Поутру закубанцы сами выслали переговорщиков, которые уже знали о временном перемирии, а через три дня воины Каиб-султана снялись со своих стоянок и отправились домой.

Алексей Семушкин, один из посланцев атамана Булавина, все-таки сговорился с Каиб-султаном Кубинским. Угрозами заиметь кровников в лице всех казачьих войск, он изрядно припугнул вождя закубанцев, который осознал, что может быть, если он все же разрушит терские городки, а народ вырежет, как собирался. А дабы гордый потомок самого Чингиз-хана не потерял лицо, ему было обещано пятнадцать тысяч золотых червонцев, полученных от гетмана Мазепы, и тысяча племенных кобылиц.

Войска Каиб-султана покидали владения Терского Войска. Казаки провожали закубанцев недобрыми взглядами, а один старый дед, сгорбленный и припадающий на левую ногу, будто пророчествуя, сказал:

– Ничо, у нас теперь сила будет. Как разберемся с царем, так десятикратно все вернешь, Каиб-султан Кубинский.

Войско Донское. Черкасск. 18.09.1707.

Перед тем как казнить, бывшего войскового атамана Лукьяна Максимова сотоварищи секли плетьми и допытывались, где находятся сворованные ими деньги. Однако Максимов молчал. Понял, что его близким ничего худого не сделают, и упирался до самого конца. А вот провинившиеся старшины, почти все, за исключением пары человек, рассказали настолько много, что писцы полковника Лоскута эту информацию записывать не успевали. Тут тебе и воровство, и приписки, и сговор с царскими чиновниками, и выдача беглых крестьян, а так же распродажа общественных земель и угодий российским помещикам. И еще они своих подельников сдавали, которых оказалось очень даже немало.

В общем, если бы имелся интерес устроить чистку рядов, то с Максимовым заодно можно было еще сотни две зажиточных людей Войска Донского на колени поставить, да бошки им срубать. Но, пока столь суровые меры не требовались и никто из предводителей восстания, включая отца и полковника Лоскута, о массовых репрессиях не задумывался. Наверное, по той простой причине, что у каждого были грешки, а родственные узы и кумовство, как паутина опутывали всю верхушку донского общества. Тронешь одного, а он твой сват, другого, и окажется, что троюродного брата прессуешь. И в итоге, после того как Максимова с изменниками казнили, бумаги с показаниями старшин легли на дно прочного сундука, который находился в комнате войскового писаря и главного донского разведчика полковника Лоскута.

Власть на Дону сменилась, и Черкасск опустел. Войска выступили в поход, и в городке, помимо жителей, остались только полсотни казаков, войсковой атаман, Лоскут со своими боевиками и несколько человек, включая меня, занятых канцелярским трудом в войсковой избе.

Где-то далеко полным ходом шла война. Банников наступал на калмыков, Скоропадский подходил к Таганрогу, а остальные казачьи войска, они же армии, выдвигались к границам Войска. У нас же, и у меня в частности, тишь и гладь. Утром подъем, зарядка, выездка на лошади, короткая тренировка и часам к десяти утра прибытие на рабочее место. Затем Лоскут дает мне задание на день. В основном, перебирать и сортировать древние войсковые документы и карты, которые необходимо почистить от вековой пыли. И так до самого позднего вечера я занимался этим неблагодарным делом, глотал пыль и вчитывался в ветхие бумаги с пергаментами.

Сегодняшний мой день, от предыдущих ничем особо не отличался. До тех пор, пока в полдень, под конвоем лоскутовцев, не приехал Илья Григорьевич Зерщиков, который, как выяснилось, прятался у моего дядьки Акима Булавина, богатого купца из станицы Рыковской. Но, кто ищет, тот всегда найдет, и хитрого лиса обнаружили. Под стражу его брать не стали, и руки крутить не кинулись, а пригласили проследовать в Черкасск для беседы с новым войсковым атаманом.

Зерщиков посмотрел на дюжих парней, которые за ним прибыли, пригорюнился и отправился в путь-дорогу. Видимо, он ожидал наказания, но неожиданно для себя, стал главным квартирмейстером и интендантом всех армейских соединений Войска Донского. От такого поворота судьбы он ошалел, и поначалу, расплылся в благостной улыбке. Неизвестно, то ли барыши от новой должности подсчитывал, то ли радовался тому обстоятельству, что не вскрылись его аферы с покойным Максимовым. Но улыбался он недолго, поскольку батя его сразу предупредил, что за ним будут постоянно наблюдать и в случае подозрений на его счет, он может считать себя покойником. Илья Григорьевич все понял правильно, в глубокой задумчивости почесал свою голову, прикинул, что деваться ему некуда, и согласился принять важный пост.

Только отбыл Илья Григорьевич, направившийся в родную станицу Аксайскую, как перед войсковой избой, остановив горячих коней, еще не отошедших от быстрой скачки, остановилось два десятка всадников. За исключением одного, широкоплечего сорокалетнего бородача, по виду предводителя, все они молодые чернявые парни лет около двадцати, в папахах, серых черкесках с газырями для пороха и при богатом справном оружии. Всадники остались на соборной площади, и двое, пожилой вожак и совсем молодой паренек с приятными чертами лица, немногим старше меня, проследовали к атаману.

Все это я видел в приоткрытое окно со второго этажа, и никакого особого значения приезду новых людей, похожих на черкесов, не придал. В последние деньки, в войсковой избе столько народу перебывало, что поневоле никакого внимания на это уже не обращаешь. Охрана пропустила гостей, значит так и надо. Но здесь случай был особый, так как меня вскоре вызвали к атаману.

Непонятно, зачем я отцу понадобился, но лишних вопросов в голове не возникло. Я вошел в помещение, где проходили все советы руководителей Войска, и где заседал войсковой атаман. Только оказался внутри, как сразу же попал в крепкий замок из двух сильных рук. Первая реакция, конечно же, недоумение. Вторая, легкий испуг и, не долго думая, я саданул правой ногой, обутой в сапожок с окованным задником, в ногу того человека, который меня схватил.