Булавин (СИ, ч.1-2)

В общем, я сел под закрытый навес, облокотился на мешок денег, взял перо, чернила, лист не очень хорошей персидской бумаги, и приступил к общему подсчету имеющихся у нас средств. За всю добычу, исключая драгоценности и оружие, наша ватага выручила три тысячи рублей. Минус триста рубликов на припасы и сотню за расшиву. Остается две тысячи шестьсот рубликов. Понимаю, что где-нибудь в столице России, наш дуван ушел бы за двадцать пять тысяч, но где та Москва, а где Астрахань, так что надо радоваться тому, что имеется, и быть довольным.

И надо сказать, я доволен, тем более что имеется десять мешков серебряных персидских абасси, а чтобы было понятно, какова стоимость этой монеты, то приведу некоторые сравнения. Один абасси это двадцать копеек, соответственно, один рубль стоит пять абасси. В каждом мешке один туман - ровно две тысячи пятьсот монет без всякого обмана, и получается, что у меня двадцать пять тысяч абасси, в переводе на привычные расклады, пять тысяч рублей. Плюсуем деньги астраханских купцов-перекупщиков и персидскую монету, и в итоге выходит семь тысяч шестьсот рублей. Царь Петр, помнится, на все Войско Донское выделял двадцать тысяч в год, а тут три восьмых от этой суммы на восемьдесят человек, включая погибших казаков и матросов расшивы. Как ни посмотри, а круто выходит.

Подсчет наличных денежных средств проведен, теперь насчет дележа разберемся. У меня восемьдесят человек ватажников и значит такое же количество долей, плюс двойная доля погибшим, тяжелораненым и десятникам, четверная помощникам и десять моих. Выходит сто семнадцать частей, опять же без ценных подарков и драгоценностей. Делим все это столбиком и одна доля соответствует шестидесяти четырем рублям девяносто копейкам. Округляем до шестидесяти четырех и получаем превосходную долю, которая будет выдана личному составу рублями и абасси.

– Хух!

Второй раз за день я вытер трудовой пот и, выйдя на палубу, приказал десятникам и помощникам завтра утром собрать казаков на раздел добычи.

"Наконец-то", - подумали мои боевые товарищи и умчались в город, собирать по кабакам, тавернам, шалманам и притонам наших воинов.

Вечер прошел в блаженном ничегонеделанье, погулять по Астрахани сил не было, ночь проспал аки младенец невинный, а поутру, только вышел на палубу, обнаружил всю свою ватагу, сосредоточившуюся вдоль бортов. У многих пропитые лица, у других, наоборот, как только из бани вышли, свежие и розовые, но все они собрались ради одной цели. Каждый жаждал получить на руки свое серебро и, понимая, что в данном конкретном случае, тянуть резину не стоит, я быстро обмылся, оделся, прицепил на пояс шашку и вышел под мачту.

– Здорово ночевали, атаманы-молодцы!

Я начал с приветствия, и ответ был обычным, как в регулярных казачьих полках:

– Слава Богу!

– Наш поход окончен. До весны я буду в Черкасске и кто желает, тот через Царицын отправляется со мной. Весной мы вернемся и снова на море погуляем. Но перед этим, как водится, я перед вами отчитаюсь за свои дела и мы раздуваним хабар. Никто не против?

– Нет!

– Правильно!

– Сначала деньги, а про будущие походы потом поговорим!

– Давай отчет!

Слово ватаги, особенно после похода, для атамана закон, и я отчитался за все. Полчаса соловьем разливался, и обошлось без недовольства, а когда озвучил сумму одной доли, то меня за малым на руках не стали качать. Казаки народ ушлый и грамотный, так что без подсказок понимали, как ловко я добычу сбыл. И пока настрой среди ватажников был радостный, и они были настроены на самый оптимистичный лад, я задвинул тему насчет драгоценных камней. Казаки почесали головы, решение мое одобрили, и теперь я имею уверенность в том, что за зиму они не разбегутся кто куда, обязательно вернутся под мою руку, и не сами придут, а с односумами своими.

На этом, вроде бы все, можно приступить к раздаче денег, но я не зря оставил при себе дорогое оружие, и прежде чем окончить сход, Митяй Корчага и Федор Кобылин вытянули ко мне два мешка с саблями, кинжалами и пистолями. Опустив все это под мачту, они снова встали в общий круг, а я достал первую вещь, дорогую кызылбашскую саблю и, подняв ее над головой так, чтобы на рукоятке из слоновой кости на солнце заиграли цветные камни, выкрикнул:

– Браты! Деньги подождут, и прежде, чем мы разойдемся, от себя лично и от всех вас, я хочу наградить каждого казака за его ратный труд. Вот сабля кызылбашская, рублей сорок за отделку и каменья стоит, а где-нибудь в Москве или Варшаве, за нею все полтораста дадут. Но дело не в деньгах, а во внимании и уважении. Кому мы ее подарим!?

– Себе возьми!

– Заслужил!

Взяв саблю в левую руку, я приподнял правую, унял шум и сказал:

– Меня не предлагать!

– Тогда Василия Борисова!

– Сергея Рубцова!

– Ваньку Черкаса наградить, хорошо бился хлопец!

Имена казаков выкрикивали около двух минут, и первый подарок от общества достался Сергею Рубцову, моему помощнику, который хорошо показал себя в делах. Следом, я достал кинжал, потом пистоль, опять саблю, и таким образом, каждый от меня что-то получил, заимел серьезную вещь на память и сделал в голове зарубку на всю жизнь, что с молодым атаманом Никифором Булавиным не пропадешь, всегда будешь сыт, немного пьян и свою долю дувана получишь по справедливости. Вроде бы, невелика хитрость, за общий счет людей одарил. Но про это мало кто думает, и теперь подаренные кинжал или сабля, которые многие просто так не купили бы, бережливость не дала бы, всегда будут напоминать людям об этом дне.

Однако, наступает кульминация схода, раздача денег. На палубу вытаскиваются мешки с рублями и абасси, и Сергей Рубцов вместе Василием Борисовым раздают каждому его долю. Казаки отходят в сторону и делятся на группы. Одни до весны останутся в Астрахани, таких всего пять человек. Другие заодно со мной отправятся в Царицын, а оттуда на Дон. Ну, а третьи, будут при расшиве, вместе с Борисовым, наймут бурлаков, поднимутся вверх по течению, и зиму проведут где-нибудь в Камышине. Дело сделано и на какое-то время, не имея общей цели, мы расходимся каждый в свою сторону. Это стандартная практика.

Проходит час, палуба расшивы снова пустеет, и на ней остаются только трое, помощники и я. Наша доля крайняя, мне шестьсот сорок рублей, а им по двести пятьдесят шесть, что в остатке, то в общий котел, расход на наше плавсредство. Тихо и без суеты, звеним монетами. Один за другим, наполняем объемные кошельки, и когда последний мешок с серебряными абасси пустеет, подняв глаза на Рубцова и Борисова, я облегченно выдыхаю:

– Вроде бы все?

Казаки согласно кивают подбородками, а Борисов спрашивает:

– Что с нашим знатным пленником делать будем?

– Извещение его отцу послали, вреда от него немного, нас не объедает, так что пусть на расшиве остается.

– Отбываешь завтра утром?

– Конечно. Сегодня уже никак, люди разошлись, да и лошадей только утром пригонят.

– Уговор насчет расшив остается в силе?

– Да, все по-прежнему. Пока зимуешь, купи два надежных судна. Деньги даст царицынский городской глава Толстопятов.

– Понял.