Бульдозер. Желание

На работу я положил огромный болт. Разве мне было до этого?

Господи, я столько раз видел в новостях подобные случаи, с участием детей и педофилов, но разве мог я допустить мысль, что это случится с моей семьей, с моей доченькой?

Вот что значит, бросать ребенка на жену и уебка, которого я в глаза не видел! Это моя вина. Только моя! Нельзя сваливать ее на жену, хоть это и ее хахаль-подонок. Что она могла заметить подозрительного, если влюблена в него по уши?

Воистину говорят, любовь слепа.

Надо было вообще Вероничку с собой забрать, чтобы не мельтешила там между матерью и отчимом, не мешала их счастью. Тогда бы мы не выяснили, что за урод этот Денис.

Что так, херня, что так.

Мне просто не надо было уезжать. Был бы я рядом с ними, все было бы хорошо. При мне, по крайней мере, такого не было.

Больнее всего было от того, что с Леной не успел попрощаться. Позвонил ей из аэропорта уже. Хотел с чистым сердцем улететь.

Она сказала, что приедет. И приехала.

Пока ждал, придумывал, что сказать ей, но, как обычно, ничего не придумал. Я сразу ее заметил, стоило ей появиться. Она вбежала в здание, обеспокоенно ища меня взглядом среди скопления людей. Затем выцепила мою фигуру из толпы, стянула с шеи платок и уже не торопясь подошла ко мне. Покачала головой, увидев мой фингал.

– Какой же ты все-таки придурок, Богдан Алексеевич!
– поругала она меня, прижимаясь к моей груди.

Я обнял Булочку, и она спрятала лицо между бортами моей расстегнутой куртки.

– Расскажешь, что случилось?
– взволнованно подняла она на меня глаза.
– С дочкой?
– внесла уточнение.

Я нехотя выпустил женщину из объятий, скомкано, вкратце рассказал все, что мне известно, сам толком еще не зная подробностей произошедшего.

– Главное, что с девочкой все хорошо, - выслушав меня, сказала Лена.
– Это самое главное...

– Я не хочу уезжать, Лена, - в отчаянии, с болью, сказал я ей.
– Не хочу, но я должен. Понимаешь?

– У тебя появился шанс, Богдан, - немного помолчав, произнесла Лена. В ее голосе было столько уверенности, что она передалась и мне.
– Твоя жена теперь свободна. У тебя появилась возможность начать все сначала.

– А как же ты, Лена? Думаешь, я смогу тебя забыть? Лена, я же тебя...

– Хватит!
– грубо и громко оборвала она меня, словно дала мне снова пощечину.
– Расценивай все, что было, как приключение. Урок! Это было уроком для нас обоих. Очень... поучительным!

– Как же я тебя оставлю? Как?
– все не унимался я, продолжая рвать себе душу.

– Я уезжаю в Америку, - сказала Лена, теребя платок в руках.
– С Никитой.

Ах ты ж, сопляк! Недооценил я его. Не тому я мужику нос расквасил!

Блять!

Вот и все! И добавить нечего.

Объявили посадку на мой рейс, но я не сдвинулся с места. Ноги будто к полу приросли. Меня всего парализовало.

– Твой самолет?
– вывела меня из ступора Лена. Я шагнул к ней. Поцеловать и обнять ее хотел на прощание.
– Не надо, Богдан!
– испуганно отшатнулась от меня она.
– Иди!

– Я не хотел, чтобы так получилось!

– Я хотела! Прощай, Богом данный! Береги семью!

Я ушел, волоча за собой чемодан. Шел, скрипя зубами, чтобы только не обернуться. Чувствовал взгляд Овечкиной на затылке, пока не повернул за угол.

В самолет садился сам не свой, ничего вокруг не замечая. Хотел расстаться с Леной по-хорошему, а получилась хуйня. Мне еще хуже стало, чем было.

«Я в самолете. Вылетаю.» - отправил Наташе смс, зная, что сейчас стюардесса потребует вырубить мобильник. Еле в буквы пальцами попадал - так руки тряслись.

«Мы с Вероникой тебя ждем, Даня!» - пришел от нее ответ.

Ждут. Меня ждут. Дома.

Нужно взять себя в руки, как это сделала Булочка, и жить дальше!

Повертев еще немного в руках телефон, я удалил номер Овечкиной Елены Павловны и только тогда отключил мобильник.

55. Богдан

Москва меня встретила дождем и извечной суетой. Погода была такой же мерзкой и дрянной, как и мое настроение.

Я очень соскучился по жене и дочке. И по Лене.

Уже.

Четыре часа прошло, как мы расстались, а душа рвалась обратно к ней.

Возвращаться было некуда. Не к кому. И от этого было только плохо и больше ничего...

Пока летел, раз за разом прокручивал в голове воспоминания о нас с Булочкой. Они были яркими, сочными, еще свежими, волнующими до слез, до дрожи.

Все-таки хорошо, что мы попрощались не по телефону. Не было недосказанности, неоконченности у нашего романа. Сомнений в том, что это конец, не осталось ни у меня, ни у Лены.

В аэропорту она вела себя так резко, так трезво, что я снова ею гордился. А я повел себя, как размазня, как тряпка. Чуть в любви ей не признался. Зачем? Не мог в себе держать свои чувства. Это признание было бы лишним и неуместным.

Нужно выдохнуть, успокоиться, вернуть себе мое самообладание и спокойствие. Стать таким, каким я был раньше. В то же время, я знал, что больше не буду прежним. Эта командировка перевернула всю мою жизнь с ног на голову. Все кишки мне вытрясла и заново сложила. Про душу и говорить нечего.

Я вернулся домой с разбитой мордой и с разбитым сердцем, но никогда прежде я не чувствовал в себе столько причинности и ответственности. Во мне была громаднейшая уверенность, что теперь я буду жить так, как должен, что мне полностью подвластна вся моя жизнь и жизнь моих близких людей. И это было здорово.

Я помог измениться Лене, а она мне. Мы пропустили друг друга через мясорубку, но оба стали лучшей версией себя.

– Папочка!
– бросилась мне на шею дочка, когда я появился на пороге дома.

Я не ждал, что моя жена бросится мне на шею тоже, но она все же обняла меня и прослезилась.

– Что с твоим лицом, Даня?
– спросила Наташа.

Я мог бы соврать, что упал, или приплести несчастный случай на стройке, но я предпочел сказать правду.

– Я подрался, Наташ!
– гордо заявил я, как будто и в самом деле было, чем гордиться.

– Ты? Подрался?
– недоумевала жена, тоже считая такой поступок мне не свойственным.

– Да, подрался!
– повторил я, вешая куртку в шкаф.
– Из-за женщины!
– громко добавил я.