Булгаков
Шрифт:
Таким образом, только отсутствие денег у Булгакова летом 1921 г. помешало его эмиграции и заставило отправиться искать приложения своих литературных способностей в Москве, как это и запечатлено в 3. на м. Вероятно, и в случае эмиграции Булгаков состоялся бы литературно, но это был бы совсем другой писатель. Как знать, не занял ли бы тогда в его творчестве Париж место Киева и Москвы?
«ЗАПИСКИ ЮНОГО ВРАЧА», цикл, состоящий из рассказов «Полотенце с петухом», «Крещение поворотом», «Стальное горло», «Вьюга», «Тьма египетская», «Пропавший глаз» и «Звездная сыпь». Все эти рассказы в 1925–1926 гг. публиковались в московском журнале «Медицинский работник», а также («Стальное горло») в ленинградском журнале «Красная панорама». При публикации все они, за исключением двух, имели подзаголовки «Записки юного врача», или такое же подстрочное примечание. К рассказу «Тьма египетская» имеется сноска: «Из готовящейся к изданию книги «Записки юного врача»», однако книга так и не была издана при жизни Булгакова. В рассказе «Стальное горло» подзаголовок был другой: «Рассказ юного врача», а рассказ «Звездная сыпь» вообще не имел подзаголовков и примечаний, относящих его к какому-либо циклу или книге. Впервые 3. ю. в. в виде цикла вышли в 1963 г. в Библиотеке «Огонька» (№ 23) без рассказа «Звездная сыпь» (очевидно, как не имеющего прямых указаний на принадлежность к 3. ю. в.), с изменением заглавия «Стальное горло» на «Серебряное горло» и датировки событий с 1917 г.
В предисловии к несостоявшемуся второму изданию 3. ю. в. сестра писателя Н. А. Булгакова (Земская) отмечала:
«Уроженец большого культурного города, любящий и знающий искусство, большой знаток и ценитель музыки и литературы, а как врач склонный к исследовательской лабораторной и кабинетной работе, Михаил Булгаков, попав в глухую деревню, в совершенно непривычную для него обстановку, стал делать свое трудное дело так, как диктовало ему его внутреннее чувство, его врачебная совесть. Врачебный долг — вот что прежде всего определяет его отношение к больным. Он относится к ним с подлинно человеческим чувством. Он глубоко жалеет страдающего человека и горячо хочет ему помочь, чего бы это ни стоило лично ему. Жалеет и маленькую задыхающуюся Лидку («Стальное горло»), и девушку, попавшую в мялку («Полотенце с петухом»), и роженицу, не дошедшую до больницы и рожающую у речки в кустах, и бестолковых баб, говорящих о своих болезнях совершенно непонятными словами («Пропавший глаз»: «…научился понимать такие бабьи речи, которых никто не поймет»), и всех, всех своих пациентов.
Пишет он об этом без излишней декламации, без пышных фраз о долге врача, без ненужных поучений.
Не боится он сказать и о том, как трудно ему приходится.
В жизни Мих. Булгаков был остро наблюдателен, стремителен, находчив и смел, он обладал выдающейся памятью. Эти качества определяют его и как врача, они помогали ему в его врачебной деятельности. Диагнозы он ставил быстро, умел сразу схватить характерные черты заболевания; ошибался в диагнозах редко. Смелость помогала ему решиться на трудные операции».
В 3. ю. в. отображены многие подлинные случаи врачебной деятельности Булгакова во время его работы в земской больнице села Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии в период с сентября 1916 г. по сентябрь 1917 г. Туда он был направлен по мобилизации как не годный к военной службе ратник ополчения 2-го разряда для замещения вакансии земского врача. С 20 сентября 1917 г. вплоть до февраля 1918 г. Булгаков продолжал службу в земской городской больнице Вязьмы в той же Смоленской губернии, однако этот период отразился только в обрамляющем рассказе доктора Бомгарда в «Морфии», где основная часть — дневник доктора Полякова — тоже связана с опытом работы в Никольском, названном здесь Гореловым. 18 сентября 1917 г. Сычевская земская управа в связи с переводом в Вязьму выдала Булгакову удостоверение с развернутой характеристикой его работы в Никольском: «…С 29-го сентября 1916 года и по 18 сентября сего 1917 года состоял на службе Сычевского земства в должности Врача, заведовавшего Никольской земской больницей, за каковое время зарекомендовал себя энергичным и неутомимым работником на земском поприще. При этом, по имеющимся в Управе сведениям, в Никольском участке за указанное время пользовалось стационарным лечением 211 чел., а всех амбулаторных посещений было 15361.
Оперативная деятельность врача М. А. Булгакова за время его пребывания в Никольской земской больнице выразилась в следующем: было произведено операций — ампутация бедра 1, отнятие пальцев на ногах 3, выскабливание матки 18, обрезание крайней плоти 4, акушерские щипцы 2, поворот на ножку 3, ручное удаление последа 1, удаление атеромы и липомы 2 и трахеотомий 1; кроме того, производилось: зашивание ран, вскрытие абсцессов и нагноившихся атером, проколы живота (2), вправление вывихов; один раз производилось под хлороформенным наркозом удаление осколков раздробленных ребер после огнестрельного ранения».
Многие из упомянутых операций отразились в 3. ю. в.: ампутация бедра («Полотенце с петухом»), поворот плода на ножку («Крещение поворотом»), трахеотомия («Стальное горло») и др. В 3. ю. в. главный герой моложе Булгакова, хотя действие и сдвинуто на год по сравнению с булгаковской биографией: юный врач приезжает в село в сентябре 1917 г., а не в сентябре 1916 г., как это было в случае с Булгаковым. В «Стальном горле» основному персонажу 24 года, тогда как к моменту прибытия в Никольское автору 3. ю. в. было уже полных 25 лет. Однако юный возраст не мешает герою цикла успешно преодолевать все препятствия и успешно выполнять свою миссию. То, что сам Булгаков был действительно хорошим врачом, подтверждает и первая жена писателя Т. Н. Лаппа, бывшая рядом с ним и в Никольском, и в Вязьме: «Диагнозы он замечательно ставил. Прекрасно ориентировался». Так что здесь никакой идеализации действительности нет, при том что суровая деревенская реальность дана в 3. ю. в. без всяких прикрас. 3. ю. в. были ориентированы на «Записки врача» (1901) Викентия Викентьевича Вересаева (Смидовича) (1867–1945), с которым Булгакову позднее довелось сблизиться, подружиться и даже создать в соавторстве пьесу «Александр Пушкин». Булгаковский юный врач другой, чем вересаеский. Он, в отличие от героя «Записок врача», практически не знает неудач. Вересаев писал свою книгу в период, когда был близок к марксистам. Ему казалось, что «пришли новые люди, бодрые, верящие, находившие счастье не в жертве, а в борьбе». Булгаков 3. ю. в. писал тогда, когда как раз и приходилось пожинать плоды этой борьбы. Для автора «Записок врача» «единственный выход — в сознании, что мы — лишь небольшая часть одного громадного, неразъединимого целого, что исключительно лишь в судьбе и успехах этого целого мы можем видеть и свою личную судьбу, и успех». Для автора же и главного героя 3. ю. в. прежде всего важен его собственный профессиональный успех, а борьбу он мыслит не в одиночку, но в единстве с соратниками-медиками, а не с неким аморфным и грандиозным целым. Юный врач, как видится ему в «Тьме египетской», всегда вместе со своей «ратью» фельдшерами и медсестрами, и, может быть шире, с «отрядом врачей». Автор 3. ю. в. утверждал силу личного подвига интеллигента, несущего помощь страждущим и просвещение народу, тогда как Вересаев в «Записках врача» стремился продемонстрировать бессилие одиночки, без слияния с массой.
Первая редакция 3. ю. в. создавалась по горячим следам событий.
По свидетельству друга юности Булгакова Александра Петровича Гдешинского (1893–1951) в письме Н. А. Земской 1-13 ноября 1940 г., первую редакцию будущего рассказа «Звездная сыпь» Булгаков зачитывал родным и друзьям в Киеве в 1918 г. Не исключено, что ранний вариант 3. ю. в., называвшийся «Записки земского врача», создавался еще во время пребывания Булгакова в Смоленской губернии. В письме к двоюродному брату Константину Петровичу Булгакову из Владикавказа в Москву 16 февраля 1921 г. Булгаков упоминал среди оставшихся в Киеве рукописей «Наброски Земского врача» и «Недуг» (вероятно, первую редакцию «Морфия»). А в письме матери, В. М. Булгаковой, 17 ноября 1921 г. автор 3. ю. в. уже из Москвы сообщал: «По ночам пишу «Записки земского врача». Может выйти солидная вещь. Обрабатываю «Недуг»». Очевидно, после публикации рассказов из 3. ю. в. и «Морфия» тексты ранних редакций Булгаков уничтожил.Любопытные воспоминания о первых чтениях 3. ю. в. в Киеве в 1918 г. оставил зять Булгакова (муж его сестры Вари) Л. С. Карум (1888–1968), послуживший прототипом Тальберга в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных». В неопубликованном очерке «Горе от таланта: М. А. Булгаков как человек и писатель» он сообщает: «Тяготевший по наследству к беллетристике, он, оказывается, приехал в Киев не с пустыми руками, а привез несколько рассказов о своей деятельности земского врача… Ведь люди его поколения и его среды (примечательно, что сам Карум, человек одного с Булгаковым поколения и среды, на склоне лет предпочел от этого поколения дистанцироваться. — Б. С.) начинали жить дважды. Первый раз — в условиях старой русской жизни, они кончали гимназию, университет, обзаводились семьями, служили. Об этой жизни, в которой было не только плохое, но и хорошее, они и вспомнили. Второй раз они начинали жить с самого начала, уже после революции. Иногда меняли профессию, место жительство, специальность, даже семью. И первый период будил воспоминания. Он ушел в прошлое.
Рассказы оригинальны и свежи, раскрывают психологию врача. До того времени широкая публика знала о переживаниях врача только по произведениям В. Вересаева «Записки врача», но это были записки врача-терапевта. Булгаков же описывает психику врача-хирурга, к тому же юного. Это было ново, написано талантливо».
В мемуарной неопубликованной рукописи «Моя жизнь. Рассказ без вранья» Л. С. Карум оставил уникальное свидетельство, как реагировали на 3. ю. в. киевские друзья Булгакова: «В 1918 году «Записки» производили между его приятелями фурор. По вечерам Булгаков удалялся в комнату, которая служила ему кабинетом во время приема больных, и там читал выдержки из «Записок» своим восторженным слушателям. Коля Судзиловский (племянник Л. С. Карума, прототип Лариосика в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных». — Б. С.) как-то раз после чтения сказал: «Это восхитительно, замечательно». Он рассказал, что Булгаков описал случай, когда ему пришлось в первый раз сделать при дифтерите трахеотомию. Булгаков очень волновался, но сделал, как он говорит, операцию блестяще, и ребенок сейчас же спокойно задышал». Здесь явно имеется в виду ранняя редакция рассказа «Стальное горло».
В письме Н. А. Земской от 1-13 ноября 1940 г. А. П. Гдешинский отмечал, что в письмах из Никольского «Миша очень сетовал на кулацкую, черствую натуру туземных жителей, которые, пользуясь неоценимой помощью его как врача, отказали в продаже полуфунта масла, когда заболела жена… или в таком духе». Антикулацкие настроения Булгакова находят подтверждение в его собственноручных показаниях на допросе в ОГПУ 22 сентября 1926 г.: «На крестьянские темы я писать не могу потому, что деревню не люблю. Она мне представляется гораздо более кулацкой, нежели это принято думать». Однако в 3. ю. в. антикулацкие мотивы практически отсутствуют, а упор сделан на необходимость просвещения народа. Вероятно, Булгаков не желал иметь ничего общего с официальной пропагандой, клеймившей кулаков (хотя до поры до времени допускалось их существование). Кроме того, писатель, как сообщал в донесении от 22 февраля 1928 г. неизвестный осведомитель ОГПУ, в разговоре с исследователем-пушкинистом Н. О. Лернером (1877–1934) утверждал: «Нужен обязательно или снова военный коммунизм или полная свобода. Переворот… должен сделать крестьянин, который наконец-то заговорил настоящим родным языком. В конце концов коммунистов не так уже много… а крестьян обиженных и возмущенных десятки миллионов». Возможно, что эти, оказавшиеся впоследствии несостоятельными расчеты на крестьянство, привели к приглушению кулацких черт деревенских жителей в 3. ю. в.
«ЗВЕЗДНАЯ СЫПЬ», рассказ. Опубликован: Медицинский работник, 1926, № 29, 30. З. с. входит в автобиографический цикл «Записки юного врача». В рассказе отразилась одна из главных проблем, с которой столкнулся Булгаков в бытность его земским врачом в селе Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии с сентября 1916 г. по сентябрь 1917 г. — массовое распространение венерических заболеваний. В письме сестре писателя Н. А. Булгаковой (Земской) от 1-13 ноября 1940 г. Александр Петрович Гдешинский (1893–1951), друг киевской юности Булгакова, вспоминал содержание писем автора 3. с., полученных из Никольского: «Огромное распространение сифилиса. Помню, Миша рассказывал об усилиях по открытию венерических отделений в этих местах». Далее А. П. Гдешинский отмечал, что «об этой стороне его деятельности наилучше расскажет его большая работа, которую он зачитывал в Киеве (очевидно, в 1918 г. — Б. С.)… К стыду своему, я заснул (время было утомительное), за что и был впоследствии отмечен соответствующим образом… Этот труд, как мне кажется, касался его деятельности в… Никольском и, как мне казалось, — не без влияния Вересаева» (имеются в виду вересаевские «Записки врача», в полемике с которыми и создавались «Записки юного врача»). По всей видимости, первая редакция 3. с. была уже завершена к 1918 г., т. е. писалась по горячим следам событий (возможно, это был первый из написанных рассказов будущего цикла «Записки юного врача»). Однако, судя по тому, что такой тонкий ценитель литературы, как А. П. Гдешинский, заснул во время чтения, первоначальный текст З. с. не отличался тем художественным совершенством, которое мы видим в опубликованном рассказе. Суммируя воспоминания самого Булгакова и его друзей, Н. А. Булгакова записала в дневнике по поводу 3. с.: «1916 год. Приехав в деревню в качестве врача, Михаил Афанасьевич столкнулся с катастрофическим распространением сифилиса и других венерических заболеваний (конец войны, фронт валом валил в тыл (после Февральской революции 1917 г. — Б. С.), в деревню хлынули свои и приезжие солдаты). При общей некультурности быта это принимало катастрофические размеры. Кончая университет, М. А. выбрал специальностью детские болезни (характерно для него), но волей-неволей пришлось обратить внимание на венерологию. М. А. хлопотал об открытии венерологических пунктов в уезде, о принятии профилактических мер. В Киев в 1918 г. он приехал уже венерологом. И там продолжал работу по этой специальности недолго». В романе «Белая гвардия» в качестве пациента доктора Алексея Турбина выступает больной сифилисом поэт-декадент Русаков, тогда как в 3. с. описывается прием юным врачом неграмотного деревенского мужика, не сознающего опасность своей болезни. В финале 3. с. автор бросает ретроспективный взгляд: «Итак, ушли года. Давно судьба и бурные лета разлучили меня с занесенным снегом флигелем. Что там теперь и кто? Я верю, что лучше. Здание выбелено, быть может, и белье новое. Электричества-то, конечно, нет. Возможно, что сейчас, когда я пишу эти строки, чья-нибудь юная голова склоняется к груди больного. Керосиновая лампа отбрасывает свет желтоватый на желтоватую кожу…