Бумажный тигр (II. - "Форма")

Что ж, по крайней мере, пытка неизвестностью не будет длиться долго, мрачно усмехнулся он, медлительность не была в характере существа, с которым ему придется схватиться.

Но Пульче не нападал. Вместо того, чтоб устремиться к Лэйду подобно живой серой торпеде, он все еще возвышался в прежнем месте, над телом поверженного Уилла, скорбно опустив голову. Точно плакальщик на похоронах.

Странная медлительность для хищника, находящегося на вершине своей пищевой цепочки. Голодная блоха не чтит памяти павших, не колеблется, не медлит понапрасну, она просто насыщается. Одной тягучей секундой спустя, отдавшейся болезненной дрожью в животе, Лэйд понял — то, что он принял за неуместную торжественность, не было торжественностью, это было удивление. Стоящий над мертвым Уиллом Пульче походил на одураченного простака, которому ловкий шулер продемонстрировал небрежно вынутых из воздуха тузов. На животное, которое впервые в жизни столкнулось с чем-то невозможным, немыслимым, невероятным, не предусмотренным его мудрыми, тысячи лет оттачиваемыми, инстинктами.

На глазах Лэйда он вновь поднял свою смертоносную лапу — гораздо медленнее, чем мог — и вновь обрушил ее на тело Уилла. Может, из-за этой несвойственной ему медлительности Лэйд увидел все в мелочах, с той безжалостной острой четкостью, которую не дают даже патентованные объективы «Триплет Кук [123] ».

Удар, который должен был распороть лежавшего Уилла, как ветошь, вышибить жизнь из тощего тела, не достиг цели. Не потому, что Пульче промахнулся. А потом что его когти беззвучно погрузились в обтянутую дорожным пиджаком узкую грудь Уилла и, не встретив никакого сопротивления, вышибли деревянную щепу из пола, на котором он лежал. Прошли насквозь. Будто Уилла вовсе не существовало.

123

Триплет Кука (Линза Кука) — запатентованная Г. Тейлором в 1894-м г. линза для фотоаппарата.

Пульче, заворчав от удивления, высвободил лапу из расколотых половиц, поднял ее — даже выше, чем необходимо было для удара — и вновь обрушил вниз. И когти вновь прошли сквозь Уилла, как коса проходит сквозь клочья холодного утреннего тумана, рассекая их, но не повреждая.

Нелепица. Бессмыслица. Это было похоже на ожившую страницу с приключениями «Желтого малыша» из воскресных выпусков «Нью-Йорк джорнал», где вечно происходит всякий вздор, но которые пользуются неизменной популярностью у мальчишек. Однако Лэйд видел это даже отчетливее, чем желал. И судя по изумленному виду Пульче, внезапно утратившему свою животную ярость, видел не он один. Уилл вжался в пол, крепко зажмурив глаза, и ждал удара — того удара, который должен был оборвать его жизнь. Не подозревая, что пропустил его.

Пульче собирался ударить в третий раз, когда Лэйд окликнул его.

— Эй ты, дрянная вошь! Иди сюда! Или моя кровь слишком крепка для тебя? Может, ты годен лишь для того, чтоб обитать в матросских матрасах?

Пульче рывком развернулся к нему. В нем оставалось слишком мало человеческого, может, даже недостаточно для того, чтоб понимать обращенную к нему человеческую речь, но Лэйду на какой-то миг он показался именно человеком, а не опьяненной кровью тварью — ошарашенным, сбитым с толку, даже испуганным. Таким, каким он видел его когда-то, много лет назад. Забавно — он думал, что почти забыл этот образ…

— Стой, — приказал он глухо, — Иначе пожалеешь.

Пульче презрительно фыркнул. Должно быть, амулет Лэйда, который он держал в выставленной вперед руке, не впечатлил его. И неудивительно. Эта игрушка едва ли способна была впечатлить даже ребенка — слишком примитивна, слишком неказиста. Пульче забыл о той стороне Нового Бангора, живым воплощением которой сам являлся — иногда суть вещей может отличаться от их формы.

— Стой! — повторил Лэйд, — Я не хочу причинять тебе вред, но, если придется…

Пульче метнулся к нему, одним огромным прыжком преодолев груду мусора и выставив перед собой когти. Смертоносный прыжок богомола, который невозможно разглядеть, прежде чем раздастся стон выпотрошенной жертвы. Но та человеческая часть, что пробудилась на миг в сознании исполинской блохи, неизбежно исказила траекторию, подарив Лэйду лишние полсекунды. И этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы сжать хрустнувшую в кулаке куклу, превращая ее в том, чем она была прежде — ворох никчемных щепок, костей и перьев.

Пульче неожиданно замер, точно врезался в невидимый барьер. Его суставчатые лапы с хрустом напряглись и задрожали, словно на плечи взгромоздили дополнительную нагрузку в сотни фунтов, а выпученные глаза надулись еще больше, отчего зрачки в них сделались почти прозрачны. Это могло походить на удивление, странно выглядевшее на лице, которое не было ни лицом человека, ни лицом насекомого. Но Лэйд знал, что это было не удивление. Другое чувство, которое Пульче не испытывал так давно, что, верно, даже не узнал его сперва.

Это была боль.

Тело Пульче хрустнуло, мощные ноги подломились. Он беспокойно дернул головой, но не смог сделать шага, точно какая-то сила пригвоздила его к полу. Его правая лапа, занесенная для удара, вдруг переломилась пополам, точно сухая ветка, и обвисла. С негромким треском лопающихся хитиновых пластин его тело стало съеживаться, точно оказавшись в невидимом паровом прессе. Заскрежетав, точно стальной вал от непомерной нагрузки, сломался искривленный, выдающийся из спины острыми осколками, позвоночник. Из лопнувшей грудной клетки на пол хлестнуло пронзительно пахнущей желтой гемолимфой.

Лэйд не позволял пальцам разжаться, напротив, стискивал их еще сильнее, несмотря на то, что острые концы проволоки впивались под ногти, а острия гвоздей пробили кожу. Он не испытывал злорадства, но знал, что не вправе остановиться.

И он не остановился, пока с оглушительным хрустом Пульче не превратился в изломанный, трепещущий ком хитина и мяса, из которого торчали обломки его суставчатых костей. Где-то в глубине угадывалась голова — бесформенная бородавка с потухшими глазами и острым бессильно поникшим жалом, на котором еще виднелись следы крови. И пусть кровь эта была не человеческой и порядком старой, Лэйда замутило.

Вот что бывает с вшами, потерявшими осторожность и поддавшимися голоду. Рано или поздно их просто раздавят ногтем.

— Уилл, вы целы?

Уилл поднялся на ноги неуверенно, колени у него подрагивали — ни дать ни взять, выстоял на ринге полные двенадцать раундов. Лэйд с облегчением убедился, что тот как будто цел. Если чему-то и был причинен ущерб, так это его костюму — за время короткого бегства тот испачкался столь сильно, что больше походил на хламиду китобоя, чем на облачение юного джентльмена. Удар Пульче, который должен был размозжить его затылок, прошел мимо. Иногда так бывает — стечение обстоятельств, случайный просчет, каприз судьбы…

Я видел, сказал Лэйд сам себе, роняя в пыль бесполезный, превратившийся в труху, амулет. Я видел все собственными глазами.

Лапу, проходящую сквозь тело.

Ты видел это, Лэйд Лайвстоун, хоть уже сейчас малодушно боишься себе в этом признаться, ищешь какие-то объяснения, еще даже толком не поняв, свидетелем чего стал, какие-то нюансы, причины, детали…

Но ты видел.

— Я в порядке, Чабб.

Кажется, он даже не обмочился, подумал Лэйд, отряхивая брюки от клочьев паутины. Черт возьми, я сам бы испачкал штаны, если бы моча в моем мочевом пузыре не превратилась в лед.