Бумеранг Гейдриха
Шрифт:
Вбежав в спальню, он затравленно начал оглядываться: входная дверь уже явно поддалась под тяжелыми ударами прикладов. Выход из комнаты был один: окно. Штабс-капитан вскочил на подоконник и одним ударом ноги распахнул окно. Он взглянул вниз — прыгать с пятого этажа было равносильно самоубийству. Тогда он посмотрел наверх, ища возможность перебраться на крышу или чердак, хотя немцы, наверное, предусмотрели такой ход и перекрыли этот путь. И тут ему на глаза попался спускающийся до земли трос громоотвода.
Времени на раздумье не оставалось, Вацлав схватился за трос голыми руками и заскользил вниз. Он попытался захватить
Наконец его ноги почувствовали твердую почву. Он прекрасно знал этот район и, не долго раздумывая, бросился в сторону ближайшего проходного двора. Немцы, очевидно, никак не ожидали такого исхода событий и не оставили никого в оцеплении. Автобусы, в которых остались только шоферы, стояли на улице, и штабс-капитан благополучно их миновал.
Руки нестерпимо болели, но Вацлав этого даже не замечал; он бежал по направлению к Влтаве, где с наибольшей вероятностью можно было укрыться.
Гестаповцы ворвались в уже пустую квартиру. В результате операции им досталась только рация да поношенная одежда. Гешке был вне себя, но операцией руководил лично он, и вина за то, что дом не оцепили, лежала, соответственно, тоже на нем. А во «Дворце Печека» сидел сам Генрих Мюллер и ждал исхода операции. Правда, теперь гестапо было известно имя радиста: штабс-капитан Вацлав Моравек. Но это была капля в море: Моравек, наверняка, имел документы и на другое имя. На всякий случай Гешке распорядился оставить на квартире засаду и уныло побрел к автобусу, обдумывая по дороге, как ему лучше доложить о провале всемогущему начальнику имперского гестапо.
А в это время штабс-капитан Моравек сидел под мостом через Влтаву. Обе его руки были сплошной рваной раной. Безымянный палец на правой руке висел на тонкой полоске кожи. Штабс-капитан сжал зубы и оторвал его прочь. Потом он разорвал подол рубашки и кое-как наложил себе повязку. После этого стал обдумывать, куда ему направиться. Надо было найти место, чтобы отсидеться там несколько дней и привести себя в порядок. Самое ближнее и надежное место была квартира Барабана. Туда и направился шатающейся походкой Вацлав Моравек.
Уже под утро обессилевший Моравек добрался до квартиры товарища. Заспанный Барабан насилу узнал своего командира. Он начал действовать незамедлительно: нашел припрятанную на особый случай бутылку самогона, промыл раны, наложил чистую повязку.
— Утром пойдем к доктору, — сказал он, — Я знаю тут поблизости одного, который не будет задавать лишних вопросов.
Покончив с перевязкой, приятели сели на кухне, разлили остатки самогона и начали обсуждать случившееся.
— Не могу понять, как они так быстро вышли на меня, — не переставал удивляться штабс-капитан. — В чем была моя ошибка? Теперь надо быть осторожней, но вот в чем?
— Надо каждому иметь по несколько квартир, — заметил Барабан. — И как можно чаще менять квартиры. Когда долго живешь на одном месте, то соседи волей-неволей начинают к тебе присматриваться и замечать твои странности. А соседи бывают разные: некоторые и сразу в гестапо побегут.
— И все равно для меня этот визит остается загадкой, — покачал головой Моравек, —
Ну да ладно, пока что мы потеряли только один палец и рацию. Завтра придется ехать к тайнику за новой. Еще посмотрим, чья возьмет.Берлин, 22 мая 1939 года
Мюллер стоял, переминаясь, перед столом Гейдриха и неотрывно глазами следил, как тот читает его отчет о поездке в Прагу. Конечно, Гейдрих уже знал о провале с радистом, и первый его гнев наверняка уже прошел, но все равно этот разговор ничего хорошего не предвещал.
Наконец Гейдрих оторвался от отчета.
— Итак, радиста вы упустили, — сквозь зубы процедил он. — Теперь уже так просто к нему не подберешься. Если он сообразит, что мы умеем обнаруживать местоположение работающей рации, то примет все меры, чтобы не повторить такого.
— Кто же мог предположить, что он рискнет спускаться по тросу громоотвода с пятого этажа? — робко попробовал оправдаться Мюллер.
— Загнанный в угол зверь способен на чудеса храбрости и изворотливости, — заметил Гейдрих. — В таких случаях надо перекрывать все щели. Мне интересно, был ли это просто радист или же это был кто-то из действующих членов группы. Знал ли он агента, с которым они работают. Вы установили, кто это был?
— Так точно, группенфюрер, — поспешно ответил Мюллер, — Это штабс-капитан бывшей чешской армии Вацлав Моравек. До протектората служил в пехотном полку.
— Служил штабс-капитаном в пехотном полку, а теперь радист? — задумчиво переспросил Гейдрих, — Да, похоже мы упустили крупную рыбу. И что теперь предпринял Гешке?
— По всей Праге развешаны объявления с его описанием. Наши люди пытаются найти всех его знакомых, родственников, друзей.
— Объявите награду за правильные данные о местонахождении, скажем, сто тысяч, и не каких-то там крон, рейхсмарок. Не скупитесь — на свободе он нам нанесет гораздо больший ущерб.
— Мы об этом думали, — закивал головой Мюллер, — но у меня не было на это полномочий.
— Позвонили бы мне и решили бы этот вопрос. Здоровую инициативу надо смелее проявлять, а не мяться, как барышня на выданье. Не слезайте с Гешке, требуйте от него работы. Эту группу надо ликвидировать как можно скорее.
Прага, 28 мая 1939 года
В кабинет гауптштурмфюрера Абендшена постучали и через секунду в дверях возник щеголевато одетый мужчина средних лет.
— Здравствуйте, пан капитан, — заискивающе улыбаясь, сказал он, — меня зовут Петр Фафек. Я явился к вам по первому вашему требованию.
— Присаживайтесь, — предложил посетителю следователь, — Если не ошибаюсь, вы раньше работали главным бухгалтером чешского отделения Красного Креста?
— Так оно и было, милостивый панове, так оно и было, — закивал пан Фафек.
— А кем работаете сейчас?
— Понимаете ли, пан капитан, — пустился в объяснения бухгалтер, — Красного Креста больше нет. И правильно, правильно. Зачем плодить мелкие лавочки, когда наверняка есть германский Красный Крест, который и позаботится о протекторате. Я считаю совершенно правильно. Так вот, Красного Креста больше нет, и я не работаю. Мне тут сделали заманчивое предложение, но я пока думаю. Конечно, такое время, придется согласиться: от добра добра не ищут. Но все равно, подумать ведь надо, правда?