Бумеранги. Часть 2
Шрифт:
Однако, спустя четыре часа, Джил опять оказалась в ванной, где под взглядом успокоенного работой почек Рида, она потирала ноющую от катетера ладонь. Джил знала, что скоро будет просить, умолять, угрожать и делать ещё много чего, но пока…
– Руку, – скомандовал Бен, отворачиваясь, а сам зубами вскрыл упаковку пластыря.
– Уходи, – хрипло сказала Джиллиан впервые за эти часы, и Рид настороженно замер. – Я съеду в ближайшие пару дней. Извини за беспокойство.
Она врала, понимая, что убегать придётся прямо сейчас. Куда угодно: в гостиницу, ближайшую подворотню, в ад, потому что через два дня на её месте уже будет невменяемый овощ. А значит, надо звонить Оливии, просить рецепт, и вновь пускать амфетаминовое колесо. Но коротко прошуршала пустая пластиковая обёртка.
– Ты
– Не думаю, что…
– То, что ты не думаешь, я уже понял, – холодно хмыкнул он, вынудив задохнуться от гнева. Однако Бен проигнорировал это злое сопение, устало скрестил на груди руки и привычно опёрся бедром о туалетный столик. – У тебя истощение, психоз, расстройство пищевого поведения и, бог его знает, насколько пострадал мозг.
– Пытаешься запугать меня диагнозами?
– Играюсь в твою любимую лингвистическую эквилибристику, – вздохнул он. – Джил, это значит, что я остаюсь. И ты остаёшься со мной. Пока всё не закончится.
Сообщив это, Бен вышел из ванной комнаты, но по пути прихватил маникюрные ножницы и даже пилочку для ногтей. Кажется, он подозревал, что его ждёт.
Вечер и ночь прошли в вялом мелькании телевизионных каналов, которые Джил перещёлкивала в попытке найти хоть что-нибудь интересное. Она лежала, свернувшись калачиком на огромной кровати, Бен сидел в глубоком кресле, закинув длинные ноги на край постели. Она не знала, спал ли он хоть пару минут, пока сама бродила в бесконечной полудрёме не в силах провалиться в нормальный сон, но говорить было не о чем. Если, конечно, не считать сухой благодарности за поданное полотенце, когда её вырвало только что съеденным супом. Нет, Рид готовил нормально, но желудок просто не мог справиться с пищей и тут же извергал всё обратно. Бен, видимо, об этом знал и потому требовал от Джиллиан сидеть, стоять или лежать где-то в непосредственной близости от него, чтобы регулярно проверять её состояние. Слава богу, душ он позволил принять в одиночестве, но Джил не сомневалась, что за дверью Бен прислушивался к каждому шороху. Наверняка ждал, что его неожиданная пациентка будет искать заначки амфетамина, хотя сделать это незаметно было попросту невозможно.
Однако к вечеру следующего дня ни одного из них эти мысли больше не беспокоили. Организм Джиллиан окончательно сдался и выдал такую умопомрачительную температуру, что её беспрестанно била дрожь, а сознание то и дело проваливалось в вялый, прерываемый поверхностным сном, бред. Мышцы горели от боли, и Джил металась по кровати, впиваясь пальцами в рвущееся на части тело, пока Бен прикладывал лёд и вливал новые капельницы. Он гладил по влажным от пота волосам, что-то ободряюще говорил, но Джил не слышала. Уши и мозг забили воскресшие из прошлого голоса, раздробив в мелкое крошево голову. Да, в самом начале этого ужаса Джиллиан ещё понимала, что всему виной выход из глупой амфетаминовой петли Мёбиуса, но потом видения заполонили всё её больное сознание.
Она наверняка выболтала всю свою жизнь: раскрыла секреты и грязные тайны, однако Бен всё равно отчаянно целовал покрытый испариной лоб и постоянно был рядом. Джил не знала который час или день, путалась в ощущениях дня и ночи из-за плотно задёрнутых жалюзи. Бен велел спать. И она честно пыталась, но не могла. У неё просто не получалось. Воспалённый мозг бился в поисках знакомого чувства искусственной бодрости, а когда не находил, впадал в нервное возбуждение. Тогда Джил бесилась, орала, ругалась, швырялась посудой, едой и одеждой, пыталась даже подраться. Она не понимала, что делает. Её психика не выдерживала.
Однако каким-то неведомым чудом, а может, врачебным чутьём Бен всё же нашёл выход. Осторожно перебрав несколько видов бесполезных снотворных, в один из дней он, движимый, скорее, инстинктивным чувством отчаяния или банальной усталостью, подхватил нервно дрожавшую Джиллиан на руки. Словно маленького ребёнка, Бен укачивал её под свою равномерную поступь, кружил из комнаты в комнату, и, ни разу не сбившись с ритма, ровно ступал по стройным, чуть скрипевшим доскам. Его брожения длились часами. Джил точно не
знала, но чувствовала, как плавно качалась в такт его шага, отчего мысли будто бы сами подстраивались под эту успокаивающую монотонность. И тогда, опустив голову на широкое, пахнувшее сигаретным дымом плечо, Джиллиан закрывала глаза. В себя она приходила в кровати, когда, очнувшись после короткого сна, ощущала пальцы, что нежно распутывали рыжие пряди. Да, наверняка от тяжести ноши у Бена болели руки, но он молчал и с тех самых пор упрямо вытаптывал в темноте спальни дорожки. Это был его ритуал.Конечно, он отлучался в минуты, когда Джиллиан проваливалась в короткий сон или обморок, потому что, очнувшись, она не понимала, откуда взялась еда и чистые влажные полотенца. Но всегда, стоило открыть глаза, Бен был где-то поблизости. Чаще – сидел на полу рядом с кроватью, скрестив свои неимоверно длинные ноги, реже – листал очередной журнал или делал в ноутбуке пометки, пока думал, что она ещё спит.
Как-то раз, в одно из таких путешествий в поисках сна, Джил уже задремала, когда вдруг услышала шёпот. Скорее всего, Бен думал, что она уже спит. Однако, осторожно присев на кровать, он неожиданно сильно прижал к себе безвольную Джил, которую зачем-то всё укачивал на руках, и пробормотал в спутанные волосы:
– Я не знаю… Не знаю, мартышка, сможешь ли ты когда-нибудь меня за это простить. За то, что я тебя не услышал… не понял… заставил пройти через всё именно так. Ты пыталась сказать…
Бен неожиданно прервался и осторожно освободил одну руку, чтобы мягко очертить наверняка заострившиеся скулы на лице Джил. И сердце забилось чаще. Джиллиан понимала, что должна открыть глаза, обязана доказать – она не сердится, никогда бы не стала… Но в тепле объятий было слишком спокойно и слишком хорошо для тревог этого мира.
– Дерьмо! – неожиданно зло выругался Бен. – Нужно было сделать по-другому. Мне следовало быть внимательнее, заботливее, придумать что-то ещё… Но теперь уже поздно, да? Ты прошла через всё сама, моя маленькая, неугомонная обезьянка. Прости меня за это…
Он замолчал, прислушиваясь к ровному глубокому дыханию, а потом легко поцеловал её искусанные, потрескавшиеся губы. И после паузы длиной в одну жизнь Рид произнёс:
– Боже, Джил! Что же мы с собой сделали?..
В тот день или ночь, а может быть, утро Бен просидел ещё долго. Он раскачивался с Джиллиан на руках из стороны в сторону, иногда гладил по волосам, но с тех пор не позволил себе ни одного откровения. С профессиональным хладнокровием Рид теперь ревностно скрывал переживания или сомнения. Настойчивыми просьбами Бен едва ли не по расписанию скармливал Джил почему-то всегда жирную и сладкую пищу, а потом заставлял спать под свой уверенный шаг. И жар отступил, но вместо него пришла сухая равнина бездушия, в которой не было ни эмоций, ни желаний, ни мыслей. Только выгоревшее полотно вместо души.
Это произошло незаметно, но Бен почувствовал. Он резко распахнул шторы и впустил тусклый утренний свет. У Джиллиан не было сил даже моргнуть, словно температура и последствия ломки выжали последние крохи желания жить. Конечно, она слышала Бена, который пытался что-то сказать про восстановление функций в её хвором мозгу, но лишь отвернулась и равнодушно уставилась на одну из книжных стен. Оскорблённый подобным равнодушием Рид замолчал и вышел из комнаты. До Джил долетел шум воды в ванной, на что она не обратила внимания, а потом её тело неожиданно подняли и куда-то понесли. Господи! Ну что ещё ему надо?
В ванной комнате оказалось отвратительно светло, и Джиллиан заморгала, внезапно ощутив себя заблудившейся в дневном лесу совой. Наверное, именно поэтому она не сразу почувствовала, когда Бен начал расстёгивать пуговицы её пижамной кофты в дурацких скачущих единорогах. Кстати, как та вообще на ней очутилась? Однако, приподняв бровь, Джил с вялым интересом наблюдала за скрупулёзными движениями. Это было любопытно. Нет, если говорить честно, поведение Рида казалось слегка безнравственным. В теории. И в ответ на эту мысль мозг даже вяло колыхнулся, но тут же равнодушно успокоился, не желая ввязываться в поиски ненужных смыслов. Ему было всё равно.