Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Пауэлл подняла глаза от текста.

– Теперь-то всё ясно? Есть плохой Знак – конвенциональный, подавляющий и отупляющий, а есть хороший – анархический, неконвенциональный, вызывающий, ниспровергающий, превосходящий и… бла-бла-бла-бла…

– Ричард Харлан, которому принадлежат эти слова, считает, что выполняемые Знаком функции отрицания и деконструкции эволюционируют и, я цитирую, «антисоциальный Знак берёт верх над социальным. Об этом превосходстве говорят многие постструктуралисты, включая Дерриду, Кристеву, позднего Барта, Фуко периода генеалогии, Делеза, Гаттари и Бодрийара».

Пауэлл взглянула на слушателей.

– В этом Харлан абсолютно прав. А поскольку для антисоциального Знака нет разницы между досоциальным и постсоциальным, он тут же стал питательной почвой для

бумерита и пропаганды злобного зелёного мема. Доструктуралистские импульсы восстали под маской постструктурализма. Участниками всех таких восстаний – от Беркли до Парижа – руководили не постконвенциональные, а доконвенциональные желания, такие как нарциссизм и раздутое эго, стремившееся к безраздельному господству.

А потом, первый раз за время семинара, Лиза Пауэлл захохотала в полный голос. Стало заметно, что она действительно расслабилась, раскрепостилась. Это было похоже на пересечение звукового барьера, когда после оглушительного звукового удара полёт становится ровным и мягким. И возможно, даже немного увлекательным.

– Чёрт, Ким, она, похоже, действительно улыбнулась.

– Вообще-то, таких приятных людей, как Пауэлл надо ещё поискать. Вначале бывает трудно, потому что ей приходится таскать на себе всю эту тяжёлую интеллектуальную артиллерию, но после определённого момента ей становится легче. Это всегда происходит – она заметно расслабляется, её тело как будто размякает у всех на глазах. На самом деле, это даже мило.

– Милее, чем ты можешь себе представить.

Голое тело Хлои превращается в тело Джоан, и я оказываюсь между двумя возбуждающими мирами плоти. Мой позвоночник наполняется сияющим блаженством, переливающиеся нейроны освещают киберпространство цифровыми отблесками сверхматериального наслаждения. Я сильнее и сильнее вдавливаю себя в плоть, но всё больше и больше проваливаюсь в огромную пустоту, ведущую к бесконечности.

Время почти пришло, – говорит голос в моей голове.

– Но чтобы получить всеобщее признание, постструктурализму недостаточно было напрямую обратиться к зелёному мему и бумериту. – Пауэлл расслабилась ещё больше, почти минуту с её лица не сходила улыбка.

– Нужно было упаковать и продать непонятный жаргон постструктурализма, так чтобы этот главный недостаток начал казаться весомым достоинством, – и она тихо рассмеялась. – Идея о том, что чем менее понятным языком написана работа, тем она важнее, пришла в голову Дерриде. Она объясняется тем, что, как пишет Харлан, «подлинное бытие» Знака анархическое, безответственное и антисоциальное, следовательно, если вы пишете понятную прозу, значит, вы находитесь под влиянием ложного бытия Знака и забываете ниспровергать и деконструировать. В общем, скажем прямо: вы в плену у системы и не можете её разрушить. Два очень наблюдательных критика Люк Ферри и Ален Рено так описывают уловки своих соотечественников: «„Философисты“ 68-го года добились большого успеха, убедив своих читателей и слушателей в том, что непонятность – признак величия, а молчание мыслителя в ответ на нелепые требования объяснений говорит не о слабости, а о стойкости в присутствии Невыразимого».

Пауэлл, совсем как Карлтон, разобрал почти неконтролируемый смех, но в отличие от Карлтон, Пауэлл быстро взяла себя в руки.

– Поклонник Дерриды Заварзаде (Zavarzadeh) пришёл к очевидному выводу: понятное письмо – атрибут реакционера. – На этот раз многие смеялись вместе с Пауэлл. – Заварзаде смешал с грязью одного из критиков Дерриды за его «беспроблемную прозу и ясность изложения, являющиеся концептуальными средствами консерватизма». Бог ты мой! – Пауэлл рассмеялась. – И конечно, всё это позволяет людям, полностью лишённым таланта и даже не способным грамотно построить предложение, говорить о собственном величии и моральном превосходстве!

– В общем, из научного сообщества, как из брандспойта, полетел поток прозы, заражённой комплексом морального превосходства. Приведу типичное высказывание из книги Джона Гиллоя «Культурный капитал», – объявила Пауэлл с радостной ухмылкой. – Держитесь, я цитирую: «Политика, считающая, что патологическое безразличие

к социальной идентичности меньшинств может служить защитой угнетаемым и подавляемым группам, политика, в которой при конструировании идентичности меньшинств (то есть политика идентичности, которая всё чаще оспаривается самим феминизмом) сублимируются различия, может восстановить различия социальных идентичностей только на основании общих, а значит, пропорциональных опытов маргинализации, которые, в свою очередь, порождают политическую практику, состоящую в основном из утверждения идентичностей, соответствующих этим опытам». – Пауэлл оторвалась от записей. – Мне те же мысли приходили в голову за завтраком.

Некоторые слушатели чуть не попадали со стульев со смеху. По сравнению с этим любые преступления, которые они сами могли совершить на ниве постмодернистской прозы, казались детскими шалостями.

– Некоторые высказывания короткие и хлёсткие, но даже в них непонятность поддерживается на должном уровне. «Эта мелодрама возвращает трансгрессивную гибридность ненарративизированных символических тел обратно к узнаваемым гетеровизуальным кодам». Слава Богу! Другие более длинные. «Предыдущие опыты изучения влияния основывались на топографической модели более-менее равномерно распределённых в канонических стихах многофункциональных поэтических образов, каждая часть которых экспрессивно суммировала энтелехию всей традиции. Однако Блум пришёл к пониманию того, что эта когнитивная карта взаимозаменяемых органических целых является подавлением критикой стремления поэзии к преодолению первичности времени. А уж поверьте мне, преодоление первичности времени – важнейшая задача поэзии».

Даже те, кто не был согласен с Пауэлл, не смогли не рассмеяться или хотя бы не улыбнуться.

– Но в некоторых высказываниях так много морального превосходства, что для его выражения требуется целая вечность. Моя следующая цитата состоит из единственного предложения. Слушайте внимательно, и вы найдёте в нём многие темы, которые мы обсуждали: «В действительности диалектический критический реализм может рассматриваться с точки зрения стратегической инверсии по Фуко порочной троицы парменидово-платоново-аристотелева источника; картезиано-локо-юмо-кантианской парадигмы; как старого, так и нового фундаментализма (как правило, фидеистического толка) и иррационализма (как правило, являющегося самовольным применением воли-к-власти или любого другого скрытого идеологического либо психосоматического источника); примордиалистского провала западной философии, онтологической одновалентности и её верного спутника эпистемического заблуждения с его онтическим дуализмом; аналитической проблематики, выдвинутой Платоном, которую Гегель» – вот ублюдок – «использовал для тиражирования своего актуалистического одновалентного аналитического утверждения метаморфического согласования диалектической связи, в то время как в своих гибристических притязаниях на абсолютный идеализм он поддержал помрачение рассудка Комта, Кьеркегора и Ницше, воспроизводя основания позитивизма через его трансмутационный канал с суперидеализмом Бодрийяра».

– Аннотация на обложке книги уверяет нас, что это наиболее доступная из всех опубликованных работ автора, – сквозь смех продолжила Пауэлл. Некоторые слушатели смеялись почти до слёз, топали и аплодировали так, будто бешеный смех мог избавить их от всего напряжения, накопленного в ходе этого сурового испытания.

Пауэлл улыбнулась, помахала нам всем рукой и лёгкой походкой начала спускаться вниз, но потом внезапно остановилась, повернулась и быстро вышла на передний край сцены.

– Позвольте мне закрыть тему, которую подняла доктор Карлтон. Принимая во внимание всё, что вы узнали за последнюю неделю, как бы вы поступили, если бы хотели сконструировать идеальный постмодернистский роман? Просто представьте себе такую ситуацию.

Я посмотрел на Ким, потом – на Стюарта и на Джонатана. Ненавижу эти проверки.

Пауэлл улыбнулась.

– К сожалению, провернуть это дело, то есть написать хороший постмодернистский роман, практически невозможно, потому что в такой роман должно быть включено слишком много очевидным образом противоречащих друг другу деталей, отражающих тот бардак, который творится в постмодернизме. Я могу назвать по меньшей мере семь таких элементов, соответствующих семи основным догматам постмодернизма.

Поделиться с друзьями: