Бунин, Дзержинский и Я

Как-то Санин позвонил и попросил жену включить радио в 5 часов пополудни: передавали одну из первых оперных радиотрансляций – «Тоску». Пел Беньямино Джильи, и его голос по радио действительно трудно было отличить от грамзаписи Карузо. Как потом сказал Санин, именно Джильи стоял у истоков оперных радиотрансляций, способствовавших популяризации этого аристократического жанра.

Глава 15

Однажды в середине дня, когда Санина не было дома, позвонили снизу, из администрации гостиницы:

– Меня зовут Катя, я переводчица. Лидия Стахиевна, вы говорите по-английски?

– К сожалению, нет, – сказала донельзя удивленная Санина. – А что вам угодно?

– С вами хочет встретиться один джентльмен…

– Простите, а с какой целью?

По тишине в трубке Лидия Стахиевна поняла, что Катя, прикрыв микрофон ладонью, что-то обсуждает с негаданным посетителем.

– Лидия Стахиевна, это содиректор издательства… он просит принять его и обещает все объяснить при встрече. Мы можем поговорить в конференц-зале, здесь сейчас свободно, или подняться к вам. Как вам удобнее?

Саниной вообще не хотелось ни с кем встречаться. Но что-то помешало ей решительно отказаться от встречи – то ли нежелание прослыть невежливой, то ли любопытство. Кто и ради чего разыскал ее в этой самодостаточной Америке, столь далекой, как ей казалось, не только от всего русского, но и европейского? Немного подумав, она попросила гостей подняться в номер через пятнадцать минут – дома, как говорится, и стены помогают. Здесь только что побывала горничная, и царил полный порядок. Впрочем, широкий диван с пестрой обивкой и пианино в углу довольно просторной гостиной иногда позволяли забыть о казенном уюте.

Лидия Стахиевна подошла к трюмо. Как ни странно, уже через сутки морского путешествия она заметила, что спать стала лучше. В Нью-Йорке чудо продолжилось – видимо, сказывалась близость океана. Вот и сегодня она прекрасно выспалась, потом в одиночестве прогулялась по парку и сразу почувствовала себя бодро. Но пудра все же не помешает, подумала она и легко припудрила еле заметную синеву под глазами, поправила волосы, подернутые предательской сединой. Потом переоделась в строгое серое платье, в котором часто появлялась на репетициях у Санина. «Ну что ж, милости просим, господа американцы». Едва она успела об этом подумать, как раздался осторожный стук в дверь.

– Проходите, пожалуйста, – сказала она, уступая дорогу.

– Дорогая мадам Санина, спасибо, что не отказали мне в визите, – прямо с порога затараторил по-французски, широко улыбаясь, долговязый человек в прекрасно сшитом сером костюме и в галстуке-бабочке. – Я вдруг вспомнил, что вы из Парижа, и мы наверняка найдем общий язык! И нашу очаровательную Катю можем даже не затруднять… Я угадал?

Лидия Стахиевна так и не поняла, на что надеется этот господин – на ее французский или на взаимопонимание по той проблеме, с которой пришел.

– Конечно же, вы угадали мистер…

– О, мадам, простите великодушно, я не представился – Брюс Гудмен, управляющий издательства «Саймон энд Шустер» – одного из крупнейших в Нью-Йорке, да и во всей Америке.

– Лидия Санина….

– Вы – Лика Мизинова, сердечный друг и муза Чехова. О, я много о вас знаю: без вас он бы не стал великим русским писателем. Нельзя не писать о любви и стать великим. Он вас любил, и благодаря вам слово «любовь» появилось на его страницах. Уверен, госпожа Санина, вы не пожалеете о нашем знакомстве. У меня есть к вам очень интересное деловое предложение. Но поначалу позвольте сделать вам комплимент. Мадам, увидев вас, я понял, что вы действительно чеховская женщина – вы красивы, умны, но глаза ваши полны скрытой печали. Их не озарило даже любопытство, которое я тщетно пытаюсь в вас разжечь.

Катя тем временем подошла к пианино, раскрыла ноты и стала листать, заинтересовавшись, видимо, музыкальными пристрастиями хозяйки номера. Гостья оказалась симпатичной русоволосой русской женщиной лет тридцати, с короткой стрижкой. Она была явно смущена тем, что осталась не у дел, и Лидия Стахиевна решила выручить ее.

– Мистер Гудмен, вы не откажетесь от чашечки кофе? – И тут же обратилась к Кате по-русски: – А вы, Катенька, не поможете мне его приготовить?

Гости с готовностью закивали головой в знак того, что идея принимается.

– Мы оставим вас на несколько минут. Я покажу Кате кухню, где у нас что лежит, и сразу же вернусь.

На кухне она показала, где сахар и кофе.

– Он ведь хочет заказать мне воспоминания?

– Да, вы угадали. Если вы согласитесь, мы будем работать вместе. Будут еще и стенографистка, и профессиональный редактор. Уверена, получится сенсационная книга. Ой, я даже не могу себе представить, что говорю с Ликой Мизиновой. Соглашайтесь, пожалуйста, Лидия Стахиевна!

– Хорошо. Вы здесь колдуйте, а я продолжу беседу с вашим шефом.

Мистер Гудмен уже успел разложить на столе какие-то бумаги, его поза была сама решительность и натиск. И никакого сомнения в успехе.

– Мистер Гудмен, я хочу, чтобы вы вспомнили, кто поселился в этом номере, – Александр Акимович Санин с женой Лидией Стахиевной Саниной, не так ли?

– Конечно же, мадам, я знаю.

– Тогда вы должны знать и другое: Лики Мизиновой давно нет!

– Я должен понять это как заведомый отказ от сотрудничества?

– Безусловно!

– Но, мадам, почему? Вы ведь даже не знаете наших условий! Почему, мадам? – Мистер Гудмен был явно расстроен и растерян.

– Повторяю, я замужем, мистер Гудмен!

– Простите, мадам, неужели господин Санин до сих пор не знает о ваших отношениях с Чеховым?

– Мне сказали, что меня хочет видеть джентльмен. Меня обманули?

– Тысячу извинений, мадам. Но я бы не хотел, чтобы наша беседа протекала в этом русле. Понимаю, вы щадите чувства господина Санина. Но в издательстве я отвечаю и за перспективные проекты. Я готов вам предложить нечто такое, на что вы попросту не сможете не согласиться. Вы работаете с нами…

Перебить его было невозможно, видимо, таков стиль ведения деловой беседы этого джентльмена, и он его никогда, похоже, не подводил. Лидии Стахиевне ничего не оставалось, как только слушать.

– Диктуете, вернее, максимально откровенно отвечаете на вопросы одного из наших разработчиков, потом читаете стенограмму, подписываете, и она уходит в самый надежный банковский сейф. В контракте вы оговариваете сроки, когда ваши воспоминания можно публиковать. Все мы смертны, мадам, вы можете оговорить любой срок. Предположим… тридцать, пятьдесят лет после нашей с вами смерти. Америка, мадам, страна законопослушных, и никто оговоренных условий нарушить не сможет, а наше издательство – самое надежное в стране, мы верим в свое будущее.