Бунино солнце

– Тамара Андреевна, я не хочу, чтобы вы возили Буню сюда.

– Это почему? – фыркнула свекровь, уверенно лавируя на своем джипе по оживленной Московской улице.

– Я посмотрела планы занятий, – объяснила я. – И мне не нравится, что он включает притравку. Буня – домашняя собака, не сторожевая. И я не хочу, чтобы из нее вырос агрессор и тиран. Пускай остается такой же веселой и ласковой.

– Ерунду говоришь, – припечатала Тамара Андреевна. – У собаки отличные бойцовские качества, ты и так безбожно ее разбаловала. Хочешь вконец испортить животное?

– Это мое дело, – твердо заявила я. – И моя собака. В воспитание ваших питомцев я не лезу, но мою Буню, будьте добры, оставьте в покое.

Тамара Андреевна только сурово покосилась на меня, но больше ничего не сказала. Я же, довольная тем, что отстояла свою девочку, и не подумала о том, какие последствия может иметь этот наш разговор.

Семейная жизнь моя меж тем окончательно шла прахом. Гоша, и раньше-то часто норовивший вести себя со мной, как капризный ребенок с балующей его матерью, после появления в доме Буни окончательно вошел в эту роль. То ли его мучила ревность к тому, что у меня в жизни нашлось любимое существо, то ли его в принципе раздражало, что я позволила себе такую вольность – притащить в его дом собаку. В общем, житья мне от него не стало окончательно. Он постоянно за что-то на меня дулся, то впадал в депрессию и лежал на диване лицом к стене, то закатывал мне бурные истерики.

– Тебе на меня наплевать! Тебя интересует только эта долбанная псина! Убери ее отсюда к черту, чтобы и духу ее в моем доме не было.

– Гоша, уймись, – пыталась увещевать я. – Ты ревнуешь меня к Буне? Самому не смешно?

– Я не ревную, – заявлял он, закатывал глаза и страдальчески дрожал губами. – Мне просто все это надоело. Я – актер, творческий человек, я не могу сосредоточиться в этом постоянном шуме.

И он кивал головой в сторону Буни, увлеченно грызшей в углу резинового зайца.

Надо отдать должное Тамаре Андреевне, в наши взаимоотношения она никогда не вмешивалась. Зато мои отношения с Буней волновали ее всерьез. Не зря мне порой казалось, что четвероногие воспитанники были для этой железной бабы большими детьми, чем родной сын. Может, потому так и взбеленился на появление Буни Гоша – история повторялась, еще одна женщина в его жизни предпочла ему собаку.

Итак, Тамара Андреевна не упускала случая зазвать меня на кухню пить чай и там, этак ласково, подкладывая мне в блюдце варенье, предложить:

– Инна, ты бы отдала Буню мне. Она перспективная, из нее получится отличная служебная собака. Сама подумай, она скоро вырастет, и ты не сможешь с ней справиться. Лучше отдай сейчас, и она принесет пользу Родине.

– Не хочу я отдавать Буню, – вскипела я. – Вы что такое говорите? Она моя, моя собака. Она меня любит, она мне предана. Как же я ее отдам, это же будет предательство.

– Чушь! – бросила Тамара Андреевна. И тут же спохватившись, заговорила ласково. – Ты ешь, ешь варенье. Это смородина, я сама варила, – и, подкладывая мне еще сладкого, продолжила. – Ты рассуждаешь, как человек. А она – собака, у нее другое сознание. Она скоро тебя забудет, станет служить, исполнять свой долг. Для таких собак, как она, счастье заключается в том, чтобы быть полезной. Охранять, выслеживать противника, бросаться на него и побеждать. Вспомни, как она отреагировала на тест Кэмпбелла – а ведь была совсем еще крохой. Только подумай, ведь она сможет человеческие жизни спасать, а ты из нее хочешь сделать комнатного щенка. Она у тебя начнет чахнуть, нервничать, вызверяться на тебя же, и все это закончится плачевно.

От приторной смородины к горлу подкатила тошнота. Я решительно встала, отодвинула от себя блюдце с темной густой жидкостью – несколько капель тяжело шлепнулись на столешницу, и заявила:

– Тамара Андреевна, об этом и речи быть не может. Буня – моя и останется у меня. И я вас очень прошу, не будем больше возвращаться к этому разговору.

Свекровь сверкнула на меня глазами, но сдержалась, только сухо хмыкнула и дернула плечами. Мол, что с тобой, дурой, разговаривать?

В эту ночь Буня, словно прослышав о нашем разговоре, жалась ко мне всем телом и преданно заглядывала в глаза, будто хотела удостовериться, что я никому ее не отдам и сама никуда не пропаду. Я чесала ей бархатистое брюшко, и ушки и шептала:

– Ну что ты, что ты, маленькая моя? Все хорошо, мы с тобой вместе, видишь? Так всегда и будет.

От моей девочки пахло топленым молоком и пастилой, я целовала ее в морду и покрепче прижимала к себе.

Мне тогда и в голову не приходило, что возможно Буня собачьим чутьем предчувствовала скорую беду, узнать о которой я своими человеческими органами чувств была не в состоянии.

Спустя неделю после этого вечера чаша моего терпения переполнилась, и я решила уйти от Гоши. Виной тому стал очередной устроенный им безобразный скандал. Мой благоверный собирался на спектакль, как вдруг обнаружил, что его любимый галстук куда-то задевался. Разыграна была целая драма. Гоша заламывал руки, стенал и обвинял в потере всех и вся. Тамара Андреевна, выслушав лишь первую часть этой арии, удалилась к себе в кабинет и захлопнула перед попытавшимся сунуть туда нос Гошей дверь. Я тоже собиралась было ретироваться, но не успела. Дражайший супруг настиг меня в гостиной и завел любимую песню.

– Это все твоя гребанная собака. Ты за ней не следишь, она тащит все, что плохо лежит. Наверняка, это она сгрызла мой галстук…

– А, может, ты его забыл у очередной своей поклонницы? – не сдержавшись, съязвила я.

И Гоша от такого моего выпада зашелся еще больше.

– Ты голодранка, – орал он. – У тебя никогда не было ничего своего, и чужие вещи ты ценить не умеешь. Сколько раз я говорил, чтобы в моем доме не было этой псины?

– А сколько раз я тебе говорила, что «эта псина» покинет твой дом только вместе со мной? – наконец, вспылила я. – Что ж, видимо, этот день настал.

Бросив это, я решительно прошла в спальню, выволокла из шкафа большой походный рюкзак и принялась беспорядочно скидывать туда с вешалок свои вещи. Гоша в чем-то был прав – их у меня, действительно, было немного. Как-то так вышло, что за время почти двухлетней жизни с этим мужчиной, вернее, капризным мальчишкой, я так и осталась в его доме гостьей.

Тамара Андреевна вошла в комнату ровно в тот момент, когда я усаживала Буню в рюкзак, поверх вороха одежды. Буня явно обеспокоена была таким вопиющим нарушением распорядка дня, нервно поводила ушами, но противиться мне не пыталась – раз хозяйка считает, что нужно срываться не пойми куда с одной сумкой, значит, нужно. Свекровь, кажется, с одного взгляда оценила, что происходит, оглядела застывшего у окна в трагической позе Гошу, меня, раскрасневшуюся, с прилипшими к щекам волосами, и Буню, выглядывающую из расстегнутой рюкзачной горловины.

– Где ты будешь жить? – спросила она меня.

Сразу – четко и по делу, без лишних сантиментов. Я должна признать, что тогда мне это в ней нравилось.

– Не знаю, – дернула я плечами. – Пока перекантуюсь у коллеги. Потом придумаю что-нибудь.

Тамара Андреевна в задумчивости прищелкнула пальцами – была у нее такая привычка – и сказала мне.

– Вот что, Инна. Ты бы оставила пока Буню у нас. Зачем ей таскаться по чужим углам? Здесь воздух, природа, я за ней присмотрю лучше, чем кто бы то ни было, в этом, я надеюсь, ты не сомневаешься.

И снова, как и после того, давнего нашего разговора, Буня с испугом покосилась на меня, как будто поняла, что предлагала мне свекровь. Я успокаивающе потрепала ее по ушам и, обернувшись к Тамаре Андреевне, решительно покачала головой.

– Спасибо, но нет. Мы справимся сами.

Так и закончилось мое недолгое замужество. Мы с Буней совершили вояж через всю Москву – сначала поймав частника на размытой весенними дождями проселочной дороге, потом на метро, на автобусе – до северной окраины города, где жила моя коллега Лиза, согласившаяся меня приютить, пока я не найду собственное жилье. Буня всю дорогу отважно выглядывала из рюкзака, отправляясь вместе со мной в новую жизнь. Стоял март, на улице было ветрено, и я, боясь, что Буня, все высовывавшая свой любопытный нос из рюкзака, может простудиться, а потому где-то по пути содрала с шеи полосатый шарф и укутала ее. Вид у моей девочки в этой обмотке получился до крайности забавный, и стоило мне взглянуть на нее, как я тут же начинала хохотать. Буня ехала у меня на спине, но чувствуя мое веселье, радовалась и вторила мне, заливисто тявкая. Мы были с ней абсолютно беспримесно счастливы в тот момент. Наконец, вырвавшиеся из чужого дома и вместе отправлявшиеся в долгую счастливую жизнь.