Бунт
Шрифт:
Рябая неподвижно сидела спиной к Саше, и по ее широкой обтянутой толстой спине нельзя было догадаться, дремлет она или смотрит в окно…
Саша почему-то стеснялась двигаться и тоже сидела тихо. Было что-то странное и тоскливое в этой неподвижности и тишине двух живых людей, в этой светлой и чистой комнате. И Саша начала томиться неопределенным тяжелым чувством.
Она стала припоминать то, что думала ночью, но оно не припоминалось, вставало бледно и бессильно. Саша старалась уже насильно заставить себя испытывать то радостное и светлое чувство, которое так легко и всесильно охватывало ее
Рябая зашевелилась и не поворачиваясь спросила:
— А к тебе придут?
Голос ее раздался сипло и глухо.
Саша вздрогнула и поспешно ответила:
— Не знаю…— и удивилась.
«Кто ко мне придет? — вдруг с тихой жалобной грустью подумала она, и как-то ярко и мило ей вспомнились Полька Кучерявая, рыжая Паша и другие знакомые лица. Она вздохнула.
Рябая что-то тихо сказала.
— Чего?— робко переспросила Саша.
— Ко мне-то придти некому… я знаю,— повторила рябая с странным выражением не то злобы, не то насмешки.
Саша, широко и жалобно раскрыв глаза, смотрела в ее широкую спину и не знала что сказать.
— У вас родных нет… значит? — неуверенно пробормотала она.
Рябая помолчала.
— Как нет… сколько угодно… Купцы, богатые, родные братья и сестры есть…
— Почему ж они?..
— Потому…
Рябая оторвала это со злостью и замолчала.
А тут дверь опять скрипнула, и когда Саша быстро обернулась, желтая голова смотрела прямо на нее. Что-то в роде какой-то смутной, совсем неопределенной, но радужно радостной надежды вздрогнуло в груди Саши.
— Козодоева… к вам…— проговорила надзирательница.
Саша даже вскочила и сердце у нее забилось. Но ей сейчас же представилось, что это ошибка.
— Ко мне?— срывающимся голосом переспросила она, странно улыбаясь.
Перед нею промелькнули все знакомые лица из публичного дома.
— Да уж к вам,— неопределенно возразила надзирательница и не ушла, как прежде, а ждала в дверях, пока Саша пройдет мимо нее.
Лицо у нее было такое, точно она Сашу увидала в первый раз и чему-то удивлялась и не доверяла. А Саше, во все время, пока она шла по коридору, казалось, что вот-вот она сейчас крикнет ей: «Куда?.. А ты и вправду думала, что к тебе пришли?.. Брысь на место».
Но надзирательница шла сзади молча, сильно постукивая задками туфель.
Совсем уж робко и нерешительно Саша вошла в отворенную дверь приемной и в первую секунду ничего не могла разобрать, кроме того, что в приемной три окна, стоят черные стулья, блестит пол и в комнате много людей.
Но сейчас же ей кинулся в глаза студенческий мундир и знакомое лицо. Будто ее качнуло куда-то, все смешалось в глазах, вздрогнуло и мгновенно разбежалось, оставив во всем мире одно, слегка красное, чудно-красивое и бесконечно милое, улыбающееся лицо над твердым синим воротником.
Студент неестественно улыбался и сделал несколько шагов ей навстречу.
— Здравствуй… те,— сказал он нерешительно.
Саша
хотела ответить, но задохнулась — и только, и то как сквозь туман, поняла, что он протягивает ей руку. Неумело и растерянно она подала свою, и ей показалось, будто она пролежала себе руку, так неловко и трудно было ей.— Ну, что ж… сядемте…— опять сказал студент и первый отошел в угол и сел.
Саша поспешно села рядом с ним, но как-то боком. Ей было неудобно, а скоро стало даже больно, но она не замечала этого.
Все смотрели на нее и на студента с любопытством и недоумением, потому что к приютским, бывшим проституткам, никогда не приходили такие люди. Одна блондинка Иванова улыбалась и щурила глаза на красивого студента.
Студент, смущенно и из всех сил стараясь не показать этого, смотрел на Сашу и не знал с чего начать, у него даже мелькнула мысль:
«Чего ради я пришел?..»
Но сейчас же он вспомнил, что делает благородное, хорошее дело и ободрился. Даже привычно-самоуверенное выражение появилось на его лице.
— Ну, вот вы и на новом пути!..— слишком витиевато начал он, почти бессознательно всем, и голосом, и складом фразы, и слегка насмешливым и снисходительным лицом, подчеркивая для всех, что он, собственно, ничего не имеет и не может иметь общего с этой женщиной, а то, что он пришел сюда, есть лишь каприз его, бесконечно чуждого всяких предрассудков «я». И ему все казалось, что это недостаточно понятно всем, и хотелось доказать это.
Саша в некрасивом странном платье, не завитая и не подрисованная, казалась ему незнакомой и гораздо хуже лицом и фигурой.
— Да,— сказала Саша таким голосом, как будто у нее во рту была какая-то вязкая тяжелая масса.
— Ну… это очень хорошо,— еще громче и еще снисходительнее сказал студент, разглядывая Сашу, и почувствовал, что ему как будто жаль, что Саша так погрубела и подурнела.
«А впрочем, она и сейчас хорошенькая»,— утешающе подумал он и, поймав себя на этой мысли, с болью рассердился:— «ка-акой, однако, я подлец!»
Эта мысль была не искренна, потому что он глубже всего на свете был уверен, что он не подлец, но все-таки и ее было достаточно, чтобы он стал проще и добрее.
— Если вам что-нибудь понадобится, вы скажите,— заторопился он,— то есть напишите… потому что я, может быть… не скоро… или там… я вам дам адрес… на всякий случай… вот…
Он торопливо достал очень знакомый Саше кошелек и достал из него карточку.
Саша робко взяла ее и держала в руке, не зная, куда ее деть и что говорить.
— Спасибо…— пробормотала она.
«Дмитрий Николаевич Рославлев»,— прочла она машинально одними глазами.
И вдруг, точно кто-то ударил ее по голове, Саша с ужасом подумала:
«Что ж я… ведь он сейчас уйдет!»
И, торопясь и путаясь, заговорила:
— Я вам очень, очень благодарна… потому как вы меня… из такой жизни…
— Ну, да, да… — заторопился студент, весь вспыхивая, но уже от хорошего чувства, приятного и просто гордого. — Вы поверьте… что я вам искренно желал добра и… желаю, и всегда готов…
«Что собственно готов?»— подумал он, и против его воли вдруг такой ответ пришел ему в голову, юмористический и циничный, что ему стало стыдно и гадко.