Бунтарка. Берег страсти

Жаль, что я не могу обнять тебя еще раз!

Твой навеки. Виктор».

Когда в то утро прибыл ее опекун, Вивиан мысленно приготовилась к встрече с ним. Но едва Жюль вошел в комнату, все тщательно продуманные аргументы вылетели из головы, ибо он был холоден и весьма сдержан.

После вежливых приветственных слов он обратился к Онорине:

— Пожалуйста, оставь нас на несколько минут наедине с мадемуазель де Шерси.

Спустя мгновение они остались одни.

— Ваша тетя с обычным для нее тактом пригласила меня на ужин, но поскольку целью этого приглашения является предоставить нам возможность поговорить, сделаем это сейчас. Не хотите присесть?

— Нет, месье.

— Тогда перейдем к делу. Вы продали некоторые драгоценности, чтобы получить деньги. Как ваш опекун я обязан спросить, нужно ли вам больше денег на мелкие расходы? Второй вопрос — какие драгоценности вы продали?

Его голос звучал спокойно и беспристрастно, и ей удалось ответить так же:

— Ответ на первый вопрос — нет, спасибо. Что же касается второго, раз тетя рассказала вам все, вы, конечно же, знаете, какие драгоценности я продала.

— Вы полагаете, она рылась в ваших вещах, чтобы выяснить, чего нет? Она дала мне список того, что ей удалось запомнить…

— Список?

— В нем значилось несколько предметов, относящихся к наследству Шерси. К счастью, это не очень крупные вещи: две пары гранатовых серег, золотые браслеты, довольно некрасивое ожерелье, которое я видел на вашей бабушке всего один раз, — я даже не помню, какие в нем были камни.

— Сардоникс. — У нее появилось дурное предчувствие. — Почти все драгоценности, кроме тех, которые я купила сама, были завещаны мне матерью.

Жюль прошелся по комнате до камина и обратно, глядя в пол.

— Вы любите говорить о фамильной собственности — жаль, что у вас не совсем четкое представление о ней. Некоторые драгоценности были вам завещаны, но остальные достались вам потому, что вы член семейства Шерси и имеете право носить их. Но только до тех пор, пока вы или другой наследник холосты: после вступления в брак любого из них эти вещи возвращаются на место — их будет носить хозяйка Мирандолы.

— Мне никто не говорил этого. Теперь понятно: у меня ничего нет, ибо по-настоящему не принадлежит мне. В любой момент все ловко становится вашим. Удивляюсь, как это вы не попросили меня предъявить все мое имущество до того, как я уехала из Мирандолы, чтобы вы могли аккуратно наклеить этикетку на каждый предмет, — дерзко ответила Вивиан.

Жюль нахмурился:

— Никто не давал вам права так говорить. Я лишь терпеливо объясняю вам, что вы владели некоторыми предметами по доверенности. Боюсь, что вы злоупотребили этим доверием. Неумышленно, разумеется. Будьте любезны сказать мне: какие украшения были проданы?

Он говорил с терпением и снисхождением, но именно это вывело Вивиан из себя.

— Вы понимаете наше фамильное наследство так, что женщины не имеют к нему почти никакого отношения, верно? И что я не должна рассматривать драгоценности матери как подарок. Значит, у меня нет никаких прав на то, что она желала передать мне, и я не могу ни оставить это себе, ни продать по собственному выбору. Согласно такому определению я становлюсь всего лишь пешкой в мужской игре.

Она пыталась овладеть своим голосом, но он все равно предательски дрожал.

Жюль резко возразил:

— Это полная чепуха. Суть дела — вы можете в любое время ознакомиться с документами и убедиться в этом — заключается в том, что вы продали несколько украшений, являющихся собственностью Мирандолы. Будьте добры назвать мне эти предметы, пока еще не поздно вернуть их.

— Они принадлежали моей матери. Если бы она была здесь, вы тоже пытались бы отнять их у нее?

Он отступил на шаг:

— Как вы смеете? Это, в конце концов, невыносимо!

Вивиан чувствовала себя так, будто переступила некую грань, но злость обуревала ее.

— Понятия не имею, сколько моей личной собственности вы считаете своей! Я скажу вам, что продала, затем, если пожелаете, сможете предъявлять претензии. Помимо тех предметов, которые вы назвали, проданы два бриллиантовых браслета, золотое ожерелье с изумрудами, серьги и несколько колец.

Он смотрел в камин, но при этих словах поднял голову. Его лицо побледнело, а глаза горели так, что ей стало не по себе.

— Опишите кольца.

— Топаз, изумруд. Самое большое — сапфир.

— И вы способны вот так стоять и говорить мне, что продали их! И я должен поверить, будто вы не понимали, что делаете?

— Месье, я прекрасно понимаю, что делаю: у меня своя жизнь, и я вправе распоряжаться ею, не советуясь с вами. И вынуждена просить вас, чтобы вы в это не вмешивались.

— Я стану вмешиваться всякий раз, когда того потребует мой долг. И меня не собьют с толку ваши смехотворные попытки изобразить из себя мученицу. — Жюль посмотрел на нее так, будто только что узнал горькую правду. — Теперь я понимаю: даже мои самые безобидные замечания за прошедшие несколько месяцев вы искажали, с тем чтобы они могли вписаться в вашу личную драму. Вы убеждены, что стали жертвой преследования. Мадемуазель, думайте что угодно, впредь я не хочу иметь с вами никаких отношений. — Он приблизился к племяннице, и она невольно съежилась под его взглядом, но он лишь тихо спросил: — Назовите имя ювелира, если вам угодно.

Отчаянно желая избавиться от него, она тут же ответила:

— Я продала их Лефевру на Пляс де Виктория.

Он поклонился и, остановившись у двери, сказал:

— Я появлюсь лишь тогда, когда того будет требовать мой долг. В других случаях во всех своих делах не забывайте советоваться иногда с мадам де Шерси…

Вивиан побежала наверх, будто сам демон гнался за ней, бросилась в свою комнату и захлопнула дверь. Мгновение она стояла, прижавшись к ней спиной и закрыв глаза, затем подошла к большому зеркалу, стоявшему у постели. На нее смотрела молодая женщина с безумными глазами, в которых блестели злые слезы. Она смахнула их и сказала зеркалу:

— Он невыносим. Я больше не могу терпеть эту тиранию!

Сжав губы и сложив руки на груди, Вивиан думала, что предпринять; и наконец воскликнула:

— Виктор, я решилась! Мы поженимся в Бордо — и вместе уедем в Америку.

Побег

Вечером следующего дня Онорина де Шерси отправилась к своему племяннику на Рю Ришелье и, когда ей сообщили, что он дома, попросила доложить о себе. Удивленный этим визитом, Жюль быстро вошел в гостиную и тут же поздоровался с ней. Не дав ему заговорить, она сообщила печальную новость: