Бурелом
Шрифт:
В конце мая в Павловск из губернского города пришла телеграмма:
«В Челябинске восстание чехов. Власть захватили белогвардейцы. Примите меры».
Кирилл Панкратьевич Красиков собрал партийный актив и объяснил обстановку:
— Все коммунисты, способные носить оружие, завтра к утру должны явиться к зданию городского комитета. Часть товарищей сегодня же выезжает по волостям для организации вооруженных отрядов. Место сбора будет назначено особо. Тебе, товарищ Обласов, — обратился он к Василию, — со своим отрядом придется занять подступы к городу. В случае отхода отряды должны
— Как с оружием? — раздался голос.
— То, что имеем, будет использовано. Остальное придется добывать самим. Еще вопросы? Нет. Товарищи! Мы вступаем в полосу ожесточенной борьбы с контрреволюцией. По дополнительным сведениям, вся железная дорога, начиная от Самары и дальше в глубь Сибири, занята белочехами. Активизировалась городская буржуазия и контрреволюционная часть казачества. Поднимает голову кулачье. Как видите, на Урале, в Зауралье и Сибири создалась тяжелая обстановка. Но духом падать не будем. На нашей стороне трудовой народ. А это большая сила в борьбе с контрреволюцией.
Под сводами городского клуба, торжественно зазвучал «Интернационал».
На помощь белочехам, наступавшим со стороны железной дороги, из станицы Звериноголовской пришел отряд казаков под командой сотника Пономарева.
Обласов со своим отрядом отступил в Мещерскую низину.
Павловские большевики ушли в подполье.
В городе появился Алексей Крапивницкий.
— Теперь красным конец, — усаживаясь в просторное кресло, заговорил он развязно. — Отец, мы установим в стране подлинно демократический строй. Кстати, меня вызывают в Челябинск. Там сейчас находится мой старый друг капитан Курбангалеев. Он организует татаро-башкирский отряд и просит ему помочь в этом деле. Одно время, я вам уже говорил, что служил в «дикой дивизии». Так что служебный опыт среди «правоверных» у меня есть. Как вы на это смотрите? — закуривая, спросил он отца.
Иван Михайлович пожал плечами:
— Я не военный, я только лесничий. Вопросы политики — не моя компетенция.
— Но я надеюсь, что вы приветствуете мое появление на горизонте общественной жизни страны?
— Смотря какое направление будет принято тобой.
— Я уже сказал, что гегемонии пролетариата я не признаю. Это фиговый лист, которым прикрываются, большевики, добиваясь власти.
— Но, как я знаю, в Советах есть не только большевики, но и беспартийные:
Младший Крапивницкий криво усмехнулся:
— Это для статистики.
— Значит, я представляю из себя просто-напросто цифру? То, что я продолжаю свое любимое дело добросовестно и при советской власти, вкладываю в него свой опыт и знания, теперь уже на благо народа, ты называешь статистикой? Как далеко зашло твое заблуждение. — Заложив руки за спину, Иван Михайлович, волнуясь, зашагал по комнате. — Ты перестал чувствовать пульс родной земли. Ты уподобился Антею, потерявшему связь с землей, родным народом. Бойся: Геракл может одолеть тебя.
— Отец, это же миф.
— Да, миф, в котором заложена большая мудрость.
— Но мы живем в реальном мире, — выпуская кольца дыма, произнес бесстрастно Алексей. — А впрочем, хватит про политику. — Подвинув к себе пепельницу, погасил папиросу. —
Я не вижу Гали? Где же она? — спросил он отца.— Она дежурит сегодня в городской больнице.
— У нее новая специальность? Неплохо, — поднимаясь на ноги, заявил младший Крапивницкий. — Жалею, что мне не удалось с ней встретиться. До свидания, отец. Надеюсь вернуться с победой над Гераклом. Опираться мне, слава богу, есть на что, — усмехнулся он.
— Боюсь, что почва, на которую ты намерен опереться, окажется зыбкой.
— Поживем — увидим. — Сдержанно простившись с отцом, Крапивницкий спустился с крыльца и подошел к ожидавшему его ямщику.
ГЛАВА 6
Когда начался мятеж белочехов, Галя пришла к Красикову и стала просить, чтобы ее направили в партизанский отряд Обласова.
— Нет, тебе необходимо оставаться в городе. Поработай пока в больнице. Нашим бойцам потребуются медикаменты. К тебе они будут приходить под видом больных. Скажут: «Я от Обласова». Остальное понятно. Как у тебя отношения с Туркиным? — спросил он про главного хирурга.
— Он большой приятель отца и часто бывает в нашем доме.
— Хорошо. Поработай пока сестрой, а дальше будет видно.
Простившись с Красиковым, Галя вышла на улицу. В июньском небе величаво плыли облака. Порой они закрывали от яркого солнца дома, улицы, и от этого было сумрачно. Безлюдье. Промчится, поднимая пыль, небольшой отряд всадников, и снова гнетущая тишина. Галя направилась к больнице.
Хирургическое отделение было расположено в глубине больничной территории среди густых сосен. Дальше как бы отдельными выступами спускался в низины вековой бор. Внизу петляла речка, за ней были видны крестьянские поля.
Главного хирурга, полного пожилого мужчину, Геннадия Степановича Туркина Галя застала в кабинете за просмотром истории болезней.
Подняв массивную с большой лысиной голову, он сказал:
— Тебя спрашивал какой-то крестьянин. Я ему ответил, что ты скоро должна прийти на дежурство.
— Где он сейчас? — живо спросила Галя.
— Сидит в приемной.
Крапивницкая торопливо вышла. Увидев ожидавшего крестьянина, подошла к нему.
— Вы дочь Ивана Михайловича? — не дожидаясь вопроса Гали, спросил он.
— Да.
— Тут такое дело. — Посетитель огляделся и, убедившись, что в приемной никого, кроме них, нет, сказал тихо: — Прохор Васильевич, наш председатель, похоже, тяжело ранен. Лежит у меня в избе. Шибко просил, чтобы ты приехала.
— Хорошо. Я сейчас поговорю с главным хирургом. Ждите меня у ворот больницы, — торопливо сказала Галя и вернулась к Туркину.
— Геннадий Степанович, мне надо срочно выехать к одному больному в Косотурье.
— Кто такой? Что случилось? — Туркин поднял усталые глаза на Крапивницкую.
— Председатель Косотурского совета. А что с ним, не знаю.
— Большевик?
— Да, — твердо ответила Галя.
Туркин пожевал губами, размышляя о чем-то.
— Мм-да, сложная штука. В городе его знают?
— Думаю, что нет.
— Хорошо, везите его в больницу. Постарайтесь забинтовать лицо так, чтобы только мог смотреть и дышать. — Помолчав добавил: — Для безопасности. А насчет дежурства не беспокойтесь, найду замену, — сказал он Гале, шагнувшей уже за порог кабинета.