Бурная весна (Преображение России - 10)

– Погодите просить, что вы! Вам тоже роту дадут, - за этим дело не станет.

– Ну куда же мне так вот сразу и роту, что вы!
– отмахнулся обеими руками Обидин.
– Да я и командовать не сумею. Там каждый рядовой больше знает, чем я, только что из школы, а уж об унтерах и говорить нечего!

– Вот унтера и фельдфебель вас и обучат фронтовой мудрости... А что это такое там, позвольте-ка? Поглядите-ка сюда!

Внимание Ливенцева привлекло стадо волов, которое показалось невдали от станции, когда двинулся поезд с орудиями, прикрытыми брезентом.

– Что там такое? Волы?
– спросил Обидин.

– Волы-то волы, да в каком виде! По ним можно, не снимая с них шкур, изучать скелет! Посмотрите, - они просто падают один на другого!

– Это для фронта?

– Разумеется, для фронта, но куда же они годятся? Да они и не дойдут до фронта, подохнут дорогой!

Как раз в это время подошел к ним интендант, доставший в буфете что-то, завернутое в газету, и подхватил последние слова Ливенцева.

– Вы бы спросили, сколько подыхает от бескормицы вообще в этих "гуртах скота", я бы вам сказал довольно точно. В среднем из трех два, - это какой процент будет?

– Шестьдесят шесть! Неужели все-таки шестьдесят шесть процентов, и вы, интенданты, это терпите?
– возмутился Ливенцев.

Но интендант ответил довольно невозмутимо:

– Не мы, не мы - на нас прошу не валить! Мы это гиблое дело передали уполномоченным министерства земледелия, и теперь уж они этим ведают, а мы в стороне. Вы себе представить не можете, сколько скотов оказывается у нас, чуть только их приставят к такому хлебному занятию, как доставка гуртов скота! Ведь они мало того, что кормовые деньги себе в карманы кладут, они еще по дороге меняют порядочную скотину на полудохлую, - зарятся на додачу! Уверяю вас, что казне было бы выгоднее кормить солдат сибирскими рябчиками, чем мясом!..

– Слыхали?
– обратился к Обидину Ливенцев, но тот был вообще заметно смущен тем, что услышал, и спросил интенданта:

– А сколько, господин полковник, съедает таких волов фронт в день?

– Смотря какой фронт... Наш, Юго-западный, я знаю, съедает вместе со своими тыловыми частями семнадцать с половиной тысяч голов в неделю, но это имея в виду, что по средам и пятницам он постится, и тогда в котел идет кета или другая рыба. А в общем, конечно, стихийное бедствие, и если в этом году война не кончится, то в будущем именно гуртовщики ее и кончат: на голодное брюхо много не навоюешь!

Сказал и отошел улыбаясь, осторожно держа что-то, завернутое в газету, а подошедший с запада санитарный поезд закрыл тощее стадо качающихся на ходу, совершенно фантастичных, особенно в такой яркий день, животных, необычайно длиннорогих от худобы, с резкими бликами на всех позвонках и с густыми тенями во всех впадинах хлипких тел. Масти они были серой, но издали казались голубыми.

К санитарному поезду, шелестя шелком черного платья, прошла по перрону мимо Ливенцева какая-то молодая женщина, показавшаяся ему знакомой: где-то видел и этот взгляд, и эти высокие полукружия бровей, и постанов головы на ровной белой открытой шее, и даже эту четкую походку.

Он следил за нею, когда она шла к последнему вагону прибывшего с запада поезда, и был очень удивлен, увидев какого-то рыжеусого унтер-офицера, спрыгнувшего с подножек этого вагона и расцеловавшегося с дамой, как с родною. Но еще больше удивило его, что следом за этим унтером вышел из вагона и тоже спрыгнул другой унтер, - бородатый, осанистый, - один из взводных командиров его бывшей роты - Старосила.

И, несмотря на то, что он не захотел возвращаться в прежний полк и выхлопотал себе перевод даже и в другую дивизию, он обрадованно крикнул, сделав рупором руки:

– Старосила!

Тот присмотрелся и тут же, одернув гимнастерку и поправив фуражку, пошел к Ливенцеву, только успевшему сказать прапорщику Обидину:

– Это - мой боевой товарищ!

– Ваше благородие, честь имею явиться!
– казенными словами приветствовал его Старосила, сияя запавшими серыми глазами, но Ливенцев обнял его и ткнулся лицом в его бороду, точно желая показать даме, которая в это время на него смотрела, что у него тоже есть родной - унтер.

– Очень рад я, братец, что ты жив, очень!
– вполне искренне говорил Ливенцев, любуясь бородачом.

– Так же и я само, выше благородие! Аж точно сонечко мне в глаза вдарило, как вас увидел!
– вполне искренне и с дрожью в голосе отозвался Старосила.

– А как же ты сюда попал? По какому случаю?

– Да случай, как бы сказать, непредвиденный, ваше благородие, - понизил голос Старосила, слегка качнув головою назад, на вагон.
– Тело сопровождать был назначен.

– Тело? Чье тело?

– Так что подполковника Добычина, - еще больше понизил голос Старосила и закончил почти шепотом: - А этот со мной - полковой каптенармус Макухин, он приходился ему зять, покойнику, и эта с ним стоит сейчас - его дочка, ваше благородие.

– Вот ка-ак!

Ливенцев сделал несколько шагов по перрону, чтобы можно было говорить громче, и спросил, хотя не питал никакого расположения к Добычину во время службы с ним в одном полку:

– Как же все-таки он был убит, - при каких обстоятельствах?

– Обстоятельства такие, ваше благородие... бандировка была, - и найдись осколок на ихнюю голову, - в один раз упали - и не живые, - объяснил Старосила и добавил: - Я только до этой станции должен, а дальше не знаю уж, как: везти ли его будут на ихнюю родину, или здесь где поховают... Унтер-офицер этот, каптенармус Макухин, он, говорили так, из богатых людей, - вполне может и дальше ехать, - ему что! И даже гроб он достал не простой, а цинковый.

– Это был наш заведующий хозяйством - подполковник Добычин, - обратился к Обидину Ливенцев, а Старосила сказал:

– Вот рады будут все в нашей роте, как вы ее опять примете, ваше благородие!

– Ну вот, рады, что ты, брат, - не все ли равно, что я, что другой?

– Как можно, ваше благородие! Разве наша солдатня, она хотя бы какая ни на есть, не понимает?
– и Старосила почему-то поглядел при этом на Обидина и добавил: - Не в нашу ли роту и вы тоже будете?

– Нет, я в другой полк, - ответил, улыбнувшись, Обидин.

– Я тоже в другой полк, - его же словами ответил Старосиле и Ливенцев.

– Шуткуете?
– оторопел Старосила.

– Ничуть. Вполне серьезно! Даже в другую дивизию.

И, видя, что Старосила вполне непритворно опечален, хлопнул его по плечу, объясняя:

– С начальством ничего не поделаешь, - взяло и назначило в другую дивизию: там я оказался нужнее... Прощай, брат Старосила! Мне надо идти в свой вагон, - торопливо сказал он вдруг, обнял его так же, как и при встрече, и пошел, едва взглянув в сторону дочери Добычина и ее мужа Макухина.