Бурная весна (Преображение России - 10)

Это встревожило Гильчевского.

– Черт знает что! Чьи же они такие, надо бы узнать... Не допускаю мысли, что мои, однако... Чем черт не шутит!.. По плану тут, кажется, должна быть деревня или хутор Пьяново.

Как раз шли по дороге два старика со строгими желтыми лицами, в широкополых соломенных брилях, белых рубахах, забранных в нанковые шаровары; к ним и обратились:

– Это что за деревня такая?

– Деревня?.. Яка деревня?
– начали озираться старики.
– Оця деревня?

– Ну да, вот эта самая!

– Ця деревня, паночки, кажуть люди, Пьяне, - расстановисто сказал один старик.

– Эге ж, Пьяне, пане полковнику, - обращаясь к Протазанову, подтвердил другой.

– Ну, знаете, если Пьяне, то это наводит меня на размышление, - заметил Гильчевский, упорно вглядываясь в солдат в свой бинокль.
– Мне кажется, что это люди одного из наших полков, а?

– Как же могли они так забрать в сторону?
– раздумывал Протазанов, когда Гильчевский сказал вдруг решительно:

– Вижу! Это четыреста второго полка люди! Едем туда!

И он направил своего серого к деревне Пьяне, переменив аллюр.

Теперь вся кавалькада скакала галопом, и Гильчевский все больше укреплялся в своей догадке, что деревня эта не зря получила такое имя.

– Ведь они же не слепые там все, они должны нас видеть, как и мы их, возмущался он, - почему же они так расселись кружками, и что они могут там такое делать с преувеличенным вниманием?

– Не водку ли пьют?
– догадался Протазанов.

– Вот то-то и есть, что не пьют ли!

Скоро ясно стало для всех: в деревне Пьяне шло пьянство, и пьянствовал третий батальон.

Он делал это вполне разрешенно, так что даже перед подъехавшим к первому кружку начальником дивизии с его штабом далеко не все солдаты встали.

– Что за черт! Какая рота?
– крикнул Гильчевский, глядя на унтер-офицера с тремя басонами, стоявшего впереди других.

Багровый и потный унтер-офицер, не успевший поставить наземь бутылку, которую держал в руке, приосанясь, ответил без запинки:

– Одиннадцатая рота Усть-Медведицкого полка, ваше превосходительство!

– А где же командир роты, а?

– Где-сь отдыхают, ваше превосходительство...

Унтер-офицер добросовестно, оглянувшись, пошарил даже глазами между хатами, не найдется ли где прапорщик Обидин, но Обидин в это время, сидя на крылечке одной из хат, в благословенной тени за столом, вместе с супругами Капитановыми и остальными ротными командирами третьего батальона, пил из стакана коричневый токай, оказавшийся довольно коварным вином: оно не казалось крепким, только вкусным.

– Вот это винцо, так винцо, - говорил Капитанов, причмокивая и блаженно нюхая усы.

– А кто приказал батальону повернуть сюда?
– Я! Разве тебе пришло бы это в твою лысую голову?
– торжествующе возглашала мадам Капитанова.

Очень скоро настроение у всех за столом стало весьма повышенным, но подлинным героем дня чувствовала себя эта дама-казак. Она сидела рядом с Обидиным и относилась к нему с самой бесцеремонной нежностью, то и дело ероша его волосы и сама подливая ему вина в стакан и называя Пашенькой.

Обидин при таком с ним обращении совсем не чувствовал себя неловко: он уже вполне привык к нежностям своей командирши, как привык сам Капитанов к бесцеремонностям супруги. Другие же ротные командиры, - все прапорщики, были так же, как и Обидин, молодой народ, только смотрели на вещи гораздо проще, чем их товарищ, пытались непринужденно острить и хохотали весело и громко.

Остроухий серый конь с кровавыми полосками на худой шее, а на нем начальник дивизии, известный своим крутым нравом, потом полковник Протазанов на гнедой лошади и еще несколько человек штабных, - вся кавалькада эта появилась перед крыльцом до такой степени неожиданно и внезапно, что все встали, оцепенев; не растерялась одна только Капитанова.

– Это что за ка-бак та-кой?
– загремел Гильчевский.
– Весь батальон валяется пьяный! У всех бутылки в руках!.. И это в то время, когда ведется наступление!.. И попали черт знает куда-то в сторону!.. Командир батальона!

– Я, ваше превосходительство, - попытался сказать поотчетливей и стать так, чтобы быть повиднее, Капитанов.

– Ка-ак вы смели допустить такой разврат, а?
– обрушился на него Гильчевский.
– Если даже вас занесло почему-то к черту на кулички, где оказался склад вина, то вы и должны были немедленно его уничтожить!

– Вот мы его и уничтожаем, - вступила в разговор с разгневанным начальством дама-казак, - а вы совершенно напрасно горячитесь по пустякам.

Капитанов хотел было остановить свою супругу умоляющим взглядом, но не успел в этом.

– А вы, вы кто такой?
– остолбенел было Гильчевский.

– Во-первых, я - не "такой", а "такая", а во-вторых...
– начала было объясняться Капитанова, но Гильчевский уже узнал и вспомнил ее.

– В обо-з!
– загремел он.
– В обо-оз, сию минуту!.. И чтоб я вас больше никогда не видел в строю-ю!.. В обоз!.. А ба-тальону сейчас же строиться и идти форси-ро-ван-ным маршем на деревню Надчицу, догонять свой полк!

И Гильчевский со штабом дождался, пока офицеры, так не вовремя занявшиеся кутежом, празднуя не ими добытую победу, разошлись колеблющейся походкой по своим ротам, и роты тронулись в одну сторону, в ту, которую им указали, на деревню Надчицу, а дама в бешмете, которая, как и муж ее, ехала верхом, повернула в сопровождении данного ей Гильчевским ординарца в "обоз", то есть в тыл полка: несколько протрезвев, она поняла, что теперь, пока начальник дивизии слишком разгорячен, лучше не протестовать, а подчиниться.

Гильчевский же говорил, глядя ей вслед, Протазанову:

– Я терпел ее, когда дивизия сидела в окопах, и то, вы знаете, скрипя зубами, терпел, но теперь, когда мы наступаем и когда она мне тут портит и офицеров и весь батальон, - не-ет уж, - теперь атанде, сказал Липранди, теперь надо ее совсем удалить с фронта.

Дав направление заблудшему батальону, Гильчевский оставил его, когда начало вечереть, однако, хоть и неплохо скакали кони, догнать свои полки до наступления темноты не смог. Встретились только несколько рот из другой дивизии - 14-й, тоже каким-то образом отставших от своих частей.