Бурная жизнь Ильи Эренбурга
Шрифт:
Мальро не был ни коммунистом, ни анархистом. Если он и был бунтарем, то умным, расчетливым, сознающим последствия. Он симпатизировал советскому искусству и доказал это, отстаивая фильм «Броненосец Потемкин» Эйзенштейна и память Маяковского. На страницах «La Nouvelle Revue Francaise» он вступил в полемику о китайской революции с самим Троцким. Можно предположить, что Эренбург следил за этой дискуссией со смешанным чувством превосходства и зависти: обнаружив полную неосведомленность в вопросах революционной борьбы, Мальро, тем не менее, настолько сумел ввести своего оппонента в заблуждение, что Троцкий принял его чуть ли не за лидера восстания.
В декабре 1932 года, за несколько дней до выхода романа «Удел человеческий» и за несколько недель до прихода к власти Адольфа Гитлера, Андре Мальро стал членом Международного бюро революционных художников (МБРХ) — французского отделения Международного объединения революционных писателей (МОРП), созданного Коминтерном. МБРХ, появившееся в конце 1931 года, приглашало в свои ряды всех писателей, «активно участвующих в революционном движении французского пролетариата и борьбе с фашизмом и социал-фашизмом, поддерживающих борьбу с колониализмом и выражающих солидарность с СССР» [307] . При этом писатель мог и не быть членом коммунистической партии. На митингах МБРХ, где Эренбург появляется уже в качестве признанного советского писателя,
307
Morel J.-P.Le Roman insupportable. P. 411.
Эренбург без особого труда завоевывает авторитет среди своих французских друзей. У него всегда свежие сведения, он в курсе того, что происходит в Москве, для него нет каверзных вопросов, он заранее предвидит все возражения, у него всегда готов ответ. Именно он представляет французским литераторам Замятина, высланного из СССР, и добивается, чтобы те же французы приняли приглашение на учредительный съезд Союза советских писателей. Он ведет с ними беседы о великой русской литературе, особенно о Достоевском, убеждает в необходимости опубликовать письма молодых комсомольцев. (Впрочем, если бы эти комсомольцы прочитали его книги, они не преминули бы призвать его к ответу, как это вскоре сделает критик Шкловский.) Эренбург вместе с Мальро выступает на антифашистских митингах — после одного такого митинга он демонстрирует Мальро искореженный редакцией «Известий» текст своего выступления. Одним словом, перед нами снова Хулио Хуренито в окружении учеников. Артур Кестлер, венгерский коммунист, живший в Париже на положении эмигранта, публикует в 1933 году «Дневник Ульриха», историю молодого человека, исключенного из коллектива и живущего в разладе со временем. Ульрих обретает утешение, читая повесть Эренбурга «Москва слезам не верит», написанную в 1932 году: он видит себя таким же новым Вертером, «умирающим от любви к пролетариату» [308] .
308
Koestler A.Hi^oroglyphes. Paris, 1978. Vol. 2. P. 128.
В первой половине года Эренбург публикует в СССР ряд статей, посвященных современной французской литературе: в мае выходит его статья о Мальро. Роман «Удел человеческий» принес автору успех и Гонкуровскую премию, но тем не менее самое большое значение он придает статье Эренбурга о своей книге [309] . О чем же эта статья? О том, что Мальро — «писатель переходного времени» [310] : его трагедия в том, что ему не под силу выбрать между прошлым, насыщенным культурными комплексами, и будущим, несущим «простоту, если угодно, известную примитивность», так как «культура молодого класса неминуемо отличается монолитностью, которую, отталкиваясь от нее, можно выдать и за грубость» [311] .
309
Lacouture J.Malraux, une vie dans le si`ecle. Seuil, 1976. P. 130.
310
Эренбург И.Андре Мальро. Соч. Т. 4. С. 567.
311
Там же. С. 561, 563.
Насколько серьезно сам Эренбург относится к советам, которые он так охотно дает Мальро? Готов ли он сам приобщиться к «божественной простоте» пролетарской культуры? Читая его статью о сюрреалистах, можно, пожалуй, в это поверить. Поэты-сюрреалисты представлены в ней как компания сексуальных извращенцев, практикующая онанизм, педерастию, фетишизм, эксгибиционизм, даже скотоложство; а их сочинения не что иное, как опусы умалишенных; «Я не знаю, больные эти люди или только ловкачи, которые работают под сумасшедших» [312] . Парижские сюрреалисты никогда не отличались деликатностью выражений, и их полемика в 1933 году с «L’Humanite», Барбюсом и Арагоном была на редкость грубой. Но тот, кого именуют теперь «голосом советских писателей», намного их перещеголял; он, что называется, «переходит на личности». Помнит ли он при этом, как всего десять лет назад в Берлине некий He-Буква, эмигрантский критик и журналист, объявил его самого душевнобольным? И как этот самый He-Буква судом чести немедленно был исключен из литературного сообщества? Другие времена, другие нравы. В Париже статьи Эренбурга нравятся. На следующий год его эссе о французских писателях, включая и филиппику против сюрреалистов, выйдут в издательстве «Галлимар».
312
Эренбург И.На западном фронте. 3. Сюрреалисты //Литературная газета. 1933. № 28. 17 июня. С. 2. I. Ehrenbourg, Duhamel, Gide, Malreaux, Mauriac, Morand, Romains, Unamuno vus par un 'ecrivain d'URSS. Paris: Gallimard, 1934.
Движение интеллектуалов против войны возникло в 1932 году в Амстердаме по инициативе Анри Барбюса и Ромена Роллана. В 1933 году оно набирает силу. Приход к власти немецких нацистов, аутодафе на берлинских улицах уничтожили последние сомнения. Европейский антифашистский конгресс, проходивший в Париже в зале Плейель, стал его апофеозом. В нем участвовали как различные антифашистские течения, так и левые партии. Солидарность с СССР была не просто статьей в уставе МБРХ; сочувствие делу освобождения труда и восхищение революционными достижениями Советского Союза стали краеугольным камнем сопротивления нацистскому варварству, условием защиты демократии.
Русская литература находится в большом почете. Эренбург пишет Лидину: «Я ждал Вас здесь. Надеюсь, что скоро соберетесь. Хорошо, если приедете в Париж, так как здесь теперь настроения благоприятные, и я полагаю, что приезд совписателей во всех отношениях полезен» [313] . Ситуация благоприятна и лично для него. Его очерки о Германии и Франции привлекли внимание в Москве. В марте 1934 года после подавления рабочего восстания в Вене, возглавленного социал-демократами, Эренбург сумел пробраться
в столицу Австрии, а оттуда переправиться в Чехословакию, где нашли убежище многие шуцбундовцы. Однако внимание, которым он пользуется в Москве, вовсе не подразумевает полного доверия: «В Чехо-Словакии я работал день и ночь: опросил детально множество участников австрийских событий, потом написал цикл статей. Всего написал листа три. Эти статьи уже переводятся на французский, английский и чешский. Я придаю им значение, так как наша информация в данном случае не стояла на высоте. Очень будет обидно, если Гр. Е. <Цыпин, редактор „Известий“> их напечатает в сокращенном виде» [314] .313
И. Эренбург — В.Г. Лидину. 4 марта 1933 г. // Письма. Т. 2. С. 68.
314
И. Эренбург — В.А. Мильман. 3,9 марта 1934 г. Там же. С. 122–123.
Чем больший вес приобретает Эренбург, тем больше правят, подчищают и дополняют его статьи; но тем решительнее и он отстаивает свое мнение. Он сделал свой выбор, он стал солдатом на службе государства, борцом за дело Советов, он готов подчиняться военной дисциплине, царящей в лагере социализма, но внутри этого лагеря он требует свободы и уважения. Перековавшийся, связанный по рукам и ногам, принявший все условности советского стиля, он тем не менее борется за свою независимость: «Мое категорическое условье применительно к этой статье — ничего не выкидывать: статья и так на грани возможного по отношению к стране [315] . Поэтому ничего не выкидывать „хорошего“ о Франции — особенно конец. <…> Итак, если статья не может пойти в таком виде, то пусть ее не печатают вовсе. Вы понимаете сами, почему я так настаиваю: во-первых, я живу в Париже, во-вторых, я считаю, что сейчас неуместны к<акие>-л<ибо> чрезмерные нападки на Францию» [316] .
315
Речь идет о статье «Последние византийцы» (Известия. 1933. № 141. 4 июня. С. 2), посвященной французским писателям.
316
И. Эренбург — В.А. Мильман. 11 мая 1933 г. // Письма. Т. 2. С. 82.
Поездка Мальро в Берлин по поручению Комитета защиты Димитрова и Гонкуровская премия, полученная за роман «Удел человеческий», сделали его фигурой первого плана. Эренбург настойчиво добивается приезда Мальро на Первый всесоюзный съезд советских писателей. В то время как Андре Жид долго колеблется, тянет с ответом и в конце концов отклоняет приглашение, Мальро сразу его принимает. Более того, он соглашается принять участие в подготовке платформы «широкого фронта», которая должна противостоять «узкому фронту», возглавляемому Карлом Радеком, членом исполкома Коминтерна. Эренбург часто приглашает французских друзей в свою шумную двухкомнатную квартирку на улице Котантен, только что снятую им с помощью одного из друзей, Анатоля де Монзи. Константин Федин, бывший член «Серапионова братства», элегантный, образованный, настоящий европеец, будучи проездом в Париже, присутствует на одной из таких встреч, где рассказывает собравшимся, что с 1932 года в литературной жизни Советского Союза произошли колоссальные перемены; однако догматиков еще немало, и их предстоит убрать с дороги. Борьба разных направлений действительно имела место, и Эренбург еще не один раз ловко использует свои связи среди западной интеллигенции, чтобы несколько обуздать узколобый фанатизм советских руководителей. С другой стороны, он сумел внушить своим французским друзьям (нужно было еще добиться, чтобы его правильно поняли), что отнюдь не обязательно превращаться в рьяных большевистских идеологов, чтобы внести свой вклад в общее дело. И вот Андре Мальро настойчиво советует Андре Жиду более твердо выразить свою приверженность индивидуализму в обращении к писательскому съезду в Москве: «У меня есть основания полагать, что Эренбург не будет на вас в претензии за вашу поддержку: благодаря ей он сможет придать дополнительный вес своим идеям и усилить позиции той группы писателей, которая явно не принадлежит к большинству» [317] .
317
Cahiers de la Petite Dame, 1929–1937. Paris: Gallimard, 1974. P. 389.
Всеобщая мобилизация писателей: съезд в Москве…
В мае 1933 года Эренбурги вместе с Андре и Кларой Мальро отправляются в Лондон, где садятся на пароход, доставивший их прямо в Ленинград: тем самым им удалось обойтись без немецких виз. Путешествие было трогательным. Оба писателя только что опубликовали романы, в которых в полной мере проявился не только их талант, но и общественная позиция. Оба полны творческих планов: Довженко предложил Мальро экранизировать «Удел человеческий». Эренбург совместно с американским кинорежиссером Льюисом Майлстоуном (снявшим «На Западном фронте без перемен») только что закончили сценарий по роману «Жизнь и гибель Николая Курбова». Оба только что вернулись из интереснейших путешествий: Мальро из Аравии, где ему удалось пролететь над столицей царицы Савской, а Эренбург из Чехословакии, где его принял президент страны Эдуард Бенеш. Димитров был освобожден, антифашистскому движению удалось мобилизовать во Франции внушительное число писателей и интеллектуалов. С борта парохода они видят берега Германии, где, по их убеждению, вот-вот рухнет нацистский режим; преисполненные гордости, они торжественно вступают на землю первого в мире социалистического государства, где их ожидают сотни других писателей, также преданных общему делу. «Завоеватели» готовятся к встрече с «победителями»: именно Съездом победителей, объявил себя состоявшийся тремя месяцами раньше XVII съезд ВКП(б), на котором правая и левая оппозиции сплотились вокруг Сталина. Бухарин, вернувший себе расположение вождя, был назначен главным редактором «Известий», роль его в отношении старого друга Ильи стала иной.
В течение пятнадцати дней Колонный зал в Кремле был свидетелем того, как создавалось единое сообщество литераторов. В Союз писателей приняты две тысячи человек; по расчетам Горького, еще десять тысяч «учеников» ожидают у дверей. Писателей собрали, чтобы они смогли в полной мере ощутить неразрывную связь с народными массами, с великим Сталиным, с партией, с тружениками городов и сел. Их пригласили, чтобы дать им возможность восхищаться Председателем Союза, живой легендой — Максимом Горьким, слушать разглагольствования секретаря ЦК Андрея Жданова о новом творческом методе, получившем название «социалистического реализма». За десять минут Жданов сумел не только изложить историю мировой цивилизации, но и порекомендовать писателям темы для произведений (подготовленные участниками комсомольских литкружков), а заодно, следуя указаниям вождя, окрестить их «инженерами человеческих душ». Все это было так ново, так необыкновенно, что Горького, на его беду, приветствовали горячее, чем Сталина, — этот энтузиазм не сошел пролетарскому классику с рук: генсек таких вещей не забывал и не прощал.