Бурные страсти тихой Виктории

— Если Санька от нас уйдет, ты станешь есть хлеб?

Пес посмотрел Вике в глаза и как будто кивнул. На самом деле не кивнул, конечно, просто у него были такие выразительные глаза, словно он понимал человеческую речь и не мог ответить только по причине своей несовершенной собачьей природы, непредусмотренной для произнесения человеческой речи.

— Тогда мы будем за тебя бороться до конца. Не станет же Санька говорить: «Выбирай — или я, или Блэк». Не такой он глупый. Собака — это собака, а жена… Надо позвонить папе.

Отец Вики, Павел Данилович Хмельков, был человеком обеспеченным. Он мог многое, но ему было некогда. В новой семье у него имелась еще одна, совсем маленькая дочь и к тому же молодая жена, а о Вике он вспоминал в день ее рождения и на Восьмое марта.

Но Вика на отца не обижалась. Говорила себе, что он все равно ее любит и, если что, всегда ей поможет. Не то чтобы она хотела к отцу с какой-нибудь просьбой обратиться, а просто приятно было осознавать, что человек такой на свете есть.

Денег у отца Вика принципиально не брала и ужасно смущалась, когда в день рождения шофер Павла Хмелькова по имени Арнольд привозил ей дорогущую корзину с цветами и коробочку с серьгами или кольцом. Тоже дорогими.

Бабушка, когда была жива, хмыкала:

— Ишь ты, папочка откупается!

А Санька не мог дарить ей такие дорогие подарки. Пока. И ничего ей по поводу подарков отца не говорил. Но наверное, это его задевало.

Видимо, в противовес подаркам тестя он теперь мечтал купить Вике шубу из натурального меха. Вот только соответствующая работа или удачный заказ все не подворачивались, а на шесть тысяч в месяц не больно-то разгонишься.

На свадьбу Вике отец подарил стиральную машину-автомат, холодильник и, кроме того, дал деньги. Вручил их Саньке, памятуя о нежелании дочери у него деньги брать.

Викин муж, в отличие от нее, не считал помощь тестя чем-то экстраординарным. Говорил: дают — бери. Тем более что деньги вручает не чужой дядя, а родной отец жены.

Он даже не сказал Вике, сколько было денег, но благодаря им смог построить во дворе теплый гараж и, видимо, осталось кое-что еще, если на «Жигули» пришлось копить не слишком долго.

Но позвонила Вика отцу вовсе не потому, что нуждалась в его материальной помощи. Папа Вики знал и любил собак, потому в первую очередь она вспомнила о нем и пошла за телефоном. Блэк отправился следом, ни на секунду не задержавшись в дверях или перед порогом, как сделала бы настоящая дворовая собака.

Вика поняла, что он привык жить в квартире. Он уверенно зацокал когтями по паркету, лишь косил взглядом на Вику — ждал окрика, что ли? Ничего, пусть походит в первый и последний раз. В чем она была совершенно уверена, это в том, что Санька никогда не согласится, чтобы такой конь — он именно так и скажет! — жил в их небольшом, уютном домике.

— Правильно ли было с моей стороны приводить тебя сюда? — вслух усомнилась Вика, когда Блэк, походив по квартире и обнюхав углы, улегся на паласе у кресла, в котором она сидела.

Нет, надо срочно звонить отцу. Ей одной будет трудно решить эту неожиданно свалившуюся на нее проблему. И она набрала знакомый номер.

Отец откликнулся рассеянным «алло», и Вика поняла, что он занят и мысли его сейчас в каких-то своих, очень важных делах. Но все же спросила:

— Папа, у тебя есть для меня две минуты?

Небось скажет «нет», но попытка не пытка. Отец отозвался заинтересованно:

— У тебя что-то случилось?

Вика воспрянула духом. Значит, не слишком занят и вполне может с ней поболтать. По крайней мере хоть объяснит, с чего ей начинать.

— Понимаешь, ко мне приблудилась собака. Не дворняга какая-нибудь, а, по-моему, дог. Высокий, черный. Здоровущий. Но видно, некоторое время он живет один, потому что жутко голодный и весь пыльный.

— Я сейчас приеду, — коротко сказал отец и отключился.

Вика на всякий случай тем же пояском привязала Блэка к металлическому столбу, который поддерживал веревку для сушки белья.

Отец Вики приехал через полчаса. Когда его машина остановилась у ворот, Блэк глухо гавкнул. Вика поспешила навстречу родителю — в это время она как раз осуществляла во дворе кое-какой свой замысел в части устройства найденыша на жительство.

Павел Данилович расцеловался с дочерью.

— Показывай, что за собачку ты подобрала.

Он подошел к привязанному псу. Словно уважая его суверенитет, вплотную приближаться не стал.

— Фу, Блэк! — сказала на всякий случай Вика. — Свой!

Отчего-то она считала, что пес понимает все, что она говорит, только разговор с ним надо вести на коротких фразах. В любом случае команду «фу» знает всякая воспитанная собака. А то, что с Блэком занимался специалист, было видно сразу. Вряд ли он научился общению с людьми самостоятельно, без действенной помощи последних.

Пес покосился на нее, но как бы расслабился. Из его глаз в момент исчезла настороженность, но появилась, как решила Вика, скука. Словно он заранее готовился к скучному, но обязательному ритуалу.

— Красавец! — восхищенно сказал отец. — Ах, какой красавец! Приблудился, говоришь? Таких псов обычно на улице не бросают.

— Ну, тогда я не знаю, — пожала плечами Вика. — Во всяком случае, он сам ко мне подошел и так смотрел… будто хотел сказать, возьми меня, я тебе пригожусь.

— Фантазерка, — улыбнулся отец и потрепал Вику по голове как маленькую. — А что сказал Александр?

— Он пока не знает, я хотела вначале с тобой посоветоваться.

— Ты не возражаешь, если я его поглажу?

— Главное, чтобы он сам не возражал.

Павел Данилович подошел к псу — а тот вопросительно взглянул на Вику: мол, что скажешь, есть его или не есть?

— Фу, Блэк, свой, — опять повторила Вика.

Отец положил руку на загривок Блэка.

— Сам, говоришь, парень, выбрал себе хозяйку? Вот именно, выбрал. Он ведь слушается тебя, хотя мою ласку скорее терпит.

— Я отчего-то думала, что такие большие псы обязательно свирепые, — проговорила Вика.

Павел Данилович убрал руку.

— Понимаю, парень, положение обязывает мириться со всеми, кто приходит к твоей новой хозяйке. Но видишь ли, этой девушке я не посторонний. — Он повернулся к дочери. — Пес наверняка достаточно свиреп, он просто чувствует, что с нами ему можно не напрягаться…

Вика покосилась на отца и продекламировала:

Рвусь из сил — и из всех сухожилий, Но сегодня — опять как вчера: Обложили меня, обложили — Гонят весело на номера!