Буря

Через четверть часа они остановились у самых Золотых ворот. Это был, собственно, гигантский свод, сложенный из громадных кирпичей и необтесанных камней, залитых цементом; позолота в некоторых местах совершенно вытерлась, в других еще блестела ярко. В средине свода устроены были тяжелые ворота, а над ними подымалась в виде башни маленькая церковь. У ворот подле разложенного костра грелась польная мейская [56] стража. Ответивши на вопросы ее, Богдан и его спутники въехали под мрачные своды Золотых ворот.

56

Мейская – городская.

— Вот работа так работа, панове, — заметил он козакам, внимательно осматривая и ворота, и ров, и валы. — Когда будовалось, а и теперь поищи–ка таких фортеций — и не сыщешь нигде! Пушка не возьмет — куда! Да, когда–то эти окопы, да храброе войско, да добрый военный запас, — оживлялся он все больше и больше, любуясь укреплениями, — год, два выдержали б осаду и не сморгнули бы! Так ли я говорю?

— Так, так! — ответили весело козаки, заражаясь его оживлением.

— То–то! Да мало ли у нас на Украйне таких твердынь, — вздохнул Богдан, уже садясь на коня, — только толку мало, когда все они не в наших, а в лядских руках!

От Золотых ворот шла широкая улица, упиравшаяся прямо в ограду святой Софии. Направо и налево тянулись по ней низенькие домики; над входами многих из них болтались соломенные вехи, означавшие, что в этих гостеприимных обителях можно выпить и меду, и пива, и оковитой, да и поговорить с каким–либо зналым и дельным человеком. Остановившись у первого более нарядного из них, Богдан соскочил с коня и обратился к своим спутникам:

— Ну, панове, здесь можно пока что и отдохнуть с дороги, и выпить чарчину–другую, да и расспросить кстати, что и как в городе.

XXVIII

Козаки не заставили повторять приглашения и, привязавши своих лошадей к железным кольцам, вбитым в столб, стоявший у входа, поспешили войти в шинок. В комнате находилось несколько почетных посетителей. Богдан сел за особый стол и приказал подать себе и своим спутникам кое–чего для зубов и для горла. Появление его обратило на себя всеобщее внимание. Горожане начали о чем–то тихо шушукаться, поглядывая в его сторону, и наконец более старший

из них подошел к Богдану и, поклонившись, обратился почтительно к нему:

— Не славного ли сотника Чигиринского видим мы перед собой?

— Если того, о ком спрашивает пан, звали Богданом Хмельницким, то он действительно имеет удовольствие видеть пана.

— Так, так, он самый, он самый! — воскликнул радостно старик, и все его седое добродушное лицо осветилось теплою улыбкой. — Ну, дозволь же, пане сотнику, обнять тебя и сказать, что мы уже давно тебя поджидаем! — и они дружески почеломкались.

— Да откуда пан знает меня? — изумился Богдан. — Вот сколько ни ломаю головы, а не могу припомнить, где встречался с паном?

— Откуда знаю? — усмехнулся добродушно старик. — А видишь ли, перед грозой всегда ветер дует и хмары гонит, вот они и принесли нам вести о тебе… Все мы знаем, — произнес он многозначительно, — и душою болеем…

— Да кто же будет сам пан? — воскликнул уже окончательно изумленный Богдан.

— Иван Балыка, цехмейстер [57] кушниров и братчик нашего славного Богоявленского братства.

57

Цехмейстер – старшина цеха, т.е. объединения городский ремеслеников по профессиональному признаку (скорняки, портные, кузнецы и т.д.).

Богдан горячо обнял еще раз старика и произнес с чувством:

— Господь посылает нам испытания, он же шлет и утешения.

— Так, так, — кивнул несколько раз головою Балыка, — в нем все утешение, в нем… Одначе, как я вижу, пан сотник едет в Нижний город {44} мы будем спутниками, — туда еду и я!

— Спасибо за ласку; право, мне начинает фортунить, — поднялся шумно Богдан. — Давно уже я в Киеве был, еще когда приходилось памятную чашу школьную пити! {45} Пан цехмейстер расскажет, что здесь творится и как поживают панове горожане киевские.

44

...едет в Нижний город... — Нижним городом назывался Подол, теперь — один из районов Киева.

45

Давно уже я в Киеве был, еще когда приходилось памятную чашу школьную пити! — об учении Б. Хмельницкого в Киевской школе говорит и польский писатель XVII ст. Коховский. Киевская братская школа была основана в 1617 г., Хмельницкому тогда было 22 года, и вряд ли он мог учиться в ней. Но в Киеве у Б. Хмельницкого было много знакомых, и он, очевидно, часто бывал там.

— Ну, голос–то у нашей песни везде один! — вздохнул глубоко цехмейстер. — Слышал уже ее, я думаю, пан сотник в каждом местечке, в каждом городке… Надежда в бозе, в нем одном, — прошептал он едва слышно и прибавил громко, — ну, а если показать что пану, — с дорогою душой, потому что родился здесь, жил, да и умирать собираюсь нигде иное, как здесь!

Путники расплатились и вышли из шинка. Отвязавши лошадей, они вскочили в седла и двинулись тихо вдоль по улице, ведущей к святой Софии. Цехмейстер ехал рядом с Богданом, немного впереди остальных.

— Так–то так, пане сотнику, — говорил он негромко, покачивая своей седой головой, — кто чем может, кто чем может… Да!.. Где нам поднять оружие? Не удержится оно в наших руках. Видишь, — протянул он ему жилистую, беспрерывно дрожавшую руку, — и нитку едва донесет до иголки… Тяжелая наша работа… Не вояцкая потеха… Не даром шеи и спины гнет до самой земли… — Цехмейстер замолчал и пожевал губами.

— Кто говорит! — воскликнул Богдан. — Не одною саблей можно оказать помощь.

— Так, так! — оживился цехмейстер. — И ты не думай, пане сотнику, чтобы мы только за работою своею гнулись да на горе наше общее не взирали! Нет, боремся, боремся до останку. Вот, знаешь сам, братство завели {46} , теперь уже и школы у нас, и коллегии, и эллино–словенские, и латино–польские {47} , и друкарская справа, все, слава богу, на моих глазах, вот хоть отхожу к богу, а сердце радуется, удалось нам, серым и темным, с пышно–славными латынянами побороться!

46

Вот, знаешь сам, братство завели... — «Братство, иначе союз право­славных, группирующийся подле какой-либо церкви. Члены союза большей частью были горожане, которые вписывались целыми цехами, но сюда же могли принадлежать и люди всевозможных сословий. Старшим же братчиком выбирали обыкновенно кого-либо из более знатных и высокопоставленных лиц, например, К. Острожского. Возникновение братства относится к концу XVI века. Задачи братства — охрана православия и народности, а затем и распространение родного просвещения. Так как в конце XVI века уния получила сильное распространение, и большая часть православного духо­венства сделалась ее тайными или явными приверженцами, совращая за собою и паству свою, полутемные горожане вынуждены были подняться на защиту и охрану своей веры от собственных пастырей своих. Силе и энергии этой братской охраны мы и обязаны тем, что, несмотря на невероят­ные гонения, искра православной веры не погибла в Малороссии» (прим. М. Старицкого). Киевское богоявленское братство было создано в 1615 г. Братства сыграли большую роль в освободительной войне 1648—1654 гг. как своей литературной деятельностью, так и непосредственным участием братчиков и старших учеников школ в войске Богдана Хмельницкого, в частности почти все студенты Киевского коллегиума прекратили занятия и присоединились к повстанцам.

47

...эллино-словенские и латино-польские... — В Киевском коллегиуме изучались славянский, греческий, латинский и польский языки.

— А как же, как же, слыхал! — поддержал Богдан. — И детей своих думаю в ваши коллегии отдать. Горе наше в темноте нашей, нам надо стать вровне с ляхами, — нет, выше их!..

— Так, так! — улыбнулся широко цехмейстер и старческими глазами, и всеми морщинами своего темного лица. — А как зачинали, горе–то, горе какое было! — Он замолчал и глянул куда–то вдаль своими потухшими глазами, словно хотел вызвать из синеющей дали образы пережитых годов… Так прошло несколько минут в полном молчании; Богдан не хотел прерывать воспоминаний цехмейстера вопросом, ожидая, что он заговорит снова; лошади, забытые своими господами, стали, не зная, куда повернуть: направо или налево вдоль Софийского мура… Наконец цехмейстер заговорил снова; он заговорил тихим, беззвучным голосом, не отрывая от тусклой дали своих неподвижно остановившихся глаз.

— Да… горе–то, горе какое было, — повторил он снова, — злохитрый, древний враг держал нас в тенетах своих… Долго пребывали мы в мрачной лености и суете мирской, а он на тот час уводил детей наших к источнику своему… Что ж было делать? — вздохнул он. — Не имели мы ни пастырей разумных и верных, ни школ, ни коллегий, — поневоле приходилось отдавать детей к иезуитам, не оставаться же им было без слова божия, как диким степовикам! А они, пьюще от «прелестного» источника западной схизмы, уклонялись ко мрачно–темным латынянам… И все это мы видели глазами своими и ничего не могли сделать, ибо и наши пастыри обманывали нас и приставали к унии… Ох, тяжкое было время, пане сотнику, тяжкое, — вздохнул глубоко цехмейстер, — умирать теперь легче, чем было жить тогда!