Буря

В Чигирине его уже поджидал Комаровский.

— Что доброго? — спросил Чаплинский, входя в свою светлицу, в которой уже метался с каким–то глухим ревом Комаровский. С своими налитыми кровью, остановившимися глазами и широким лбом он действительно напоминал взбесившегося быка.

— Что доброго? — повторил свой вопрос Чаплинский.

— Ничего, — остановился перед ним с диким лицом Комаровский, — нет ее нигде.

— Ну, а Хмельницкий?

— Хмельницкого поймали… на ярмарке… коней покупал… а остальные разлетелись, я хотел броситься за ними в степь… мало людей… у них всюду сообщники…

— Ге, теперь не тревожься, друже, — вскрикнул весело Чаплинский, вытаскивая сложенные бумаги, — теперь мы попытаем молодчика огнем и железом, выболтает он нам немало новостей, а тогда ты и отправишься по следам беглецов в степь… Гетман и староста приедут сюда чинить суд и расправу. Не бойся, теперь и мышь из степи не убежит!

В тот же день вечерком, отдохнувши и подкрепившись с утомительной дороги вечерей, пан подстароста отправился со своим зятем по направлению к селению Бужину, куда был доставлен под сильной стражей Хмельницкий {67} . Хотя в душе подстаросты и закипала все время бессильная досада на роковое стечение обстоятельств, мешавшее ему до сих пор наведаться к Оксане, соблазнительный образ которой не выходил у него из головы, но возможность здесь, сейчас же натешиться и надругаться над своим беззащитным врагом так сильно опьяняла его, что вытесняла даже на этот раз и образ дивчыны.

67

...пан подстароста отправился... к селению Бужину, куда был достав­лен под сильной стражей Хмельницкий. — Об аресте и освобождении Б. Хмельницкого историки и летописцы того времени рассказывают по- разному. А. Конецпольский и Я. Шемберг получили сведения о том, что Хмельницкий «бунтует» казаков. По приказу Конецпольского (или Шемберга) Б. Хмельницкий был арестован в Бужине, где он покупал коня, и отправлен в тюрьму в село Крилово, в котором находился Конецпольский. Коронный хорунжий не осмелился казнить Хмельницкого и передал его на поруки Чигиринскому полковнику С. Кречовскому. По другим сведениям, Хмельницкого взяли на поруки у Кречовского сотники Вешняк, Бурляй и Токайчук, которые заявили, что поедут с Хмельницким к Шембергу, чтобы он там оправдался. Хмельницкий, узнав о том, что его хотят убить, с отрядом казаков и старшин отступил на Сечь, чтобы там начать восстание против господства Речи Посполитой». М. Старицкий, очевидно учитывая противо­речивость сведений, вообще не говорит о взятии Хмельницкого на поруки.

— Теперь–то мы ему, голубчику, все припомним, — повторял он время от времени, обращаясь к Комаровскому и потирая от удовольствия руки, — все припомним, все!..

Но Комаровский, казалось, не слышал и не понимал ничего… Он сидел рядом с ним в санях мрачный и дикий. Вид его внушал невольный ужас. В этих остановившихся голубых глазах появилось теперь какое–то тупое, животное выражение… Казалось, еще одно мгновение — и он ринется, очертя голову, на свою жертву.

И вид обезумевшего от злобы и ревности зятя щекотал как–то особенно остро извращенные чувства Чаплинского.

«Дурак, дурак! — посмеивался он про себя, поглядывая украдкой на своего соседа. — Го–го, если бы ты знал, кто украл твою красотку! Воображаю, с каким бы ты ревом кинулся на меня! Хе–хе! Но теперь сиди спокойно и жди, покуда я с ласки своей отправлю тебя в снежную степь отыскивать тень своей возлюбленной. Авось какой- нибудь снежный сугроб охладит пыл твоих страстей. То–то ж, сиди, дурень, спокойно и помни, что в жизни мало одной бычьей силы, надо еще иметь и разумную голову, черт побери!»

Чаплинский самодовольно расправил свои торчащие усы и шумно отдулся. Действительно, все для него складывалось так удачно, что он начинал верить в особенное расположение к себе всех святых.

«Казнить это подлое быдло за услугу отчизне не маловажная награда. Быть может, староство! А почему бы и нет? Влюбленного быка отправить в степи… а самому, покончивши с делами, к Оксане, теперь уже никто не помешает».

Еще розовые отблески солнца не потухли на снежных крышах, когда Чаплинский и Комаровский достигли Бужина, находившегося невдалеке от Чигирина. Они направились прямо к дому эконома, в котором был заключен под грозною стражей Хмельницкий. Уже издали они заметили у хаты большое скопление народа; и люди, и жолнеры о чем–то горячо толковали, кричали и бранились; среди них волновался больше всех Кречовский.

— Что? Что там случилось? — крикнул Чаплинский, выскакивая из саней и бросаясь в толпу.

У распахнутых настежь дверей дома стоял бледный, растерянный Кречовский.

— Несчастье, пане подстароста… Здесь уже ничья вина… — говорил он взволнованным голосом, указывая на распахнутые двери, — свидетелями все эти люди, что мы обставили его стражей со всех сторон, но сами черти помогают этому дьявольскому роду. Хмельницкий ушел, и стража вся разбежалась…

На другой день рано прибыли в Бужино сам коронный гетман, Конецпольский, Барабаш, Чарнецкий и множество панов, чтобы присутствовать при казни бунтаря и изменника, который так долго умел обманывать всех окружающих.

Расположившись в лучшей просторной избе, гетман, Конецпольский и остальное панство, прибывшее на это любопытное зрелище, поджидали с нетерпением Чаплинского и Кречовского, которые почему–то медлили и заставляли себя ждать.

— Я говорю панству, это такой дьявол, от которого давно пора бы было избавиться для блага всей отчизны, если бы только не особая милость к нему короля, — стучал раздраженно по столу пальцами Потоцкий. — Но теперь, когда мы его попытаем да отберем у него из рук эти знаменитые привилеи, — кривил он в ехидную улыбку свои тонкие губы, — тогда–то послушаем, что скажет нам на это открытие сейм!

— Сообщников у него много… быть может, он передал их кому–нибудь? — заметил с сомнением Конецпольский.

— О-о! Обшарим их! Вывернем всех с потрохами! — ярился все больше и больше Потоцкий. — Благодаря бога, мне приходилось бить их чаще, чем псарю собак! Не уйдет от меня ни один щенок! Однако отчего же не ведут его? — вскрикнул он резко, быстро поворачиваясь на стуле. — Где это пан подстароста? Почему заставляет нас ждать?

Среди слуг обнаружилось какое–то робкое замешательство.

— Где Чаплинский, говорю вам? — ударил по столу рукой Потоцкий и вскочил со стула. — Позвать сейчас сюда! Я ждать не привык!

Через несколько минут в комнату вошли Чаплинский и Кречовский. На Чаплинском не было лица; Кречовский выступал спокойнее.

— Теперь я вижу, что пан подстароста имел действительно слишком много дела с хлопами, — заговорил Потоцкий едким и злобным тоном, забрасывая голову назад, — если позволяет себе заставлять нас так долго ждать!

Чаплинский вспыхнул и произнес почтительным, заискивающим тоном, отвешивая низкий поклон:

— Тысячу раз прошу ясновельможное панство простить меня… но… — запнулся он, словно ему сжала судорога горло, — но… но… здесь вышла такая ужасная, непредвиденная неожиданность.

— Что? — взвизгнул Потоцкий, наскакивая на него.

— Хмельницкий убежал! — выпалил с отчаяньем Чаплинский, отступая невольно к дверям.

Если бы в это время бомба разорвалась среди комнаты, она не произвела бы такого эффекта, как эти слова Чаплинского.

XLII

— Хмельницкий бежал? — вскрикнули все разом, срываясь с места.

Чаплинский молчал.

— А, так вы мне ответите за него головою! — заревел Потоцкий.

— Но, ваша ясновельможность! На бога! Чем я виноват? — возопил Чаплинский. — Не я ли сам прискакал к вам сообщить о поимке пса и его тайных планах? Вчера, прискакавши сюда, чтобы сделать ему первый допрос, я узнал вдруг эту страшную новость. Ведь меня самого, ей–богу, всю ночь напролет лихорадка трясла. Бездельник может спрятаться где угодно. О господи, мы и теперь не в безопасности! У него столько сообщников, сколько в лесу листьев, да еще, уверяю вашу ясновельможность, тому может быть множество свидетелей, что ему помогает сам дьявол! О господи! Я и теперь трясусь, как осиновый лист, а при моей комплекции это угрожает мне смертью. Уж если кому достанется от этого пса, то никому иному, как мне!