Бусый волк. Берестяная книга

Бучило не казалось ему ни добрым, ни злым. Здесь не было нитей, просто дыра в холодную пустоту. Один, без родичей, Бусый нипочём бы не отважился приблизиться к мёртвой, действительно мёртвой, он безошибочно ощущал это, бездне. Однако отступать было некуда, Бусый достиг края и, стиснув зубы, посмотрел своему страху в глаза.

Сперва он увидел только рябь на поверхности воды и отблески заходящего солнца. Немного успокоившись, Бусый склонился ниже и заставил себя всмотреться в самую глубину.

В черноте было пусто. Потом там наметилось движение.

Взмахи крыльев… точки светящихся глаз…

Бусый беззвучно ахнул, помимо воли схватившись за оберег.

Из бездны к нему летела страшная птица. С чешуйчатыми серыми крыльями, зубастым клювом и мёртвым всевидящим взглядом…

Птица Мавута!

Бусый потерял ощущение верха и низа, птица то ли поднималась из глубины, то ли падала на него, уже выставляя для удара хищные лапы…

Бусый закричал и шарахнулся прочь, мало не опрокинувшись с гати. Зорегляд и Ульгеш разом подоспели к нему, схватили за рубашку и выдернули на островок.

Но на том дело не кончилось.

Вода в Бучиле взялась медленно закипать. Окоём скрыл солнечный диск, и стал отчётливо виден туман, затеявшийся над болотным окном. Это был не просто туман. Онемевшие мальчишки различили крылья и голову, жутко разевавшую пасть. Поначалу прозрачный, силуэт птицы делался всё вещественней и плотней…

…Волчата неслись через болото так, как умели только они. Не чуя ног и подавно не думая, как угадать среди гибельных топей тропу: начни думать — и мамку позвать не успеешь. Вела их та особая телесная память, которая иной раз только и способна спасти…

Уже видна была Гром-Скала, когда Ярострел оглянулся через плечо.

Не надо было этого делать, ой не надо…

— А-а-а-а-а!..

Ярострел завопил так, что оглянулись и остальные Волчата. За ними катился через трясину клок тумана, мутный и плотный, как прогорклое молоко. В нём то показывались, то расплывались очертания крыльев, чешуйчатого тела, когтистых лап… Казалось, тварь принюхивалась к свежему следу. А ещё в тумане болотными огоньками светились глаза, и, когда Ярострел оглянулся, они сделались зрячими. Страшилище увидело Волчат. Поймало их взгляды, и мальчишек опутали невидимые тенёта. Делаясь всё плотней, серое чудище начало тянуть их к себе…

— Очнитесь! Бежим!

Камень, подарок вилл, ударил Бусого в грудь, дал силу заорать во всё горло, разбить колдовское оцепенение. Мальчишки точно очнулись и опять побежали…

«Это я виноват. Это я посмотрел в Бучило и выпустил птицу Мавута. Всё из-за меня…»

Мысль о неискупимой вине перед родом прорвалась даже сквозь страх. А за ней хлынул спасительный стыд. Он вернул Бусому способность думать и наполнил его плечи упрямой злой силой. Нет, страх никуда не исчез, он был по-прежнему здесь, осязаемый и липкий, он просто перестал застить весь мир.

Бусый набрал полную грудь воздуха и опять закричал. Но это был уже не писк беспомощного зайчонка, готового почувствовать на своём тельце зубы лисы. Это был клич воина, сумевшего победить себя и принимающего неравный бой.

— Волки! Бегством не спастись! За мной все! К Осине!

Это был приказ. Отчётливый, спокойный и властный. Отданный вожаком, надёжным и сильным. Таким, подле которого сам делаешься сильнее. Таким, который нипочём не допустит беды.

И кому дело до того, что этому могучему вожаку от роду всего двенадцать лет?

Мальчишки, в том числе Зорегляд, устремились за Бусым сразу, без раздумий и подавно без споров.

Верёвки, брошенные у Гром-Скалы, никуда не делись со своего места. Не обернулись гадюками и не уползли в траву, только набрякли водой.

— Влево дёрни! А ну, навались разом! А теперь вправо! Дёрни… дёрни… Дёрни!!!

Бусый направлял Волчат быстро и — сам чувствовал — безошибочно. Раскачивал, расшатывал, выкорчёвывал… Каменная Осина сопротивлялась с кромешным упорством, но Волчат, дравшихся за свою жизнь, остановить было невозможно. А из гранитной скалы рвалось им навстречу что-то живое. Теперь Бусому уже не казалось. Не он один, все мальчишки осязали грозные медленные рывки, от которых сотрясалась земля.

— А ну навались!!! Навались, Волки!.. Дёр-р-рни!!!

Каменная Осина, не выдержав, подалась и рухнула с крутого гранитного лба. С гулом проломила толстый коренник, [17] подняла стены болотной жижи, с ног до головы окатив ею Волчат, и стала медленно погружаться.

А с Гром-Скалы принялась осыпаться земля. Камень словно рос, делаясь всё грознее и выше.

Не то Волк, не то Пёс, не то Симуран со сложенными до поры крыльями…

Он сбрасывал с себя мох, раскидывал вековую труху палых листьев и хвои, размётывал лесной мусор — и готовился к бою. Зверь-Защитник был огромен, под серой шкурой вздувались гранитные мышцы, налитые яростной силой.

17

Коренник — сплетение корней болотных трав и кустов, образующее торфяной слой.

Волчата, не сговариваясь, взлетели на его широченную спину. Камень излучал не просто накопленное за день солнечное тепло, он дышал грозной мощью, жаждущей битвы.

«Ну, подойди, ещё чуть-чуть подойди, серая мерзость, — слышался мальчишкам его приглушённый рык. — Ещё ближе, ну!»

Но страшная птица так и не одолела этого последнего шага. Тот, кто прислал её, понял: дальше не было ходу. Дорогу заступил Зверь. Страж здешних мест. И обойти его, а тем паче переступить, не было дано никаким чужакам.

Зрячие глаза снова сделались простыми болотными огоньками, а потом и вовсе погасли. Теперь это был обычный туман. Поднялся ветер и понёс его прочь, без остатка рассеивая над Журавлиными Мхами…

МОРСКИЕ ГОСТИ

Позже Твердолюб пришёл к выводу: всё началось с того, что у матери в квашне пропала закваска.

Мать всегда замешивала опару с утра, чтобы к вечеру, когда затопят хлебную печь, тесто успело должным образом выбродить. В тот день, заскочив домой, Твердолюб услышал мамин плач. Бросился в бабий кут — и увидел маму, беспомощно плачущую над квашнёй.

Там всегда обитала закваска для нового хлеба, живой, тёплый зародыш, готовый принять муку, воду и мёд и пышно подняться, даруя домашним вкусные ломти и хрустящие корочки. Маминому хлебу в деревне не было равных.

Твердолюб откинул стёганое покрывало… Погибший тестяной ком покрывала скользкая плесень. И пахло не закваской, а тленом.

— Мам, ну что ты, не плачь…

Мама отняла руки от лица и увидела, что сын уже тащит к домашней печи горшок — сварить кипятку.