Бусый волк

Ульгеш загибал пальцы, пытался что-то считать, потом разложил на песке шишки и камешки, начертил круг, старательно поместил в него квадрат, треугольник…

– Дедушка Соболь, – не выдержал Бусый. – Мавут, он… У него не только эти свирели, дрёму навевающие… – Бусый сглотнул. – Я сам видел, как он этими Звуками целую деревню… под корень…

– Тоже русалки в омуте показали?.. Слыхал я про одну деревню погибшую… про Звуки страшные. Купец проезжий ещё зимой, по старой дружбе, рассказывал. Но деревня эта в восточном Нарлаке была. Неужто ты там побывал, пока в омуте плавал?

– Нет… Не был я там… Но я видел, как Мавут со Свистелками… на конях…

Соболь сел поудобнее, глаза блеснули.

– Не говори, что силён, встретишь более сильного… Есть, малыш, сила и против этих Звуков. Обязательно есть. И мы найдём её. Я даже знаю примерно, где искать… Эй, Ульгеш, иди вечерять, хлёбово стынет!

Юный мономатанец с видимым трудом оторвался от своего рисунка.

– Ты был прав! – торжественно заявил он Соболю. – Согласно канону Тразия Пэта, звёзды обещают мне путешествие по воде!

Рассказ беспутного молодца

Бусый лежал на краю маленького плота и смотрел в тёмную воду. Пытался даже не столько увидеть там что-то, сколько – услышать. Звоница ведь приходилась сестрёнкой Крупцу. Её воды хоть и не умывали подножие Белого Яра, но как знать? Вдруг да вправду отдадутся из глубины голоса невидимых бубенцов? Вдруг да прозвучат эхом далёкого Водопада?..

Странное дело, попав к Горному Кузнецу, Бусый так рвался домой, так мечтал вместо чуждой красоты Особенного места вновь увидеть знакомые ёлочки над Крупцом. А теперь… чего только не отдал бы, лишь бы высунуть голову из Водопада, лишь бы одним глазком заглянуть в домик – «воронье гнездо» на берегу озера. Наверное, тоска старику сидеть сиротой, не имея рядом живой души, кроме осла. Некого ему пожурить, не с кем премудростью поделиться. И на помощь никто не подоспеет, если вдруг что. Если руки задрожат и сердце запнётся. Если туда, например, уже нагрянул Мавут…

«Что за Соболь?.. – всплыл в памяти Бусого голос отшельника. Должно быть, Бусый без конца его поминал, старик и захотел узнать, о ком речь. Бусый рассказал и почти не удивился, когда Кузнец не спеша кивнул. – Да, знал я его когда-то. Довольно беспутный был молодец… Вот куда, стало быть, его занесло…»

Звоница ровно и тихо скользила между подтопленными камышовыми берегами, невидимые бубенцы молчали, небо, как и обещал слишком тёплый вечер, затянули плотные облака. Бусый подумал о том, как это на самом деле страшно – прятаться от неба. От Неба, куда люди устремляют молитвы, к которому тянутся душой…

Он вздрогнул и спросил:

– Дедушка Соболь, а как ты Горным Призраком был?

Итерскел направлял плот длинным шестом, Соболь присматривал. Кончится плёс, и он сам возьмёт шест в руки, но пока отдыхал. Пасмурная ночь была слишком тёмной для весны, Бусый почти не видел лица старого воина, но ему показалось, будто Соболь призадумался, надо ли отвечать.

– Ладно… – проговорил тот наконец. – Будь по-твоему, слушай, коли охота. Ты, верно, замечал, как мы с тобой схожи?

Бусому за последнее время столько впервые увиденных лиц казались странно знакомыми, что он успел понять: всё это неспроста. Это стучалось в его память утерянное родство. Это подавала голос кровь, доставшаяся от предков.

Рядом зашевелился Ульгеш, облокотился на котомку с книгами Аканумы. Некому было вот так побеседовать с ним, его наставник ушёл далеко, не дозовёшься, не расспросишь.

– Ну-у… – протянул Бусый неуверенно.

«Девка вырастает похожей на отца, а мужчина – на мать. И ещё – на деда по матери. Но ведь Соболь… На деда?!»

– И не перебивай, – строго приказал Соболь, хотя Бусый и не думал его перебивать. – Ишь, волю взял!.. Взялся слушать, так слушай…

Бусый виновато молчал, даже дыхание затаил, не зная, чем провинился.

– Я родился в Саккареме, – помолчав, продолжал Соболь. – На самой границе с Халисуном. Это такая страна, у нас от века нелады из-за сумежных земель. Был я года на три постарше, чем ты сейчас, когда появился у нас в деревне странный человек. Пришлый, борода седая, глаза весёлые, руки как корни – не поймёшь, старый или молодой. Привёз с собой маленькую наковальню и всякую кузнечную снасть…

«Горный Кузнец!..» – чуть не завопил Бусый, но вовремя сдержался, захлопнул рот.

– Дед мой сам был кузнецом, я у него из кузницы не вылезал, помогал вовсю, – продолжал Соболь. – Ну, тот человек взялся с дедом вместе ковать, я-то что, дурак был, только видел, как ладно они работали… Потом тот дальше поехал, а когда улеглась пыль на дороге, дед мне и сказал, что, мол, подобного кузнеца в жизни своей ни разу ещё не встречал. Только слышал о таких. Которые умеют творить своим молотом настоящее волшебство, и даже молоты у них не так просто звенят, а с какими-то Силами разговаривают… Что заелозил, плот развалится!..

Бусый молча порадовался, что Соболь в потёмках его лица тоже подробно видеть не мог.

– Я тогда себе зарок дал: непременно разыскать Горного Кузнеца и в учение к нему попроситься. Тоже захотел молотом чудеса творить, чтобы в какой-нибудь деревне вроде нашей моему умению потом так же дивились…

Соболь снова умолк и молчал так долго, что Бусый отважился тихо спросить:

– И как… разыскал?

– Разыскал. Благо за таким мастером и годы спустя можно идти из города в город, где он побывал, там след его не изгладится. Да и не один я шёл, с товарищем, что тоже у него учения доискаться решил…

«А Кузнец тебя не взял, – домыслил Бусый. – Показал дорогу от себя прочь, да ещё беспутным назвал…»

Его жгла обида за Соболя, которому после всех тягот и трудов досталось такая награда. И за Горного Кузнеца, который, по мнению Бусого, мог обрести лучшего из учеников. «Не сидел бы теперь один-одинёшенек, от людей затворясь…»

– Стало быть, – продолжал Соболь, – нашли мы его, в ноги бросились, да он мне от себя путь показал. Иди, сказал, молодец беспутный.

Бусый брякнул, что думал:

– Зря он так с тобой, дедушка Соболь.

– Ты знаешь, малыш… Я теперь думаю, может, и не зря. Таких, как я тогда был, у нас в Саккареме называют павлинами…

– Павлинами?

– Это птица такая. Хвост распустит – глаз не оторвать, а хвост у неё выдерни – и не останется, на что посмотреть. Ты Ульгеша про павлинов расспроси, он всё тебе расскажет.

– Не расскажу. – Ульгеш отвернулся, прислушался к возне в камышах, чёрное лицо растворялось в ночной темноте. – Наставник Аканума увёз меня из Мавуно совсем маленьким, я там очень мало что запомнил. Я больше Халисун помню. И Нарлак.

– Твой наставник не слыл чудотворцем, но после него на свете остался ты. Аканума смотрит на тебя из Прохладной Тени и гордится тобой. А Горный Кузнец, выгнав меня, моего товарища всё же принял к себе в учение. Парня звали Мавут…

– Вот как, – совсем по-веннски присвистнул Ульгеш.

«Я создал чудовище…» – вспомнил Бусый горькую жалобу отшельника.

– Я теперь думаю – хвала всеблагой Богине, что отвела меня от подобного ученичества, – проговорил Соболь задумчиво. – Чего доброго, и я по своей тогдашней гордыне стал бы… Мавутом. А и не стал бы… Что проку знать и уметь больше всех, если тебе при этом никто не нужен? И о тебе самом никто не заплачет, когда ты помрёшь?..