Буйный бродяга 2014 №2

Ну, по крайней мере один способ возвращения есть. Не то чтобы меня тянуло его попробовать.

— Ладно, — сказал я. — Ты расскажешь мне, что ты здесь делаешь, а я расскажу, что я.

Она сказала, что работает на Задворках, выполняя дурацкие поручения здесь и там. Например, ищет новоприбывших и направляет их в определенное агентство по трудоустройству. Нельзя знать заранее, когда и из какого магазина выйдет пополнение, поэтому она время от времени дежурит и у самых бесперспективных. Так она набрала довольно много клиентов для агентства. Сама она не ходила в город, с тех пор, как... ладно, об этом она не хотела разговаривать.

Я сказал ей, что понимаю.

Потом, не упоминая об остальных, я рассказал ей о своем задании. Она рассмеялась мне в лицо.

— Что такого смешного? — спросил я.

— Я соврала, — сказала она. — Просто, чтобы посмотреть, скажешь ли ты правду. Наверное, это правда. Ты даже не представляешь...

— О чем ты соврала?

Она помедлила, как будто не зная, с чего начать.

— Во-первых, — сказала она, — здесь не десять тысяч синтов и не сто тысяч граждан.

Бух. Ох.

— Здесь сто тысяч синтов и миллион граждан.

О боже.

Я знал, что означают эти числа, и иррационально не хотел это осознавать.

— Сколько прошло времени? — сказал я наконец, — С тех пор, как это место...

— Пятьдесят семь лет, — сказала она.

Я потерял дар речи. Число отдавалось у меня в мозгу как удары гонга. Пятьдесятсемьлетпятьдесятсемьлет. Мое задание провалилось даже до того, как я вылупился из нанокорыта.

— Пятьдесят семь марсианских лет, — добавила она. И расплакалась. Я обнял ее, и она повела меня к себе.

#

Это была неплохая маленькая квартирка на третьем этаже в нескольких кварталах отсюда. Две комнаты, водопровод со всеми удобствами, переработка отходов, дрекслер, микроволновка и комм-центр. Столы и стулья, подушки и покрывала. По меркам Брюсселя — вполне достойно, по меркам большей части человечества — роскошно. Джинива судила по меркам Нового Вефиля, по которым это была хибара.

Я сказал, что ей не за что извиняться.

На это она расплакалась снова. Я поймал себя на том, что действую как хозяйка — усадил ее, нашел ей платок и утешительное питье. Потом мы сели за стол друг напротив друга с руками на кружках.

— Что произошло? — спросил я.

— Была война, — сказала она, — Еще одна война. Между Доминионом и всеми остальными. На Земле и в космосе. Все это только слухи и разговоры, но, насколько мы знаем, все проиграли. С тех пор не было новых кораблей или колонистов. За изготовление радиопередатчика могут расстрелять, но некоторые делают радиоприемники со спутниковыми антеннами. Они иногда ловят сигналы, почти неразличимые, возможно от постчеловечества, может быть, от потомков всех этих загрузок, копий и ИИ, которые исследовали тогда солнечную систему. А с Земли вообще ничего. Граждане подразумевают под Доминионом только то, что имеют здесь. Насколько дело касается их — они победили. Это — Доминион. И эти граждане — человечество.

Все было понятно — человеческая цивилизация, уже разбитая одной ядерной войной, вряд ли могла пережить еще одну в том же столетии. Доминион унаследовал большую часть ядерного арсенала бывших США. Этого, даже учитывая боеголовки, выпущенные по гигантским направлявшимся на Марс ковчегам, должно было хватить, чтобы опустошить мир. И, конечно, миру было чем ответить. Это был Армагеддон для обеих сторон. К чему им было сдерживаться.

"Ты победил, Галилеянин, серым окрасив мир..."

Я, наверное, пробормотал это или прошептал.

— Что это? — спросила Джинива.

— Ничего важного, — ответил я.

— Я не хочу ничего важного, — сказала она.

Она встала и придвинулась ко мне ловким, как у танцовщицы, движением.

— И я, — сказал я.

Это были последние наши внятные реплики за этот долгий, мутный, проклятый день. Что здесь еще сказать? У нас обоих были молодые тела, мы нравились друг другу и нуждались в утешении. А вечером, когда мы трахались и остывали, валялись, и сидели, и ели, и пили, и дремали, и вполглаза смотрели экран, мы все говорили и не могли наговориться.

— Странно, — сказала она мне, когда мы сидели на кровати и пили что-то мерзкое и алкогольное, состряпанное ею в дрекслере, — но я должна быть благодарна.

— За что?

Она согнула и разогнула руку:

— За это тело. Оно долго не состарится, не заболеет, не пристрастится к наркотикам. От него больше удовольствия, чем от всего, что у меня было до сих пор.

— Я заметил.

— И оно даже не устает.

— Это я тоже заметил.

Мы понимающе улыбнулись друг другу.

Тогда меня и поразило осознание.

В вирте я стал не то чтобы привередливым, но привык, что мое тело намного лучше той плоти, что я оставил. Конечно, это было виртуальное тело, целиком существовавшее в программах, но весь смысл был в том, что наши виртуальные тела были похожи на наши будущие тела, а не на те, с которых нас скопировали. Мы даже мыслили яснее, хотя и не менее ошибочно.

И то же самое касалось всех остальных. Мы все были немного более рациональны, чем люди. Неудивительно, что не было мусора и граффити на Задворках. Спокойствие без вмешательства полиции.

Но и без преданности друг другу. Я помнил, что сказала Джинива про выдачу шпионов. Интересно, верно ли это до сих пор, после столетия здешней жизни и после того, как шпионы перестали появляться?

Без детей...

— Откуда берутся новые тела, — спросил я, — как синтов стало сто тысяч?

— Наверное, было загружено больше копий, чем требовалось гражданам, — сказала Джинива. — Кажется, это регулируется автоматически, по мере того, как растет их население, растет и наше. Мы это не контролируем.

— Но могли бы, — сказал я. — Мы могли бы даже выращивать новых синтов с младенчества, если бы хотели детей.

— Могли бы, если бы контролировали производство тел, — сказала она. — Если бы. Но мы его не контролируем. И я сомневаюсь, что контролируют граждане. Как я и сказала, там, похоже, автоматика. Мы — часть коммунального хозяйства, как парки и переработка.

— Знаешь что, — сказал я. — Мы лучше их. В этом-то и проблема.

Она посмотрела на меня, как будто я сказал что-то безумное.