Буйный Терек. Книга 1

— Кто овладел знаменем?

— Младший унтер-офицер Елохин. Он заколол знаменщика и двух джанбазов, защищавших знамя!

— Знаю его, — усмехнулся Мадатов. — Мне про него Алексей Петрович рассказывал. Старый солдат, кутузовской школы. Представь его к третьему Георгию и производству в старшие унтеры. А теперь, генацвале, собирайся. В Тифлис, к генералу поедешь.

— Алексею Петровичу?

— К нему! Да что ты удивляешься? С донесением о сражении всегда посылают наиболее отличившихся офицеров. Ну, а ты и знамя взял и фальконеты захватил! Собирайся, это приказ и никаких разговоров!

— Когда прикажете ехать? — становясь «смирно», спросил Небольсин.

— Сегодня в ночь. Пять казаков тебе хватит в охрану?

— Довольно и двух, ваше сиятельство. Разрешите только взять с собой Елохина.

— Бери, бери. Это ему вместо отдыха будет.

— Когда прикажете возвращаться?

— Как отпустит Алексей Петрович. Думаю, что через четыре-пять дней снова здесь будешь.

Мадатов закрыл дверь и, подойдя вплотную к Небольсину, сказал:

— Я вот почему еще посылаю тебя, Александр-джан. Я знаю, что к тебе Ермолов относится как к сыну. И знаю, что и ты отвечаешь ему тем же. Дело в следующем, Саша: в Тифлис, наверное, уже прибыл Паскевич… Мне о нем напишет Алексей Петрович. Письмо это должно быть в верных, надежных руках. Лучше тебя вряд ли кто здесь сделает это. Ты и увидишь, и узнаешь Паскевича, а когда вернешься, передашь мне и письмо, и то, что скажет тебе Алексей Петрович!

— Понимаю, ваше сиятельство.

— А теперь приготовься к отъезду да предупреди унтера. В девять часов ты поедешь в Тифлис, а в десять я иду с казаками к Елизаветполю. — Мадатов засмеялся. — Только вряд ли эти жулики еще сидят там!

В десятом часу Небольсин, Санька и трое конных казаков выехали в Тифлис. Лагерь Мадатова шумно снимался с места.

Паскевича во Мцхете встретил посланный Вельяминовым генерал-майор Субботин. С Паскевичем ехали генерал Сухтелен, барон Мейндорф, генералы Скуратов и фон дер Нонне и несколько военных и чиновников. Конвоируемые казаками, они прибыли к полудню в Тифлис. Никто из них не бывал в Закавказье, все было им ново и интересно. Они с любопытством рассматривали встречных. Генерал Сухтелен то и дело шумно восторгался красотами. Один лишь Паскевич, чопорный, холодный и важный, чуть сощурив глаза, нехотя окидывал взором дорогу. Она утомила его; путь через Дарьял и Крестовый перевал несколько отвлек Паскевича от размышлений о предстоящей встрече с неприятным ему Ермоловым. Он не любил этого странного и язвительного, непочтительного ко двору и правительству человека. Если бы не категорический приказ государя, Паскевич не поехал бы в подчинение к нему, но царь хотел этого, Дибич и Нессельроде советовали Паскевичу поскорее выехать в Тифлис, и генерал по ряду высказываний знал, что подчинение Ермолову будет недолгим. Тем не менее его раздражала предстоящая встреча, и он, насупившись, молча ехал в коляске, почти не глядя по сторонам.

При въезде в Тифлис, невдалеке от военного поста Сабуртало, их встретил Вельяминов. Встреча была холодной и официальной. Оба генерала сухо говорили друг с другом. Вельяминов по своему положению начальника штаба Кавказского корпуса был выше Паскевича, но царь специальным письмом подчинил его вновь прибывшему генералу. Паскевич, друг и любимец царя, человек, близкий ко двору и великим князьям, приятель министра Нессельроде, с нескрываемой холодностью отнесся к этому неродовитому, не имевшему никакого веса в Петербурге армейскому генералу. И только Сухтелен, давно знакомый с Вельяминовым, тепло встретился с ним.

В Тифлисе Паскевичу была отведена большая, в пять комнат, квартира на Сололаках.

Первое свидание с Ермоловым произошло утром следующего дня. Генералы внешне были любезны, но и слова и слишком официальная форма обращения говорили о том, как далеки друг от друга эти люди, которые должны были думать об управлении вверенным им краем и его защите.

Паскевичу было немногим более сорока лет. Очень красивый брюнет в свитском мундире генерал-адъютанта с вензелями на эполетах, привыкший ко двору и светски воспитанный, он был явной противоположностью огромному, пожилому, небрежно одетому и не любившему внешнего лоска Ермолову. Беседа их была учтива, но немногословна. Оба понимали, что вдвоем им здесь оставаться нельзя.

— Ваше высокопревосходительство, курьер от князя Мадатова. Важная победа! — сияя от радости, доложил вошедший Талызин.

— Давай его сюда! Ваш приезд, Иван Федорович, ознаменован успехом! — сказал Ермолов.

В комнату вошел усталый, в пыли, еле разминавший от многочасовой езды ноги Небольсин.

— Победа, ваше высокопревосходительство. Царевич Мамед-Мирза разбит наголову. — Небольсин передал Ермолову донесение Мадатова.

— Здравствуй, Саша, добрый вестник, да садись возле, еле стоишь на ногах!

— Восемнадцать часов на коне, Алексей Петрович.

Паскевич искоса глянул на него, а Сухтелен ласково сказал:

— Для пехотного офицера это большое дело!

— Ура, господа! Поздравляю с победой! Генерал князь Мадатов сообщает, что позавчера в трехчасовом бою он наголову разбил и уничтожил авангард Аббаса — десятитысячный отряд под водительством сына Аббаса-Мирзы царевича Мамеда. Убито свыше тысячи пятисот сарбазов, в плен взято семьдесят пять.

— Победа блистательная. Она знаменует поворот в войне, — сказал Сухтелен.

Паскевич молча смотрел на Небольсина.

Вельяминов, сидя за столом, делал набросок донесения в Москву.

— Алексей Петрович, — сказал он, — генерал Мадатов шлет наградные представления на офицеров и нижних чипов, в их числе поручик Небольсин, взявший неприятельское знамя.

— Ваше высокопревосходительство, знамя взял не я, а младший унтер-офицер Елохин, заколовший трех персиян в рукопашном бою.

— Санька? — усмехнулся Ермолов. — Лихой солдат. Он цел?

— Так точно, невредим. Приехал вместе со мной. Генерал Мадатов особенно отличил его.

— Наградить старого вояку Георгием и произвести его в старшие унтер-офицеры. А тебя к чему представил князь?

— Не могу знать!

— Суворов дал бы тебе, «немогузнайке»! Ну, расскажи, как начался бой, как работали солдаты, как дрались персияны?

— Солдаты у нас, Алексей Петрович, отличные! Трудно сказать, кто дрался лучше, гренадеры, егеря или ширванцы! Все одновременно пошли «на штык» и ударили так дружно, что нельзя было противостоять удару!

— А грузины? — осведомился Паскевич.

— Выше всех похвал, ваше высокопревосходительство. Рубили персов столь отчаянно, что казаки и те диву дались. Да все дрались отменно хорошо, и татарская милиция, и армянские роты, и артиллерия!

— Победа нужная, только что-то мало потерь у нас. У противника до полутора тысяч, а у нас три десятка, — усомнился Паскевич.

— В том и есть умение маневра и доблесть начальников, когда с малыми силами и при малой крови делаются большие победы! — заметил Вельяминов.