Буйный Терек. Книга 1

— Где Джехангир-хан, где он, собачий сын? — рассыпая удары плети налево и направо по головам и спинам шарахавшихся в стороны кавалеристов, кричал командующий флангом Аллаяр-хан.

— Генерал Джехангир-хан, с вашего позволения, сардар, убит, — произнес кто-то.

— А Али-Мардан, командир вашей проклятой сволочи? — заревел Аллаяр-хан, обращаясь к беспорядочной толпе конных курдов, жавшихся в стороне.

— Убит!

— А буруджирский вали? Где эта собака, которая обещала мне охватить тыл русских?

— Ранен. Ему оторвало ногу. Вот он, умирает на траве, — послышались голоса.

— Чтоб шайтан сожрал ваши внутренности, собаки! — не обращая внимания на возгласы окружавших его людей, сказал Аллаяр-хан. — Все, кто уцелел, немедленно соберитесь в колонну и за мной!

Желтые и зеленые знамена снова взмыли над конницей. Звеня оружием, поднимая пыль, сталкиваясь конями, разбитые толпы курдской и лурской конницы стали снова собираться в колонну.

Аббас-Мирза сидел на черном, эбенового дерева кресле с резьбой и золоченой инкрустацией. Над головой валиагда был поднят огромный зонт, в тени которого Аббас внимательно и спокойно наблюдал за боем. Главнокомандующий иранской армией был спокоен. Победа над русскими была несомненна. Он хорошо знал малочисленность русских войск, знал и о том, что командует ими новый генерал, совершенно не знакомый ни с Персией, ни с Кавказом.

— Аллах дает нам победу. Судьба вновь возвращает наши исконные земли престолу Ирана, — еще с утра уверяли его сановники и генералы. И даже немногословные англичане, советники Олсон и Кларк, были убеждены в полном разгроме немногочисленного русского отряда.

Неудача, постигшая конницу Аллаяр-хана, не обеспокоила наследника.

— Кони и люди зарвались и наскочили на засаду. Это бывает, да и притом не кавалерия с ее наскоками решает судьбу сражения, а пехота и артиллерия, которых у нас много и которые только вступают в дело, — сказал он, разглядывая облака дыма, сквозь которые были видны его многочисленные сарбазы, уже вплотную подошедшие к русским.

Вельяминов, громко выкрикивавший слова команды, охрип. Артиллеристы, тяжело дыша от духоты, пыли и пышащих жаром нагревшихся орудий, еле успевая отирать пот рукавами, методично били по наступающей иранской пехоте.

— На штык! — закричал Мадатов, и оба русских, егерский и ширванский батальоны ринулись вперед.

Подполковник Греков, бежавший впереди батальона, шашкой срубил персидского солдата, второй замахнулся на него, но подоспевший Санька с размаху вонзил штык в грудь сарбаза. Выдернув его, унтер сбил прикладом другого и, отбив шашечный удар, снова вонзил в живот толстого иранского офицера длинный трехгранный штык. Вокруг кипел рукопашный бой. Пыль от сотен ног забивала глаза, залезала в горло, стук штыков, удары прикладов, треск одиночных выстрелов, крики «ура» и «алла» смешались воедино.

Небольсин ударом шашки свалил сарбаза и, продолжая махать ею, врубился в самую гущу дерущихся людей. В ожесточенной свалке трудно было разглядеть лица, и только голубые мундиры персов отличали их от русских солдат, бывших в белых рубахах.

В самую критическую для русских минуту, когда казалось, что нахлынувшие массой батальоны персов раздавят два русских батальона, два других, стоявших во второй линии на случай прорыва врага, с криком «ура» без приказа рванулись вперед на помощь изнемогающим егерям и ширванцам.

Удар этих неожиданно свалявшихся в гущу боя батальонов смял персов. Не выдержав, персидские шеренги полегли под штыками разъяренных карабинеров, грузинцев и ожесточенно дравшихся егерей. Ширванцы, прорвав центр иранской пехоты, уничтожали сарбазов.

Правофланговая конная масса персов пришла в движение. Мамед-Мирза бросил свою девятитысячную конницу в атаку на грузино-татарскую милицию, охранявшую левый фланг русской позиции. Вся эта масса обрушилась на семьсот человек. Не выдержав удара, милиция обратилась в бегство, открыв тыл и фланг занятой рукопашным боем пехоты. Иранская кавалерия, преследуя грузин, доскакала до пехотных частей.

В эту наиболее ответственную для всего сражения минуту Паскевич, внимательно следивший за ходом битвы, жестом подозвал Шабельского и, указывая на фланг несущейся в карьер иранской кавалерии, коротко сказал:

— Истребите их!

Шабельский подбежал к своим дивизионам.

— Драгуны, пришел час славы! Дивизион, за мной! В атаку, марш-марш! — скомандовал он.

Эскадроны с места взяли в галоп и понеслись на фланг и тыл иранцев.

— Шашки к бою! Руби негодяев! — взмахнув клинком, закричал Шабельский и сам первым срубил иранского кавалериста. Дивизион вломился во фланг неприятельской конницы. И тут Паскевич увидел, как еще вчера обруганные им драгуны сабельным ударом раскололи иранскую колонну. В восхищении он даже снял с головы фуражку, видя, как «эти не умеющие рубить», «не знающие дивизионного перестроения мужики» рубили, топтали, кололи и беспощадно истребляли еще минуту назад грозную иранскую конницу.

Полковник Симонич бежал рядом со своими солдатами. Серб по происхождению, этот храбрый, боевой офицер давно сроднился с Россией. Он любил все русское, не забывая и своей угнетенной турками родины.

— На штык, бей, коли их, ребята! — закричал он, видя, как уже сшиблись в рукопашной ширванцы и егеря. Его грузинцы ворвались в самую гущу боя так стремительно, что прорвали центр наступающих персиян.

— Никогда не видел столь стремительной атаки. Буря, а не солдаты! — восхищенно сказал Паскевич.

— Даже наполеоновская гвардия не устояла б против такого удара, — заметил Давыдов.

Оба генерала, затаив дыхание, возбужденные и изумленные, смотрели с возвышенности вниз, где сверкали штыки, дымилась степь, падали люди и, вгрызаясь в грозную иранскую дугу, давя и сокрушая ее, пробивались русские батальоны.

— Непостижимо! — пожал плечами Паскевич.

Симонич упал.

— Братцы, командира убило! — закричали бежавшие возле солдаты.

— Ранило, — превозмогая боль и приподнимаясь с земли, сказал полковник, — не обращайте на меня внимания, бейте врага, не давайте ему пощады!

— Эй, носилки сюда!

— В бой, господа, битва только начинается. По местам! — крикнул Симонич.

Фельдшер уже перевязывал его ногу. Рана была тяжелая — раздроблена кость, но Симонич не разрешил уносить себя с поля боя.

— Бой только начинается. Положите меня на горке, чтоб я видел всю картину, — приказал он.

Полулежа на бурке, не обращая внимания на раны и грохочущий возле бой, он командовал своей пехотой. Заменивший его майор Долин был убит тут же, подполковник Лаптев тяжело ранен, убиты штыками капитаны Васильев и Майсурадзе, тяжело ранены майоры Дудов и Тер-Погосов. Штыки сверкали на солнце. Лязгала сталь, хрипло кричали раненые. Жгло солнце, туча густой желтой пыли слепила глаза, а люди ожесточенно дрались, и полковник Симонич, ослабевший и обессиленный, не уходил в тыл, бросая в нужные места свою резервную полуроту.

В отдалении от боя, в оврагах, кустах, садах и на возвышенности начинавшегося Кара-Дагского хребта находились люди. Они уже с самой зари сидели тут, дожидаясь конца сражения, которое определило бы, к кому им, вооруженным поселянам местных татарских сел, примкнуть. Они были убеждены, что малочисленные русские войска будут разбиты, но история и опыт прошлых войн России с Персией научили их уважать русское оружие и не доверять многочисленности иранских войск.

И сейчас, сидя вдали от боя, они со знанием дела обсуждали все детали ожесточенного сражения.