Буйный Терек. Книга 1
Шрифт:
Южный вечер быстро спускался на землю. Приближалась мочь, и черные тени от близлежащего леса и дальних чеченских гор стали длиннее.
Червонная рябинушка, Расти, не качайся! Живи, моя сударушка, Живи, не печалься! —тихо, еле слышно доносилась со двора через полуоткрытую форточку станичная терская песня, которую где-то во дворе пели казаки.
Вечер был морозный. В комнате офицерского флигеля, где расположились на ночлег Жихарев, Сергей Ермолов, Грибоедов и Шимановский, было
46
Ковровые переметные сумы.
Жихарев, позевывая, снял сюртук и с улыбкой смотрел на оживленно споривших между собой Ермолова и Грибоедова.
— Москва — это мать российских городов, первопрестольная. Ее древние святыни нужно чтить, и народ московский не чета твоим петербургским фертам и рябчикам! — сидя на полу, горячился Ермолов.
— Ну, пошел хвалить свою кислокапустную, застывшую в прошлом столетье Москву! И что в ней хорошего? Рутина, грязь, косность! Огромная деревня, затхлые мозги, крепостное счастье! А к тому же мать российских городов не Москва, а старый престольный Киев!
— А что твой Петербург? Коллежские регистраторы, гвардейские фазаны и немецкий дух!
— Не сдавайся, Слепец [47] , стой грудью за Питербурх! — смеясь, вмешался в спор Шимановский и, прислушиваясь к песне, добавил: — Хорошо поют казачишки!
Живи, моя сударушка, Живи, не печалься! Придет тоска-кручинушка, Поди разгуля-айся! Поди, поди разгуляйся, С милым повидайся!47
Так называли друзья Грибоедова за его сильную близорукость.
— И слова хорошие, добрые и умные! — согласился Грибоедов. — Именно когда на сердце «тоска-кручинушка», нужно разгуляться!
— Готово, вашсокбродь, — поднимаясь с пола, сказал денщик Ермолова, стлавший барину на полу постель.
За дверью послышались шаги, звякнула сабля, и в распахнувшуюся дверь вошли дежурный по отряду полковник Мищенко, фельдъегерь Уклонский, адъютант Талызин, поручик Сальников, за которым виднелись казаки. Шимановский, только что сбросивший с себя сюртук, поднялся с пола. Грибоедов протер очки, спокойно глядя на вошедших.
Мищенко, одетый в сюртук, при шарфе и сабле, шагнул к Грибоедову и несколько взволнованно сказал:
— Александр Сергеевич, воля государя, чтобы вас арестовать! Я обязан выполнить монаршую волю. Где ваши вещи?
— Воля моего государя священна! Вещи мои здесь, других не имею. Алексаша, — обратился он к своему камердинеру, молча стоявшему у стены, — открой и покажи мои чемоданы господам офицерам!
Камердинер вытащил из-под изголовья чемодан и переметные сумы своего барина, а также и большой английский саквояж.
— Все, ваше высокоблагородие, — раскрывая чемодан и хурджины, доложил он.
Уклонский нагнулся над вещами, один из казаков стал вынимать из чемодана белье, книги, какие-то карты
и, наконец, с самого дна достал толстую клеенчатую тетрадь с рукописным текстом.— Что это? — беря тетрадь в руки, спросил Уклонский.
— «Горе от ума», — просто и спокойно ответил Грибоедов.
— Есть у вас еще вещи? — спросил фельдъегерь.
— Здесь нет. Это все, что я имею с собой. Во Владикавказе на квартире майора Огарева имеются еще два чемодана, — ответил Грибоедов.
Обыск продолжался недолго. Завязав отобранное в особый пакет, Уклонский своей печатью запечатал вещи Грибоедова.
— Теперь, Александр Сергеевич, благоволите идти за нами, — сказал Мищенко. — Вам, как арестованному, отведено другое помещение. А ты, — обращаясь к камердинеру арестованного, добавил он, — приготовься сопровождать своего барина до Петербурга. Заутра отъезд.
Камердинер молча поклонился. Все, и Жихарев, и Сергей Ермолов, и Шимановский, встревоженно, с нескрываемой симпатией и озабоченностью смотрели на Грибоедова.
— Не волнуйтесь за меня, господа! Я чист перед богом и моим государем. Все разберется, и я еще вернусь к вам! — быстро одевшись, сказал Грибоедов. — Я готов!
— Тогда пойдемте!
Казаки забрали опечатанные фельдъегерем вещи, и Грибоедов вышел из комнаты, сопровождаемый ими.
На следующий день около десяти часов Уклонский на своем возке вместе с арестованным поэтом, окруженные казаками, выехали из Грозной, держа путь к станице Екатериноградской, откуда шел прямой тракт Ставрополь — Москва — Петербург.
В тот же день генерал Ермолов, отправляя барону Дибичу и через него государю донесение об аресте Грибоедова, писал:
«Военный министр сообщил мне высочайшую государя императора волю — взять под арест служащего при мне коллежского асессора Грибоедова и под присмотром прислать в С.-Петербург, прямо к его императорскому величеству.
Исполнив сие, я имею честь препроводить Грибоедова к вашему превосходительству. Он взят таким образом, что не мог истребить находившихся у него бумаг, но таковых при нем не найдено, кроме весьма немногих, кои при сем препровождаются. Если же впоследствии будут отысканы оные, я все таковые доставлю.
В заключение сего имею честь сообщить вашему превосходительству, что Грибоедов во время служения его в миссии нашей при персидском дворе и потом при мне как в нравственности своей, так и в правилах не был замечен развратным и имеет многие весьма хорошие качества».
Глава 5
По случаю готовившейся коронации императора Николая I Павловича по войскам российской армии был отдан приказ ознаменовать это событие молебном, торжественным парадом и празднествами.
Получив этот приказ, генерал Ермолов отдал распоряжение по частям Отдельного Кавказского корпуса в одно из ближайших воскресений во всех гарнизонах городов и крепостей вверенного ему края отметить празднествами и парадом это торжественное событие.
По распоряжению Ермолова в крепости Внезапной стали усиленно готовиться к торжествам, приурочив к ним совещание представителей горских общин и владетельных лиц.
В крепостце Внезапной, где был расположен штаб и главная квартира Аваро-кумыкского отряда русских войск, происходил парад по случаю приезда в крепость начальника левого фланга генерала фон Краббе, присланного Ермоловым для проведения торжества и для переговоров с представителями Даргинского, Акушинского и Мехтулинского обществ и самим шамхалом таркинским.