Bye-bye, baby!..

6– 1.1 -6.

Меня так и подмывает привести в исполнение принцип домино.

Некоторое время я борюсь с собой, прохаживаясь вдоль строя, уходящего едва ли не за горизонт (ничего другого, кроме реликтового леса из костяшек, в округе нет, но реальность сна вполне это допускает). Я иду без всякой цели, фланирую, как тот мужчина с фотографии тридцать третьего года; я облачена в тот же или почти тот костюм, и даже шляпа на мне такая же, но во сне она лихо сбита на затылок.

Отсутствует только трость.

Давай, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! давай, сделай это!..

Я возвращаюсь к началу строя, к началу леса, к началу пути, и с замиранием сердца толкаю самую первую костяшку домино.

Принцип срабатывает. Не сразу, но срабатывает.

Кость заваливается, быть может – слишком медленно, слишком лениво (реальность сна это допускает), следом за ней опрокидывается еще одна, и еще: темп падения все убыстряется, подобно тому, как набирает ход скорый поезд. В своем сне я еще успеваю подумать о том, что сравнение с поездом вполне уместно. И еще о том, что поезд приближается, а я как на грех застряла на путях, еще секунда – и бешено вращающиеся колеса превратят мое тело в кровавое месиво.

Беги и не оглядывайся, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля!..

Мне сразу же удается набрать приличный темп. Наверное, я могла бы бежать даже быстрее, если бы не курила, – но и этой скорости достаточно. Теперь мы движемся параллельно: я и поезд, составленный из падающих доминошных костей. Краем глаза я вижу какие-то неясные, неизвестно кому принадлежащие тени. Смазанные силуэты людей, которые живут в пансионе на улице «Соnсерcion Jeronima.13». Ленточки от бескозырок. Венерины мухоловки. И еще что-то, столь же неаппетитное и наполняющее душу безотчетным страхом.

Мне нужно остановиться, перестать нестись.

Но если я остановлюсь, то снова окажусь на путях и поезд-домино обязательно меня раздавит. И поэтому я бегу, бегу, бегу – к горизонту, где еще возвышаются несколько десятков 6 – 1.1 – 6.

Все заканчивается также внезапно, как и началось.

Принцип домино заманил меня в ловушку, у края горизонта разверзлась пропасть; туда летят последние кости домино. Туда же срываюсь и я.

Элины-Августы-Магдалены-Флоранс больше нет?

Реальность сна это допускает.

Но я не сплю. Я лежу с закрытыми глазами в собственной постели и вяло думаю о том, что мне приснился кошмар. Впервые в жизни. И еще о том, что во рту у меня стоит великая сушь и надо бы спустить ноги с кровати и (по-хорошему) пойти на кухню, глотнуть воды из чайника. Давно пора это сделать, чего я боюсь?

Что сон продолжается.

Что, спустив ноги с кровати, я не обнаружу пола, а обнаружу пустоту, и снова буду вынуждена падать вниз. Сбившаяся простыня под рукой, подушка в изголовье – э-э, нет, меня не обманешь, реальность сна может прикинуться и подушкой.

– …Мау-у…

Домино, мальчик мой!

Он произнес свое «мау» с видимым беспокойством, он действительно волновался обо мне, а может, чего-то требовал?

Я наконец-то открыла глаза и вздохнула с облегчением: шторы «павлиний глаз» на окне, тумбочка с правой стороны кровати и лампа на ней, сложенные стопкой книги. Я – дома, я – не сплю, кошмар (если это был кошмар) кончился.

– Приснится же такое, – виноватым голосом сказала я Домино. – Я кричала во сне, малыш? Я тебя испугала?

Кот сидел в метре от моего лица, на краю кровати, и разглядывал меня в упор. На какую-то секунду мне стало не по себе от его пристального, почти человеческого взгляда.

Будильник показывал половину восьмого.

Все равно пора вставать, работу еще никто не отменял.

Пошарив ногами по полу, я не обнаружила тапок, зато обнаружила лежащий на полу альбом «Мир Анри Картье-Брессона». Ничего удивительного, я сама оставила его там вчера вечером. Вот только… Вчера он был закрыт, захлопнут, я хорошо помню звук, с которым сомкнулись страницы. Вчера он был закрыт, а сегодня – предстал передо мной в открытом виде. Как раз на странице с той самой фотографией, которая так понравилась Домино.

Той, да не той.

Едва до меня дошло, что фотография не та, я подхватила альбом и впилась в снимок глазами. «Найди десять отличий, найди десять отличий», – вертелось у меня в мозгу. Отличий было не десять, много меньше, но они полностью изменили смысл фотографии. Нет, забор остался, как остался остов здания на заднем плане. С рекламными щитами все тоже было в порядке, во всяком случае – с правым. А до левого я не добралась, уставившись в самую середину фотографии – туда, где еще вчера был мужчина с тростью.

Вместо мужчины на снимке красовался Домино. Он шел в том же направлении, что и исчезнувший гуляка; фланировал, держа свой тонкий крысиный хвост параллельно тротуару. Домино был взят объективом слишком далеко, чтобы рассмотреть его в мельчайших подробностях, но шесть пятен на боку… Их ни с чем не спутаешь.

Ошеломленная, я перевела взгляд на подпись под снимком. Со вчерашнего дня она не претерпела никаких изменений:

MADRID. 1933.

В 1933 году канадских сфинксов – в отличие от сумочки-конверта и Гитлера – в природе еще не существовало. Они были выведены много позже, в шестидесятых, тогда каким образом коту удалось попасть на снимок?..

– Что за фигня? – задала я риторический вопрос, прекрасно зная, как будет выглядеть ответ:

«Мау-у!»

Скорее всего – это какое-то наваждение, остаточные явления ночного кошмара. На секунду успокоив себя подобным образом, я крепко зажмурилась и крепко ущипнула себя за руку. И снова открыла глаза: кот со снимка никуда не исчез, разве что хвост его слегка опустился.

И еще – второй рекламный щит.

Вчера он был заполнен людьми, стоящими на крыльце. Теперь вместо семи (или восьми) силуэтов я видела лишь лицо, максимально укрупненное. Лицо принадлежало молодому человеку, и его можно было назвать даже красивым, если бы не ощущение опасности, от него исходящее.

Лицо было незнакомо мне, я никогда не видела этого юношу прежде. Даже мельком, даже вскользь, в вагоне метро, в магазине, в химчистке, в редакциях изданий, где я когда-либо работала. Иначе я обязательно вспомнила бы его черты -

такие лица не забываются.

«Jeroglifista» – было выведено под подбородком молодого человека. «Jeroglifista» вместо вчерашнего «Concepcion Jeronima. 13».

Я рывком захлопнула альбом – если бы из него вдруг полезли ядовитые змеи, вряд ли я сделала бы это быстрее. Так же быстро я запихнула «Мир Анри Картье-Брессона» под кровать и повернулась к коту: