Были и небыли. Книга 2. Господа офицеры

— В резерве, как вы распорядились.

— Видишь черкесов? Мне надо, чтобы осетины атаковали их в конном строю. Смогут?

— Они, Михаил Дмитриевич, черкесов в любом строю атаковать будут. Им только прикажи.

— Вот и прикажи: в конном. Отбросить, пробиться к реке Вид и войти в соприкосновение с отрядом генерала Лашкарева.

— Далековато.

— Я говорю не о географии, а о тактике, полковник. Необходимо передать генералу Лашкареву мою личную просьбу: как только он услышит, что мы пошли на штурм, пусть немедленно атакует Плевну по Софийскому шоссе.

— То-то Осман-паша завертится! — заулыбался Тутолмин, сразу оценив неожиданность этого удара для противника.

Осетины вылетели из-за склона внезапно для черкесских отрядов. Привычные к горам кони несли молчаливых всадников, не пугаясь ни крутизны, ни обрывов. Атака была стремительной, рубка — короткой и яростной; не выдержав ее, черкесы развернули лошадей, поспешно уходя от осетинских клинков. Часть отступающих с лета нарвалась на разъезд улан; часть, бросив коней, разбежалась по виноградникам и зарослям кукурузы. Осетины радостно встретились с уланами 9-го Бугского полка, началось взаимное угощение и безудержная кавалерийская похвальба, а есаул Десаев сразу же помчался к генералу Лашкареву, которому тут же и доложил то, что было приказано.

— Передайте генералу Скобелеву, что я, к моему глубочайшему сожалению, не смогу исполнить его просьбы, — холодно сказал Лашкарев: его вывела из равновесия повышенная экзальтация, напор и неприятный для него акцент примчавшегося прямо с рубки есаула. — Заодно напомните его превосходительству, что я подчиняюсь только генералу Криденеру, а просьбы исполняю не в боях, а по окончании оных.

Десаев напрасно горячился, в волнении еще более путая русские слова, частенько обращаясь к генералу с недопустимой простотой: «понимаешь, очень нужно, генерал очень просит…» Лашкарев леденел все более и более и в конце концов, грубо оборвав осетина, приказал ему немедленно убираться восвояси. Ругаясь последними словами, Десаев вскочил на коня, но сообщить о категорическом отказе Лашкарева так и не успел: черкесская пуля наповал уложила не в меру горячего есаула. А от расстроенных гибелью командира осетин Скобелев узнал лишь, что Десаев был у генерала Лашкарева, и потому не сомневался, что кавалерийская дивизия, трижды превосходящая его отряд по ударной мощи, своевременно сделает то, о чем он просил, и Осман-паша в самом начале русского штурма получит неожиданный удар в спину.

Но удар в спину получил не Осман-паша, а сам Скобелев — если не прямой, то иносказательный. Тупо руководствуясь диспозицией, Лашкарев за весь день не отдал ни одного самостоятельного приказания, проторчав в полном бездействии в тылу у отчаянно сражавшихся турок. А Скобелев, рассчитывая на его атаку, строил на этом все свои последующие действия, лишь к концу сражения поняв, что строил он на песке.

Криденер еще завтракал, когда ему доложили, что от князя Шаховского прибыл специальный порученец капитан Веригин. Он был немедленно принят и тут же коротко изложил:

— Его сиятельство просит тотчас же выслать ему Сто девятнадцатый Коломенский полк.

— Еще бой не начался, а князь уже о резервах беспокоится, — тихо проговорил сидевший рядом с Криденером Шнитников.

Барон сделал вид, что не слышал этого многозначительного замечания. Медленно отер усы салфеткой, вздохнул:

— Сами этот полк с вечера ищем, капитан. Где находятся, куда идут — одному богу ведомо. Биргер, — обратился он к офицеру штаба — найдите этот таинственный полк как можно быстрее.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.

— Обождите, Биргер, я укажу вам по карте его примерный маршрут, — сказал Шнитников. — Вы позволите, Николай Павлович?

— Мне приказано не возвращаться без коломенцев, ваше высокопревосходительство, — сказал Веригин.

— Хвалю за исполнительность, капитан, — добродушно улыбнулся Криденер. — А пока суд да дело, прошу закусить.

119-й Коломенский полк искать не было никакой необходимости: он стоял в деревне Болгарский Караагач, и начальник штаба Криденера генерал-майор Шнитников прекрасно знал об этом. Выйдя вслед за Биргером, он приказал капитану немедля скакать к полку с устным приказом уйти из деревни. Он старательно прятал полк от Шаховского не потому, что хотел сделать пакость, а исходя из твердого убеждения, что старый генерал занервничал, и коли получит резерв, то сгоряча и бросит его в дело преждевременно. По-своему он был прав, но вместо того, чтобы откровенно сказать Шаховскому, что полк прибудет не сию минуту, а к моменту решающей фазы сражения, схитрил. Многие в армии побаивались сурового гнева и солдатской прямоты Алексея Ивановича, и Шнитников с Криденером в этом смысле не были исключением. При всей благосклонности государя Криденер всегда помнил, что он все же только остзейский барон, а не природный рюрикович князь Шаховской.

А капитан Веригин ничего не мог поделать с гибкими, вежливыми, даже логичными разъяснениями офицеров Криденеровского штаба, что полк этот будет незамедлительно отослан в распоряжение Алексея Ивановича, как только где-либо обнаружится. Но исполнительный Веригин не уезжал, все время беспокоя самого начальника штаба генерала Шнитникова. И все вокруг играли в странную игру, а бой уже разгорался, и Шаховской, надеясь на обещанную поддержку, уже двинул свои войска с задачей захода правым плечом и стремительного удара в новом направлении в полном соответствии с дерзкой, но вполне реальной идеей Скобелева.

Все было в этой идее. Блеск самобытного и смелого таланта, понимание планов Османа-паши, полпая неожиданность смены удара во время боя, выход на оперативный простор и свобода маневра. Не хватало только сил, которые находились в чужих руках, и эти чужие, холодные руки и задавили в конце концов скобелевскую жар-птицу. Руки своих же генералов, а отнюдь не таборы Османа-паши.

3

— Князь Шаховской двинул свои войска! — еще на скаку прокричал Млынов.

Он был оставлен Скобелевым в наблюдении ради этого известия. И потому, всегда такой сдержанный, даже неприветливо хмурый, был весьма удивлен, не заметив никакого особого восторга у своего кумира. Скобелев в расстегнутом сюртуке сидел на бурке и играл в шахматы с полковником Тутолминым. Услышав крик, которого ждал давно, достал часы, щелкнул крышкой:

— Сдавайся, полковник, я тебе во фланг выхожу. — Вскочил, застегивая сюртук. — Пехоте трубить атаку. Батареям следовать за ней и при первой же возможности занять прежние позиции. Тутолмин, отряди казаков подвозить в торбах патроны, снаряды и воду, а на возврате — подбирать раненых. Кто принял командование осетинами?

— Подъесаул князь Джагаев.

— Прикажи быть в готовности атаковать турок во фланг вдоль ручья. С богом, товарищи мои. Приказов об отходе более не будет, а коли случится такое, последним отступать буду я.

Пехота двинулась в атаку с песней. Легко сбив турок с первого и второго хребтов, она настойчиво атаковала третий, за который противник цеплялся с ожесточенным упорством: Осман-паша оценил внезапное появление русских сил в трехстах саженях от предместий Плевны. Тут стало уже не до песен, но ротные рожки и барабаны не смолкали ни на минуту: куряне шли в свой первый бой женихами.

— Тутолмин, дави туркам на фланги! — прокричал Скобелев, появляясь впереди на белом коне. — Молодцы, ребята! Вперед!

Турки то откатывались вниз, к ручью, то снова, собравшись с силами, бросались в контратаку. Кубанцы ружейными залпами расстроили их ряды, и аскеры откатились к предместьям, к небольшой высотке, на вершине которой еще не было никаких укреплений. Здесь, в виноградниках, садах и зарослях кукурузы, они залегли, мощным огнем отбивая все попытки скобелевцев форсировать топкие берега Зеленогорского ручья.