Были, не были (сборник)
Шрифт:
Городской парк представлял собой оставленный нетронутым кусок тайги, родственный заповедным скалам на другом берегу. Суровый Енисей нес стремительную волну, легко ударяя ею в деревянные мостки. Отсюда далеким казался город с его чужими домами и чужими судьбами. Мишаня уводил свою подругу подальше от любопытных глаз, но нигде не находил радости. Оба прекрасно понимали, что судьба играет не на их территории и не в их пользу, но не могли преодолеть невыносимую силу тяготения друг к другу.
«Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли…»
Они и несли всякую чушь, совсем не прекрасную. В этой фазе отношений преобладал надрыв.
– Дешевки! – презрительно выплюнул он свою злость.
Галину обожгло это оскорбление, пусть и в чужой адрес, пусть и необоснованное, но тем более, зачем?! Сквозь презрительный прицел чужого равнодушия выстрел вполне может выбрать и ее направление. Да знаешь ли ты, правильный, когда мы, бабы, плачем, а когда смеемся, что за этим прячется?
– Я из той же породы, верно? Бей уж заодно!
– Ты не такая!
– Ой, ли! Как судить…
И, правда, как? По признаку собственности? Но ведь необъективно. Что я наделал? Поспешно:
– Ты не представляешь, что для меня значишь. Я на все способен, чтобы доказать тебе свою любовь… Хочешь, Енисей переплыву!
Гордость взбрыкнула, ударила копытом. Грива по ветру плещется. А спутница его маленькая, жалкая такая, но задачу завернула покруче.
– Смог бы перед женщиной в знак почтения встать на колени. Хотя, может, я этого и не заслуживаю…
Дернулся, как от пощечины. Высокомерно набычил шею, но медленно согнулся в поклоне. А колени, как в замедленной съемке двинулись вниз и рухнули в юную траву у самых ее ног. Галина охнула, вместо торжества получив только отражение его уязвленной гордости. Склонившись, лихорадочно принялась целовать лохматую голову, попутно силясь поднять хоть за уши.
– Встань! Да, встань же, наконец! Я не хотела…
Мудрый Енисей плескался в берега, да вдали синела заповедная гора Токмак. Больше свидетелей не было. И никогда в жизни Михаил не повторил подобное. Ни перед одной из женщин. Галина была единственной. Была в ней какая-то власть, ради которой и Енисей не страшно было переплыть…
– Ну, чем тебе еще доказать, что люблю?!
Только башмаки скинул и в воду. Она кинулась, повисла на плечах, повизгивая, как преданная собачка, но уломала все же, вытащила, уже по колено мокрого, взъерошенного. Потом сушились у костра, смеялись, любились, как умели, откровенно и жарко. И проклюнувшаяся жизнь внутри нее радостно трепетала, впитывая токи этой любви. Потом тайком пробирались в общежитие по крыше и через открытое окно комнаты парней. Те очень честно делали вид, что спали.
О ее беременности ему не дано было узнать. Он резко изменил поведение, устав от надрывов и двусмысленности. Достали смешки парней:
– С тобой крутится тут, а на выходные мужа ублажать ездит!
Что ж, в этом тоже была правда. И в один «прекрасный момент» он привел в гости в общежитие девчонку, с которой сознательно познакомился недавно. Просто так, напоказ!
Вольному – воля! А рабу – кнут! Перетерпела, переплакала и, в который уже раз, взяла судьбу в свои руки. Свое квалификационное свидетельство получила с отличием и – в дорогу. Он тоже. На том же поезде. В том же направлении. Но в разных вагонах.
Долго ему еще потом помнились эти два часа до ее станции, где всей кожей чувствовал ее присутствие в соседнем вагоне… А она все ждала, все надеялась, что подойдет. Хотя бы проститься… Не
случилось!Ее встречали. Все тот же, законный, с сынишкой на руках. Мишаня стоял в тамбуре и сверху наблюдал. Она схватила малыша, обняла и повернулась лицом к вагону. Их глаза на мгновение встретились, ничего не успев передать вслед. Поезд пошел дальше.
Парнишка встрепенулся, поправил рюкзак и направился к выходу на перрон. Мимоходом покосился на странного мужика, пялившегося на него с соседней скамьи. Что-то в облике его казалось знакомым, хотя, вряд ли! Нет у него в этом транзитном городе знакомцев и быть не может. Отслужив срочную в в/ч славного города Абакана, он возвращался в свой родной волжский городок, где ждали его мама и старший брат и где он сам родился двадцать лет тому назад.
И нет ему никакого дела до странного мужика из дремучей тайги, кряжистого и заросшего, как старый кедр. И пусть он даже кого-то ему напоминает, это не повод для беспокойства! Тем более что больше они никогда и не встретятся.
Правильно! Они и не встретились. Михаил прибыл благополучно на свою малую станцию, где работал бригадиром путейцев и жил размеренной семейной жизнью. Вел хозяйство, сажал огород, растил трех дочек и ничего, и никогда так и не узнал о пареньке, так похожем на него в юности.
Фотографическая память
Санька терпеть не мог это зеркало. Старинное (или просто старое), доставшееся в наследство еще от тетки, а той, в свою очередь, еще аж от каких-то родственников!.. В общем, в глазах Саньки столь древний образ зеркала вовсе не прибавлял к нему почтительности. Оно (зеркало) платило мальчишке той же монетой. И даже не притворялось равнодушным, как и полагалось бы любому предмету обихода. Нет же, сознательно издевалось – нарочито сплющивало и без того щуплую фигурку мальчика. А на лицо, только еще подступающее к прыщеватому возрасту, накладывало тени и пятна, издевательски подчеркивая недостатки. И единственное, что заставляло Саньку время от времени изучать свое отражение, – попытка найти хоть какое-то сходство с человеком, давно исчезнувшим из его жизни.
Не получалось… Оставалось только в который раз скорчить рожу самому себе, нелюбимому, и отвернуться. Дела ждали…
Матери дома уже не было – дворники встают рано. Впрочем, это не являлось проблемой для сына. Он уже давно был самостоятельным. Завтрак тоже не проблема: нормально – макароны отварить с сахаром и маслом за милую душу! Можно гренки поджарить из слегка постаревшего хлеба. А если толстопузый холодильник расщедрится на продукты, то и яичницу сварганить. Да мало ли еще что! Руки есть, голова работает…
Сготовил с расчетом на двоих. Мать забежит в перерыве между уличными работами и мытьем подъездов в соседнем доме. К тому времени, когда Санька возвратится из школы, она снова где-нибудь чем-нибудь будет промышлять. Может, семечками пойдет торговать на угол, может, пустые бутылки собирать по скверам и возле ларьков. А что? Тоже хлеб, если постараться! Это она так пыталась вдолбить сыну, что каждый труд достоин уважения. И мать надо уважать только за то, что она – мать! А сын ее стыдился. Серая мышка – невзрачная, ворчливая. Она еще не подошла к своему 35-летнему рубежу, а выглядела на все 45. Выдохлась, так и не надышавшись.