Быстроногий олень. Книга 1
Шрифт:
— Ну, это ты уже совсем не то говоришь, — оборвал шутника сам Мэвэт. — Польза от пушнины есть, конечно, только не дело это настоящих людей оленьих. Пусть береговые свое дело делают, а мы свое делать будем.
Мать пастуха Раале, старушка Мимлинэ, молча наблюдавшая за ссорой Мэвэта с сыном, тяжело вздохнула.
— Нехорошо, когда отец с сыном ругаются. Но зря ты, Мэвэт, сына своего как следует не выслушал, — сказала она. — Вчера я в гостях в соседнем стойбище была, там тоже о капканах говорили. И так я поняла, что сильно просил секретарь Ковалев оленьих людей капканы ставить. Для того, видно, Айгинто и в тундру выехал.
Мэвэт вскочил на ноги.
— Секретарь Ковалев просил?
Мэвэт нашел председателя колхоза в стойбище единоличника Чымнэ. Там как раз в это время вылавливали из стада ездовых оленей, на которых Айгинто собирался добраться в самые дальние стойбища.
Мэвэт отпряг своих оленей, быстро подошел к Айгинто и, не ответив на приветствие, спросил:
— Верно ли говорят, что секретарь Ковалев людей оленьих просит как можно больше капканов ставить?
— Да, это так, Мэвэт, — подтвердил председатель.
Чымнэ еле заметно усмехнулся и, указав рукой на Кувлюка, обучающего ездового оленя, оказал:
— Смотрите!
Впряженный в нарту олень бешено скакал по кругу. И вдруг остановился, как вкопанный, круто повернулся рогами к пастуху. Круглые, вышедшие из орбит глаза оленя были налиты кровью. Кувлюк осторожно отстегнул потяг от нарты и привязал к коольгытам [15] круглую палку, поднял ее вверх, затем с силой дернул вниз. Олень низко опустил голову, захрапел. Кувлюк снова поднял палку, снова с силой дернул вниз. Лицо пастуха было красным, пот заливал глаза.
15
Коольгыты — ременные вожжи и уздечка вместе.
— Вот посмотри, — обратился Чымнэ к Айгинто. — Трудная работа у оленьего человека! Нужно приучить оленя возить нарту. Пастух этот хорошо свое дело знает, а капканы он, возможно, никогда и не заряжал. Это не его дело, как не дело морских охотников так вот оленя учить.
— Если бы нужно было морскому охотнику оленя учить, он стал бы оленя учить, — ответил Айгинто, глядя на измученного Кувлюка. Чымнэ рассмеялся. Айгинто сказал, стараясь быть возможно спокойнее:
— Хочу знать, почему смешно тебе?
— Хочу видеть я морского охотника, как он оленя учит, — с откровенной насмешкой сказал Чымнэ.
— Хорошо. Ты сейчас увидишь. Тебе, наверное, известно, что я морской охотник!
Айгинто подошел к измученному Кувлюку, взял у него из рук палку и с ожесточением принялся дергать ее то влево, то вправо. Когда олень был доведен этим до изнеможения, Айгинто быстро впряг его в нарту, чуть дернул за коольгыты. Олень побежал рысцой, часто спотыкаясь о вывороченные комья снега. Порой он делал попытки повернуться к седоку рогами, но Айгинто с силой дергал то левым, то правым коольгытом, с ожесточением хлестал по крупу свистящим погонычем [16] .
16
Погоныч — деревянный прут с костяным набалдашником.
Чувствуя силу и власть в руках седока, олень постепенно покорился и уже безропотно бежал туда, куда направлял его седок.
Оленеводы с напряжением наблюдали за действиями Айгинто. Чымнэ, взявшийся было за трубку, так и не донес ее до рта.
— Хорошо, ай как хорошо, как настоящий олений человек! — наконец прервал тишину Мэвэт.
Чымнэ
хмуро покосился на него и промолчал.Сделав большой круг, Айгинто подъехал к Чымнэ, отстегнул потяг от нарты и весело сказал:
— Хорош олень! Как видишь, Чымнэ, охотник морской справился с оленями. Придется тебе капканы ставить.
Чымнэ нехотя улыбнулся и попытался отшутиться:
— Сила в руках у тебя, видно, такая, что и медведя сможешь приучить ходить в нарте.
Пока запрягали оленей, Айгинто отвел Мэвэта в сторону и стал объяснять, почему надо оленеводам тоже всем до одного заняться охотой.
— Ну что ж, раз секретарь так сказал, значит капканы, ставить надо, — согласился Мэвэт, — всем скажу в своем стойбище, чтобы каждый пастух двадцать капканов поставил…
Нахлестывая оленей, Мэвэт мчался в свое стойбище. А в голове его уже были думы о том, где и сколько поставить капканов, как сделать, чтобы бригада его и в охоте была первой.
7
Тотык сидел на самой задней парте. Низенький, толстенький, он очень был похож лицом, манерами на своего отца Пытто. Сегодня мальчик выглядел задумчивым, печальным. Погруженный в свои думы, Тотык не услышал, как учительница обратилась к нему с вопросом. Сосед Тотыка, Оро, подтолкнул его в бок и недовольно прошептал на ухо:
— Тебя спрашивает. Чего молчишь? Она и так что-то невеселая очень.
Тотык вскочил на ноги и выпалил:
— А? Что?
В классе засмеялись. Улыбнулась и Оля Солнцева. Улыбка ее была хотя и мягкая, но невеселая.
Ученики давно заметили резкую перемену в учительнице. Оставалась она такой же чуткой и доброй, как и прежде, но куда-то исчезла ее подвижность, жизнерадостность. Лицо учительницы похудело, а голос стал тусклым, тихим; не знали школьники, что их учительница недавно получила известие о гибели брата на фронте.
— Ты что это, Тотык, такой грустный сегодня? — мягко дотронулась Солнцева до ершистой головки мальчика. Тотык опустил глаза книзу. — Что ж молчишь? Я же вижу, что у тебя что-то случилось, ты совсем не такой, каким всегда бываешь.
— Сегодня утром охотник бригады Рультына с моря вернулся. Сказал, что отца моего, Гивэя, Рультына и Иляя на льдине в море унесло. — Тотык еще ниже опустил голову. По лицу его быстро-быстро заскользили крупные слезы.
— В море… На льдине? — воскликнула учительница и, подсев к Тотыку, крепко прижала его голову к груди.
— А почему вы не такая, как прежде? — неожиданно спросил Оро.
В классе наступила мертвая тишина. Оля отвела взгляд от мальчика и прочла в глазах остальных учеников тот же вопрос. Что-то теплое подступило к сердцу девушки. Ей захотелось сказать ребятам что-нибудь очень ласковое, быть может даже заплакать перед ними, чтобы они обступили ее, тревожные, любящие, готовые на все, лишь бы помочь учительнице в ее горе. Но Оля овладела собой и как можно веселее сказала:
— Мне чуть-чуть нездоровится, но это пройдет, ребята. И тебе, Тотык, не надо сильно волноваться. Сейчас же после урока я пойду к Гэмалю, вместе с ним напишем письмо в Илирнэй, чтобы самолеты в море охотников поискали.
Был и еще один человек, которого волновала перемена в настроении девушки, — Петр Иванович Митенко. С переходом на должность пушника он оставил свою квартиру при торговом отделении новому заведующему, а сам, по просьбе Оли, поселился в ее второй комнате. Дома он бывал редко, постоянно разъезжал по отдельным охотничьим участкам трех колхозов, и Оля часто ждала его возвращения нетерпеливо, с тревогой, будто родного отца. В один из, таких приездов Петр Иванович узнал о тяжелом известии, полученном Олей после того, как в Янрае побывал секретарь райкома.