Быстроногий олень. Книга 2

Когда секретарь ушел, Савельев с раздражением пнул ящик со спичками, принялся наводить порядок.

И вдруг он почувствовал, что кто-то пристально смотрит ему в затылок. Савельев медленно опустил на старое место поднятый ящик. «Опять он… Анкоче!»

Повернувшись, заведующий встретился с острым взглядом старика, сидевшего на корточках, недалеко от двери. Лицо его было непроницаемо.

Вот так, как сейчас, Анкоче не однажды смотрел в упор на заведующего торговым отделением, не говоря ни слова… И всегда в таких случаях Савельеву было не по себе.

Постояв неподвижно, заведующий с подчеркнутым спокойствием переложил с места на место ящик с макаронами, не спеша подошел к Анкоче.

— Привык я к тебе, старик, рад видеть. Что-то редко последнее время заходишь, — сказал он, присаживаясь на пустой ящик.

Лицо старика было по-прежнему непроницаемо.

— Почему все молчишь, Анкоче? Слушать любишь? — улыбнулся Савельев. — Приходи как-нибудь ко мне в дом чаю попить. Я тебе много интересного расскажу. О далеких землях и городах, где я вырос. — Савельев выдержал паузу. Лицо его стало грустным. — О жене, о детях своих расскажу, которых фашисты растерзали, — с тяжелым вздохом добавил он.

Анкоче встрепенулся. Он мягко дотронулся до рукава Савельева и тут же, как бы в чем-то сомневаясь, отвел руку обратно… Но, заметив, как скатилась по щеке заведующего слеза, он смущенно кашлянул и с неожиданным для самого себя сочувствием заговорил быстро, горячо:

— Ай-я-яй, как скверно получается. У тебя горе, большое горе, а сказать о нем некому. Трудно так жить! Так сердце тоскою испортить можно…

— Эх, знал бы ты, старик, как тяжело смотреть на трупики собственных детей, — снова вздохнул Савельев.

— Да, да, я понимаю. Я вот только на картинках смотрел и то чувствовал, будто кто за сердце меня хватал. — Анкоче быстро, дрожащими пальцами набил трубку, протянул Савельеву. — На, затянись поглубже, легче станет…

Савельев принял трубку, жадно затянулся.

— Спасибо, старик, — тихо сказал он, — ты уж прости, что я тебя разволновал. Невзначай все это получилось.

— Ничего, ничего! За меня не беспокойся! — замахал руками Анкоче. — Если тебе захочется, все говори, вместе печаль разделим.

И старик добавил голосом, в котором чувствовалось давнишняя тоска:

— Печаль сердца твоего мне хорошо понятна… У меня была дочь, и тоже не стало ее. Вот послушай, давно было… Зашла к нашему берегу шхуна: американский купец Стэнли вместе со своим сыном Мартином удирал на Аляску. Долго грузили они на шхуну свое добро. Много пушнины у нас награбили. Потом спирту вместе с матросами напились, к женщинам нашим полезли… У меня дочь была, красивая девушка. Мартин до этого все время лез к ней, нехорошо лез. Совсем молодой еще был волчонок, но пакостный. Ненавидела моя дочь его. И вот подговорил Мартин матросов пьяных, схватили они мою дочь, на шхуну утащили. А меня Мартин винчестером ударил, в голову ударил, вот посмотри…

Анкоче снял малахай и указал на шрам на затылке.

— О, какой злой человек! — воскликнул Савельев, осторожно дотронувшись пальцами до шрама.

— Упал я, как мертвый, — продолжал Анкоче. — С тех пор не видел я своей дочери…

…Когда Анкоче ушел, Савельев проводил его тревожным, ненавидящим взглядом, опустился на мешок с мукой и так долго сидел неподвижный, что-то обдумывая. А старик Анкоче в это время ковылял по снежной тропинке к своему дому, осуждающе качал головой и горько упрекал себя:

— Ай-я-яй, какой скверный ты человек, Анкоче. Так плохо о нем мог думать. И чего такое мне в голову лезет? Совсем из ума выживаю, наверное. Хорошо, что никому еще о своих подозрениях не рассказывал.

18

Тимлю принимали в комсомол. На комсомольское собрание пришли почти все янрайцы. Иляй тоже пришел. Сидел он на стуле, чуть в стороне от всех остальных янрайцев. Одетый в темно-синий костюм с галстуком на груди, он важно заложил ногу за ногу и, казалось, не замечал ни того, как перешептывались люди, поглядывая на него с усмешками, ни того, как удивленно в его сторону поглядывала Тэюнэ.

«Пусть, пусть посмотрит! Может, увидит, как на меня заглядываются девушки», — думал о жене Иляй, стараясь, чтобы ботинки с калошами и пестрые шелковые носки были обязательно ею замечены.

Купил себе новые наряды Иляй на второй же день после разговора с секретарем. Правда, не обошлось без конфуза. Иляю в магазине понравились длинные чулки, а не эти коротенькие, которые у него на ногах, но ему сказали, что это только для женщин. Потом оказалось, что и красную шапку со смешными хвостиками и очень красивую рубашку с синими полосами на груди тоже могли носить только женщины. Понравилась ему красивая сумочка, которую называли таким трудным словом, что легко было сломать язык. Оказалось, что и сумочку разрешалось иметь лишь женщинам. Но тут Иляй настоял на своем!

— Чудные эти русские женщины! — возмутился он. — Как они сильно обижают мужчин! Я ее все равно куплю…

— Ну, зачем тебе ридикюль? — рассмеялась Оля, которая помогала Иляю покупать наряды. — Я же тебе объясняю: сумочку эту полагается носить только женщинам, потому что у них лет карманов…

— Взяли бы и пришили, — возразил Иляй. — Я бы ничего им на это не оказал… Как ты хочешь, а сумочку я куплю… Деньги хранить в ней буду.

Из магазина Иляй зашел к Оле примерить наряды у большого зеркала.

— Вот что, — вдруг нахмурился он. — Давай-ка, Оля, подстриги меня точно так же, как Рультына, чтобы волосы вверх торчали.

— Ежиком, значит? — улыбнулась Солнцева.

— Чтобы как на твоей щетке были, — подтвердил Иляй. — Или как у Рультына на голове. Это — все равно.

Новая одежда Иляя поразила весь поселок. Иляй и сейчас с удовольствием отмечал, что люди не переставали удивляться, то и дело поглядывая на него.

Клуб постепенно заполнялся. Пришли Айгинто, Гэмаль, Пытто. Айгинто сел рядом с Тэюнэ, чуть дальше уселся Пытто, за ним Гэмаль. По левую сторону от Тэюнэ сидели Оля и Митенко.

«Ишь ты, все главные рядом уселись, — думал о партийных Иляй, с каким-то особенным вниманием всматриваясь в их лица. — И Тэюнэ приняли в партию. Женщину приняли в партию!.. Ну пусть такую, как Оля, — такую принять, конечно, можно, а вот за что Тэюнэ приняли?»

Комсорг Оля вышла к столу, открыла собрание. Начали выбирать президиум. Рядом с Иляем сидела старушка Оканэ. Он заметил, что, когда голосовали комсомольцы, старушка тоже поднимала руку. Иляй дернул ее за рукав и назидательно сказал: