Быстрый взлет. Королевские ВВС против люфтваффе

Мы все ликовали, когда Чарльз Уиддоус одержал свою первую победу, потому что он всегда энергично добивался ее и до этого момента много раз терпел неудачу. В одну из ночей он сбил над восточным побережьем «Юнкерс-88», который разбился недалеко от нашей базы. На следующий день мы с группой товарищей, включая Уиддоуса, посетили место катастрофы, чтобы отыскать «сувениры» для нашей столовой. Вражеский самолет упал на вспаханное поле, и его охранял караул ВВС. Когда мы прибыли, тела вражеских летчиков уже убрали, но тлеющие обломки все еще сильно пахли смертью. Я не рыскал, словно сыщик, вокруг обломков, но один из членов эскадрильи заметил в искореженном металле, где была носовая часть, нечто интересное – короткоствольный крупнокалиберный пулемет. Он оказался в довольно хорошем состоянии, и мы решили, что это оружие будет подходящим трофеем для офицерской столовой. После серии попыток мы смогли вытащить пулемет, но прежде раскопали ужасные останки – часть ноги одного из членов немецкого экипажа. До этого я не считал свое дело убийством человека. Воздушный бой для меня был безличным поединком одной машины против другой, без всяких неприглядных картин наземного ближнего боя. Но, увидев место падения этого немецкого самолета, я не смог сдержать чувства некоторого раскаивания по отношению к членам вражеского экипажа, которые, подобно нам, сражались за свою страну. Они будут оплаканы на своей родине, как и любой из наших потерянных парней.

Моя вторая подтвержденная [69] победа была одержана ночью 13 марта, прекрасной, холодной, лунной ночью. Росс и я взлетели по тревоге и взяли курс к побережью около Скегнесса. Пока мы набирали высоту, Росс проверял свой радар. Мы выровнялись на 4600 м и на максимальной скорости направились на восток. Оператор «GCI» выводил нас на врага, сообщая текущую обстановку.

– Он в шести километрах впереди… в течение минуты вы должны установить радарный контакт.

69

12 августа 1940 г. в Королевских ВВС была принята система учета воздушных побед, просуществовавшая до конца Второй мировой войны. Согласно ей, победы делились на два основных типа: личные и групповые, каждый из которых разделялся на три категории: уничтоженный, вероятно уничтоженный и поврежденный самолет. К вероятным победам относились самолеты, подбитые в ходе воздушного боя, но падения которых ни пилоты, ни наземные наблюдатели не видели.

Я спросил Росса, обнаружил ли он что-нибудь.

– Нет, ничего, – последовал ответ.

Напряжение росло. В ночь, подобную этой, мы должны были заметить самолет противника почти с километра. Чтобы добиться внезапности, необходимо спланировать наш подход так, чтобы ему было трудно увидеть нас, когда мы выйдем на дистанцию огня.

Голос наземного оператора становился все более напряженным.

– Четыре с половиной километра, немного левее и выше…

– Контакта нет.

Затем Росс сообщил по переговорному устройству:

– Есть контакт, 3700 м и 20 градусов выше. Плавный поворот влево.

Это было то, что нужно. Я нажал на копку передатчика и сообщил оператору «GCI»:

– Контакт.

– Удачи, Боб, атакуйте и «сделайте» его.

После того как оператор «GCI» покинул нас, меня в позицию, из которой я должен визуально обнаружить противника, теперь спокойно выводил Росс.

– Какую позицию вы хотите занять, Боб?

– Такую, чтобы он был приблизительно в 30 м выше меня.

Это положение давало нам преимущество. Его бортстрелки осматривали небо, но заметить приближающийся темный объект на темном фоне земли было очень трудно. Росс и я хотели, чтобы он был выше нас, темный объект на светлом фоне. Таким же спокойным голосом я попросил Росса, чтобы он точно сообщил, какой вираж я должен выполнить, чтобы сократить дальность.

– Пожалуйста, круто направо, плавнее, теперь выровняйте, дальность 1800 м, и он приблизительно в 60 м выше.

Эта информация давала мне полную картину положения врага относительно нас. Мои глаза напряженно искали самолет, но не могли обнаружить его. Мы все еще были слишком далеко. Я отрегулировал яркость своего электрического прицела, пока не смог видеть только его перекрестие. Если бы он был слишком ярким, то это бы повредило моему ночному зрению и мне потребовалось бы больше времени, чтобы заметить врага. Дистанция продолжала сокращаться.

– Боб, держите эту высоту. Он примерно в 30 м выше, на дальности в 900 м.

Я все же не мог увидеть его.

– О'кей; уберите немного газ. Дальность теперь 800 м, держите этот курс.

Что это? Мне показалось, будто я что-то увидел. Я моргнул. От напряжения мои глаза слезились. Да, это был черный объект, перемещавшийся впереди меня и выше, но все еще далеко, чтобы я мог определить тип самолета.

– Я вижу его, но продолжай наводить, он еще достаточно далеко.

– О'кей, дистанция 630 м, немного левее и выше.

Теперь я мог смутно разглядеть двойное хвостовое оперение. Я вызвал оператора «GCI»:

– Талли-хо! [70] Я думаю, «дорнье», подтвержу, когда подойду ближе.

– Отлично, он ваш.

Сейчас я мог четко видеть противника и идентифицировал его как «дорнье». Очевидно, он все еще не заметил меня. Я продолжал сокращать дистанцию. Росс поднял голову из-под козырька экрана радара и посмотрел вперед через свой фонарь в хвостовой части «бьюфайтера».

– Вы видите его, Росс?

70

Выражение из жаргона американских и британских летчиков-истребителей, обозначающее победу, удачный перехват и т. п.

Через секунду или две послышалось:

– Да, теперь я его вижу.

Я должен был подойти ближе, чтобы быть полностью уверенным. «Дорнье» только что пересек побережье около Скегнесса и мог направляться к одному из городов Мидланда, чтобы сбросить свой разрушительный груз. Теперь я был приблизительно в 360 м, Росс убеждал меня открыть огонь, и казалось, что момент для этого наступил. Если я продолжал бы дальше приближаться, то, вероятно, потерял бы внезапность и был бы замечен вражеским хвостовым бортстрелком. Я был готов в любую минуту увидеть трассеры, тянувшиеся в мою сторону, потому что ночь выдалась светлая. Я мягко потянул на себя штурвал, давая небольшое упреждение, и нажал на кнопку огня. Четыре пушки взревели и через секунду замолкли.

– Черт возьми, их заклинило! – прокричал я.

Я увидел вспышку на фюзеляже «дорнье», куда попал, по крайней мере, один из четырех моих снарядов, и противник начал пологий правый разворот назад, в направлении, откуда появился. Я последовал за ним. Все еще не было никакого ответного огня. Я снова нажал на спуск оружия. Ничего не произошло.

– Дьявол, Росс вы можете привести пушки в порядок?

Росс уже покинул свое место и, отсоединив от пушек тяжелые магазины на 60 снарядов, двигал назад и вперед затворы, чтобы понять, какова неисправность.

– О'кей, попробуйте еще раз, босс. Я сменил магазины.

Я снова поместил цель в свой прицел. Противник снова пересек побережье, очевидно надеясь вернуться домой. Ответного огня по-прежнему не было. Возможно, я убил или ранил хвостового бортстрелка своей первой короткой очередью. Я нажал на кнопку огня. Опять ничего не произошло.

– Проклятая штука все еще не стреляет.

– О'кей, я снова попробую механизм. Думаю, что масло в пушках замерзло.

Я решил, что не позволю этому самолету уйти. Возможно, мы могли таранить его и уцелеть. Надо только правильно рассчитать, поместить свою левую плоскость под его правый руль высоты, а затем, быстро подняв ее, оторвать его хвост, и тогда он потерял бы управление. Мы только что пересекли наше побережье, и нас, вероятно, нашли бы, если мы выпрыгнули на парашютах.

– О'кей, Росс, как там дела?

– Не очень хорошо.

– Ладно. Возвращайтесь на свое место. Я собираюсь догнать и протаранить его. Вам, вероятно, придется выпрыгнуть на парашюте.

– Подождите еще секунду. Попробуйте пушки еще раз. Они должны быть в порядке.

К этому времени напряжение давало о себе знать. Меня не радовала мысль о таране, даже при том, что я считал вполне возможным избежать неприятности в этом случае. Однако существовала вероятность, что мы погибнем, и предложение Росса дало мне несколько секунд, чтобы подумать.