Быстрый взлет. Королевские ВВС против люфтваффе

Около города Вир [128] Дэвид привлек мое внимание к вспышкам на одной из дорог. Кто-то уже штурмовал немецкую колонну. О'кей, мы теперь закончим их работу. Мы обнаружили несколько автомобилей, пошли вниз. Я сильно нажал большим пальцем на кнопку огня, и поток 20-мм снарядов и пуль обрушился на колонну автомобилей, в беспорядке разбросанную под нами. Когда мы в нескольких десятках метров вышли из пикирования, Дэвид сбросил наши бомбы, чтобы вызвать дальнейшее опустошение. Круто набирая высоту, мы видели много взрывов и пожаров, но из-за дыма не могли точно разглядеть, какой именно ущерб нанесли. Время нашего патрулирования почти вышло. Мы отправились домой, удовлетворенные своим вкладом в усилия группы этой ночью.

128

Вир — город в 50 км восточнее Гранвиля.

На обратном пути, около Гранвиля, мы увидели самолет, приближавшийся спереди, он был всего лишь в нескольких сотнях метров. Я резко отвернул влево, чтобы избежать столкновения, и мне показалось, что это «Мессершмит-410» (немецкий двухместный дальний истребитель). Прежде чем он исчез из поля моего зрения, я начал быстро разворачиваться вслед за ним. Вскоре увидев его силуэт, я понял, что это «москито». Мы испытали разочарование, что это не гунн, но при этом радовались, что вовремя опознали дружественный самолет. Снова огонь вражеской зенитной артиллерии позволил нам обойти горячие точки и найти безопасное место, чтобы пересечь французское побережье. Через три часа после взлета мы вернулись в Лэшем, и Дэвид принялся извиняться за свою плохую навигацию. Кого это заботило? Вылет прошел довольно успешно. Позднее мы узнали, что «мосси», которого мы на первый взгляд приняли за «мессершмиты», принадлежал командиру авиастанции в Лэшеме. Когда мы возвращались, он только начал патрулирование. Время и место совпали. В последний момент он также увидел нас и сначала тоже принял за врага. К счастью, ни один из нас не нажал на кнопку огня.

Тогда я, конечно, не подозревал о том, что активная часть моей войны в воздухе быстро приближалась к завершению. Перед тем как я был сбит и попал в плен вместе с Доном Уолшем, я в июне совершил только еще два полета, оба с Робби. Первый был ночным вылетом на штурмовку, а второй – дневным рейдом над Данией. В ходе ночного вылета мы обстреляли автомобили около Гранвиля и бомбили мост через реку. Мне кажется, я абсолютно не годился для роли пилота бомбардировщика, потому что в мост не попал! Во время дневного рейда нас сопровождал второй «москито», на котором летели Майк Херрик и его польский штурман. В прошлом Майк много раз просил меня разрешить ему лететь со мной, чтобы он мог разделить мою уверенность в ценности подобных рейдов. Поскольку для Майка это был первый полет такого типа, его маршрут был короче и легче, чем мой. Над побережьем Ютландии мы разделились. Майк направился на север, к аэродромам около Ольборга, а мы с Робби продолжили полет на восток, в направлении Копенгагена. Мы не обнаружили никаких вражеских самолетов, но с хорошими результатами обстреляли три армейских автомобиля и железнодорожный состав. Бедного же старину Майка удача покинула. Он и его штурман стали жертвами пушек «Фокке-Вульфа-190», который, как я узнал спустя многие годы, пилотировал тот же самый летчик, кто в конечном счете сбил и меня, – Роберт Шпрекельс. Потеря этого храброго новозеландца и его штурмана [129] для меня стала личным ударом. Мы с Майклом дружили много лет, и я чувствовал некоторую личную ответственность за его гибель. Мое убеждение в ценности таких рейдов повлияло на него, и он решил принять участие в вылете. Я решил, что в будущем в такие рейды всегда буду вылетать один.

129

Командир звена «В» 305-й эскадрильи Королевских ВВС сквадрэн-лидер Майк Херрик и его штурман, польский флаинг-офицер Турский, погибли утром 16 июня 1944 г., когда южнее датского г. Хадсунна их «москито» на высоте 600 м был перехвачен и сбит «Фокке-Вульфом-190А» фельдфебеля Роберта Шпрекельса.

Приблизительно на следующий день после этого рейда я был вызван к командиру группы. Когда я вошел, он выскочил из-за стола и пожал мне руку, сообщив, что я награжден второй пряжкой к своему ордену «За отличную боевую службу». Замечательная новость для меня, но что же со Стиксом, моим штурманом, который уже получил крест «За летные боевые заслуги» с пряжкой и медаль «За летные боевые заслуги», летая со мной? Я считал, что он заслуживал благодарности за наши успехи больше меня, поскольку так долго рисковал со мной своей жизнью. Когда я спросил Эмбри, будет ли отмечен также и Стикс, он ответил, что ему жаль, но для него награды нет. Возможно, наградят позже. Месяцы спустя, когда в качестве нежеланного гостя чахнул у немцев, я узнал, что Стикс все же получил заслуженный орден «За отличную боевую службу».

Для того чтобы я мог отпраздновать свою новую награду, мне на несколько дней дали отпуск, и я провел его с Джоан в Лестере. Тогда в последний раз до конца войны, мая 1945 г., я видел свою семью. Когда по завершении отпуска я поцеловал жену и детей, прощаясь с ними перед возвращением в Мангевэлл-Парк, у меня не было никаких предчувствий беды.

Глава 29

Теперь я возвращаюсь к началу своей истории, где рассказывал, как закончилась война для Дона Уолша, моего австралийского штурмана, и для меня. Дон и я подавленно сидели в бараке немецкой радарной станции и задавались вопросом, какое будущее нас ждет. Вскоре прибыли два офицера люфтваффе, чтобы доставить нас на автомобиле на близлежащий аэродром в Эсбьерге. Любые мысли относительно побега, имевшиеся у нас, пришлось отбросить, когда мы увидели, что в автомобиле находился также вооруженный солдат, бывший все время настороже. На аэродроме нас обыскали, и оберст люфтваффе коротко допросил нас. Затем нас отвели в камеры на гауптвахте.

Находясь в одиночестве, я в полной мере осознал тяжесть нашего положения. Больше всего меня волновало то, что Джоан в течение какого-то времени не будет знать, что я жив. Нас должны были объявить пропавшими без вести, со всей страшной неопределенностью, вытекавшей из этих слов. Это походило на дурной сон, но я знал, что бодрствовую. Помня о недавнем немецком злодеянии – расстреле 50 военнопленных из лагеря Stalag Luft III, [130] – я спрашивал себя, увидим ли мы когда-либо снова наши дома. Возможно, Гитлер в последние часы Германии уничтожит всех нас в своем безумном гневе. Эта неуверенность часто посещала нас до конца войны.

130

Лагерь для военнопленных из числа летного персонала. К лету 1944 г. были созданы семь таких лагерей, они находились в ведении люфтваффе, их охрана и администрация также состояла только из персонала люфтваффе. Stalag Luft III был построен в начале 1942 г. около г. Саган, в 14 км северо-западнее г. Шпоттау, в Верхней Силезии. В ночь с 24 на 25 марта 1944 г. через прорытый подземный туннель длиной 102 м из лагеря смогли выбраться 76 узников. В течение нескольких дней гестапо арестовало 73 беглеца, и лишь троим удалось уйти. Два норвежских летчика добрались до нейтральной Швеции, а третий голландский летчик через Голландию, Бельгию, Францию и Испанию до британского Гибралтара. Узнав о массовом побеге, Гитлер в ярости заявил, что все пойманные должны быть немедленно уничтожены. Затем, несколько успокоившись, «смягчился» и приказал расстрелять и кремировать «только» более половины от общего числа бежавших. В течение 29 марта 6 апреля 1944 г. в различных отделениях гестапо были расстреляны 50 пленных летчиков Королевских ВВС: 20 англичан, по 6 канадцев и поляков, по 4 австралийца и южноафриканца, 3 новозеландца, 2 норвежца и по одному бельгийцу, греку, литовцу, французу и чеху. После окончания войны власти Великобритании приложили все усилия, чтобы виновные в этом военном преступлении были найдены. 3 сентября 1947 г. британский военный суд приговорил 13 бывших гестаповцев, в т. ч. 8 найденных непосредственных исполнителей расстрелов, к смертной казни через повешение. Еще двое были осуждены на пожизненное заключение, остальные обвиняемые получили по 10 лет тюрьмы.

После беспокойной ночи нас разбудили и, дав на завтрак черную колбасу, сказали, чтобы мы приготовились к отправке. Под охраной двух немецких унтер-офицеров, вооруженных автоматами «шмайссер», нас на автомобиле доставили на станцию, где мы сели на поезд во Франкфурт-на-Майне, где находился главный центр люфтваффе для допросов экипажей союзнических самолетов. Частые остановки из-за воздушной тревоги сделали длинную и медленную поездку еще больше трудной. Эти остановки раздражали наших охранников, которые, казалось, считали нас лично ответственными за все последствия бомбардировок Германии. Гражданское население и солдаты кричали нам оскорбления. Мы были «воздушными бандитами», и нам угрожали насилием. Ночью в наше купе попытались ворваться несколько пьяных немецких солдат, поскольку остальные вагоны были переполнены. Наши охранники сказали им, что солдаты не могут сидеть вместе с нами. Мы были «английские свиньи». Солдаты, потеряв контроль над собой, пытались войти силой. Один из них выхватил штык. Впервые в жизни я почувствовал, как у меня стучат колени, и был вынужден сжать их руками, чтобы не позволить никому увидеть мой испуг. На мгновение показалось, что перед нами выбор: сидеть и с напряжением ждать, когда нас линчует приведенная в бешенство толпа, или выскочить из вагонной двери и быть застреленными в спину охранниками. Затем в купе прорвался и прокричал какую-то команду молодой солдат в черной униформе СС. Эффект был удивительным. Солдаты немедленно рассеялись. К неудовольствию нашей охраны, офицер сел рядом с нами, глядя на нас сверху вниз с презрением, словно говоря: «Так, англичане, вы должны быть благодарны мне за спасение своих ничего не стоящих шкур». Но что бы он ни думал, мы были благодарны ему за вмешательство.

Мы провели в поезде день и ночь, затем были доставлены в лагерь за колючей проволокой в предместьях Франкфурта-на-Майне – центр допросов. Нас снова раздели, обыскали и заперли в отдельных маленьких камерах. В каждой из них стояла деревянная кровать с соломенным матрацем, кишащим паразитами. Мы провели в этом центре приблизительно две недели, большую часть времени в одиночном заключении. Каждый третий или четвертый день нас доставляли на допрос к гауптману Коху. Этот умный, очень вежливый офицер-разведчик имел обширные сведения о моей служебной карьере. Очевидно, немцы черпали много полезной информации из британских газет и радиопередач, а также из сообщений посольств в таких нейтральных странах, как Ирландия, Португалия и Испания. Именно во Франкфурте я впервые увидел официальное сообщение о своем награждении второй пряжкой к одрену «За отличную боевую службу». Кох принес в мою камеру вырезку из английской газеты и сказал:

– Уинг-коммендэр, вот нечто такое, что вы захотите сохранить. Ваша страна высоко ценит вас. – Улыбнувшись, он вышел и оставил меня наедине со своими мыслями.

Нас также посетил один из адъютантов Геринга гауптман Каупиш. Он был приятен в общении и говорил на хорошем английском языке. Очевидно, он пытался выкачать из нас информацию. Он сказал нам, что вскоре на бомбардировщике «Юнкерс-88» продолжит вылеты против Англии, и попросил, чтобы мы сообщили ему, насколько эффективна система британской ПВО! Каким способом можно избежать наших ночных истребителей и зенитной артиллерии? Что он ожидал услышать от нас, я не знаю, но он показался удивленным, когда я посоветовал ему продолжать оставаться адъютантом у Геринга.

Во время одного из допросов в комнату вошел молодой офицер люфтваффе, и Кох представил его: «Уинг-коммендэр, это пилот, который сбил вас, лейтенант Шпрекельс. Вы стали его сорок пятой жертвой». [131] Это могла быть хитрость, чтобы сделать меня разговорчивым. Поскольку немецкий летчик и я не говорили на языке друг друга, все, что мы могли сказать, должен был переводить Кох, который был настороже. Пилот джерри носил на шее Рыцарский крест Железного креста, [132] одну из самых высоких немецких наград за храбрость. Он был ростом приблизительно 173 см и имел красивые темно-каштановые волосы. Шпрекельс показался дружелюбным и, пожав мне руку, выразил удовлетворение, что ни один из нас не был ранен. Из нашей очень стесненной беседы я сделал вывод, что Шпрекельс потерял родителей во время одного из массированных налетов Королевских ВВС на Гамбург, но сразу же подчеркнул, что не испытывает никакой злобы по отношению ко мне лично.

131

Фактически Шпрекельс одержал в ходе Второй мировой войны 12 воздушных побед.

132

Брехэм, вероятно, неточен, потому что Роберт Шпрекельс никогда не был награжден Рыцарским крестом.

– Это война, – произнес он.

Если это был человек, который сбил нас, – а я позднее получил этому подтверждение, – его рыцарское поведение в бою тем более было достойно похвалы. Он мог легко убить нас обоих из чувства мести за свою ужасную утрату.

Кох послал за чаем и сухим печеньем, что было очень кстати. Дон и я три раза в день получали лишь по куску черного хлеба, слегка смазанного маргарином, и тарелку водянистых щей на обед. Внезапный недостаток питания после относительно хорошей еды, к которой я привык в Англии, несмотря на военное время, заставил бы меня почернеть, если бы я слишком быстро отправлялся на свою тюремную койку. За чаем Шпрекельс и я продолжили осторожную беседу через Коха. Когда меня спросили о том, что я думаю о дальнейшем ходе войны, я ответил, что считаю положение Германии безнадежным. Союзники теперь твердо закрепились в Европе, а Красная армия уже у границ рейха. Должно было пройти немного времени, чтобы эти громадные армии с их подавляющей авиационной поддержкой смогли пожать друг другу руки. Я не знаю, произвели впечатление эти мои замечания на моих собеседников или нет.