Быт и нравы царской России
Шрифт:
Этим Шуйский думал избавить россиян от ложных доносов и наказаний, за которыми следовала конфискация имущества, которая пополняла казну, но вела к разорению целых семейств. Однако вместо признательности многие люди, и знатных и простых фамилий, были возмущены и напомнили Василию, что еще при Иване III в России установлено правило, по которому клятву может давать только народ государю, но не государь народу. И это говорилось не из лести и не из рабской преданности царю, а из страха ослабить царскую власть. Люди предпочитали иметь царские милости вместо закона. Отступление от любых традиций или обычаев могло привести к свободомыслию и брожению в умах, а это рождало смуты. Народ еще помнил смутные дни во времена детства Ивана и боялся возвращения этих времен.
Взаимные упреки
На одной из встреч с польскими послами князь Мстиславский произнес страстную речь о самозванстве Гришки Отрепьева, о кознях Сигизмунда
Посол Оленицкий тонко возразил Мстиславскому, и в его словах было немало правды. «Мы слышали о бедственной кончине Димитрия, — говорил посол, — и жалели об ней как христиане, гнушаясь убийцею. Но явился человек под именем сего царевича, свидетельствуясь разными приметами в истине своего уверения, и сказывал, как он спасен Небом от убийц, как Борис тайно умертвил царя Федора, истребил знатнейшие роды дворянские, теснил, гнал всех людей именитых. Не то ли самое говорили нам о Борисе и некоторые из вас, мужей думных?.. Но мы еще не верили бродяге: поверил ему только добросердечный воевода Сендомирский, и не ему одному, но многим россиянам, признавшим в нем Дмитрия… что ж сделали россияне? Пали к ногам его: воеводы и войско. Что сделали и вы, бояре? Выходили к нему навстречу с царскою утварию; вопили, что принимаете государя любимого от Бога, и кипели гневом, когда ляхи смели утверждать, что они дали царство Димитрию. Мы, послы, собственными глазами видели, как вы пред ним благоговели… Одним словом, не мы, поляки, но вы, русские, признали своего же русского бродягу Димитрием, встречали с хлебом и солью на границе, привели в столицу, короновали и… убили; вы начали, вы и кончили. Для чего же вините других? Не лучше ли молчать и каяться в грехах, за которые Бог наказал вас таким ослеплением?..» {169} .
169
Карамзин Н.М.История государства Российского. Т. XII. — Калуга: Золотая аллея, 1993.
Бояре внимательно слушали и долго сидели в молчании, глядя друг на друга.
Разлад в умах
Те, кому доверял Лжедмитрий, кого приблизил и награждал, больше других проклинали теперь его имя, надеясь таким образом спасти себя и свое богатство. Некоторые из них даже вошли в доверие к Василию. Так, приближенный Самозванца князь Григорий Петрович Шаховский, был направлен воеводой в Путивль, где граждане особенно радушно принимали Лжедмитрия и где оставалось еще много беглых, бродяг, сподвижников Отрепьева. Шаховский знал, что многие россияне не принимали участия в выборах Василия, знал, что Россия еще не спокойна, считал власть Василия непрочной и решился на новую измену. Он созвал граждан Путивля и торжественно заявил, что в Москве убили вместо Дмитрия какого-то немца, а настоящий Дмитрий жив. Народ Путивля, не сомневаясь, восстал против Василия. Южные города России, казалось, только этого и ждали. Горожане, стрельцы, казаки, крестьяне толпами шли под знамя Шаховского и его соратника, черниговского воеводы князя Андрея Телятевского. Тех, кто осмеливался выступать против мятежников, убивали, вешали, сбрасывали с башен или сажали в темницы. Все снова становилось с ног на голову. Теперь верность царю стала изменой, богатство вызывало недоверие, холопы грабили господ, насиловали их жен, женились на боярских дочках. Снова лилась кровь, снова процветало насилие.
Слух о том, что Дмитрий жив, быстро распространился, и его тут же подхватила Польша и быстро нашла нового самозванца. Этот самозванец нисколько не был похож на прежнего: вместо рыжих волос у этого были волосы черные, вьющиеся, большие глаза и густые брови, бородавка на щеке, усы и борода. Новый Лжедмитрий тоже говорил по-польски и знал латынь. Это был дворянин Михаил Молчанов, убийца царя Федора, которого секли за чернокнижество [170] при Борисе Годунове.
170
Чернокнижествоили чернокнижие — то же, что черная магия, колдовство.
Слух о спасении Лжедмитрия опять зародил сомнения в умы московитян, которые только недавно своими глазами видели труп Самозванца, а теперь сомневались в его смерти. По словам
Н.М. Карамзина, у русского народа «действовала любовь к чудесному и любовь к мятежам». Как говорит Ж. Маржерет, «чернь московская была готова менять царей еженедельно, в надежде доискаться лучшего…».Пробуждение патриотического сознания
Изменники Болотников, Пашков, Ляпунов подошли к Москве, стали лагерем в селе Коломенском и объявили, что Василий уже не царь. Писали о том, что война кончилась и начинается новое мирное царствование и требовали присяги новому Лжедмитрию. Но в то же время мятежники грабили окрестные села, зазывали в свои ряды всякий сброд и холопов.
Первый, у кого проснулась совесть, был Ляпунов. Видя, какой сброд представляет собой их войско, Ляпунов явился в столицу с повинной; за Ляпуновым последовали все рязанцы, потом другие.
Но у совести была и оборотная сторона. Как легко люди переходили на сторону законного царя, так же легко и изменяли ему. Во время стояния Лжедмитрия под Москвой в селе Тушино, куда он пришел с поляками и многими русскими, началась череда измен. Василий, видя, что его войско уменьшается с каждым днем, уже не требовал от россиян какого-то геройства, а пытался воззвать к совести. В порыве раскаяния воины клялись умереть за царя и целовали крест, а на другой день толпами бежали в Тушино, предавая царя. И парадокс состоял в том, что еще недавно народ служил верой и правдой тирану Ивану Грозному, но бежал от Шуйского, царя снисходительного к тем, кто считался врагами России, т. е. к полякам.
Ситуация сложилась такая, что, по выражению Н.М. Карамзина, «народ уже играл царями, узнав, что они могут быть избираемы и низвергаемы его властию или дерзким своевольством». В государстве ослабевало уважению к царскому сану, а с этим терялось и уважение к власти чиновников и духовенству.
Многие из бежавших снова возвращались к Василию с уверенностью, что самозванец — не Дмитрий, и… снова уходили к нему. На измену стали смотреть просто как на легкомыслие, смеялись и называли перебежчиков перелетами. Безнравствие дошло до того, что родственники договаривались между собой, кому ехать в Тушино, а кому оставаться в Москве, чтобы извлечь пользу и в одном лагере и в другом. Получив жалованье в Москве, ехали получать деньги в Тушино.
СовестьюРоссии того времени можно назвать Троице-Сергиеву лавру, которая привлекала поляков своим богатством, множеством золотых и серебряных сосудов, драгоценных камней, икон, крестов. К тому же через Троице-Сергиеву лавру обеспечивалось сообщение с такими важными городами, как Новгород, Вологда, Владимир, Новгород, Казань, а дальше была Сибирь. Отсюда шли на помощь царю дружины, везли деньги и продукты. Лавра стояла в шестидесяти четырех верстах от Москвы и еще в царствование Ивана Грозного была укреплена каменными стенами с башнями, острогом [171] и глубоким рвом. Иноки лавры, многие из которых служили также и воинами, надели поверх ряс военные доспехи и выходили на дороги вместе с дружинами верных казаков и стрельцов, чтобы истреблять вражеские разъезды, ловить лазутчиков, прикрывать царские обозы. А еще иноки молились и писали письма, взывающие к совестиколеблющихся изменников. При общем падении нравов лавра показала патриотизм тех высоконравственных людей, которые искренне любили Россию и подавали пример истинного служения России.
171
Острог — город, укрепленный частоколом. Здесь — остроконечные бревенчатые укрепления.
В течение шести недель неприятель пытался разрушить каменную ограду из шестидесяти трех пушек, но стены стояли, а пробоины тут же заделывались. Во всех битвах и вылазках иноки были впереди. 500 донских казаков во главе с атаманом Епифанцем посчитали позором воевать со святым монастырем и покинули войско литовского гетмана Сапеги.
Насколько высокий дух царил среди осажденных и насколько высоко было патриотическое сознание защитников лавры, говорит один факт. Брат изменника, сотник Данила Селевин, сказал: «Хочу смертью загладить бесчестие нашего рода» и пеший напал на всю дружину атамана Чики, он саблей зарубил трех всадников и, смертельно раненный в грудь, успел убить четвертого. И таких случаев было немало.
Героическая защита длилась с сентября 1608 по январь 1610 г.
Позор Москвы, позор России
Позор Москвы заключался в том, что она, имея кроме горожан многочисленное войско, дворянское руководство и всю нравственную силу государства, позволяла безнаказанно хозяйничать безродному Лжедмитрию в двенадцати верстах от Москвы и разорять Россию в то время, как небольшое число монахов, слуг и крестьян Троице-Сергиевой лавры, изнуренных болезнью, не щадя сил и жизни, билось насмерть с полками Сапеги.