Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества
Шрифт:
Меня вот что интересует: о своем х*е ты писал стоячим?
Или это из категории «мечты, мечты, где ваша сладость» – два вопросительных знака в конце:??
Детородный орган или мочеиспускательный крантик?
Несмотря на внешнее тщедушие и потливость, ни мозгляком, ни еврейчиком не был. Скорее шпана, чем интеллигент. Роста хорошего, руки дюжие. На том моем дне рождения, когда посвятил мне стишок с воробышком и ястребом, я от волнения перепила – так ты не только вынес меня на свежий воздух, но и внес обратно домой, а жили мы тогда на четвертом, лестница крутая, да и я была не из легковесов, это сейчас, сев на диету, постройнела. Не тогда ли, от перенапряга, начались у тебя сердечные
Перфекционист: стопроцентность как недостижимый идеал и как достижимая цель. Желание есть его осуществление. Скорее двужильный, чем сильный. Скороход, хоть и без сапог-скороходов – одной волей. Шел напролом семимильными шагами, всех обошел, потеряли из виду – сначала виртуально, потом физически. Высший импульс – перегнать всех в жизни и в смерти. Желание, страсть и воля, начав, довести до конца, пусть даже конец есть смерть. Напряг как при оргазме; он же – смерть. Напряг при оргазме и есть смерть. Для других – малая, для тебя – настоящая.
В том моем частном случае – донести, а не уронить и не сбросить.
Лично я ничего не помню – только по рассказам других. Все попытки перехватить у него ношу или хотя бы подсобить, отвергал с презрением. Взмок весь, а донес. Как тот греческий гонец, который добежав с депешей, упал замертво. Вот и ты – все делал сверх своих возможностей, хоть и говорил, что fatum non penis, in manus non recipis.
– В вольном переводе: выше х*я не прыгнешь, да?
Основное твое занятие – от рождения до смерти.
Женитьбу включая.
Запрет был не только на курение и алкоголь, но и на секс.
– Ты биограф или соитолог? – опять вмешивается он из могилы.
– А ты сам? Отрицал секс, противопоставляя ему работу, а кончил его апологетикой, воспев собственный пенис! – имею в виду уже упомянутый стишок.
– Not so elementary, Watson.
Снизойдя к просьбе покойника, накладываю замок на уста мои.
Не в обиду твоей вдове будет сказано (тебе – тем более), но в принципе тебе было без разницы с кем и на ком – для реванша сгодилась бы любая. Женитьба как доказательство нелюбви: потому и женюсь, что больше не люблю. Свобода от любви, и как следствие этой свободы – семейные узы. Пусть даже далекий слабый отсвет той изначальной ты и узрел своим третьим, метафизическим глазом – в масти, в имени: Марины – в Марии, Лилит – в Еве. О том, что Адам однолюб, и Ева – жена, а не возлюбленная, и ежу понятно. Безумная, отчаянная надежда мгновенного старика, каким ты стал, израсходовавшись к 50, – начать жизнь сначала. Vita nuova! Хотя не это тебя сгубило, мама не в курсе. Твою женитьбу переживала тяжелее, чем твою смерть, – вот и придумала, что надорвался. Не в том смысле, что она заездила тебя до смерти. А слухи «привожу лишь затем, чтобы ничего не пропустить, а не оттого, что считаю их истинными или правдоподобными».
Привет Светонию, чьих «12 Цезарей» штудировала перед тем, как засесть за жизнеописание 13-го.
……………………………………………………………………………………..
……………………………………………………………………………………..
Ты и сам переживал, что не можешь соответствовать жене, вдвое (плюс-минус) его младше, а виагра еще не была изобретена. В нынешние времена и Хемингуэй не подстрелил бы себя, охотник и зверь в одном лице – навиагрился бы себе вволю, не дожидаясь вдохновения.
«Жена – прижизненный гроб», – отшучивался ты, но и ей можно посочувствовать: семейная непруха всегда взаимная.
В случае с ИБ проблема другая. Твоя жена похожа на нимфоманку еще меньше, чем я. В отличие от меня: из породы поклонниц и собирательниц автографов.
Я – нет. Твои стихи любила больше, чем твою славу, а тебя самого – больше твоих стихов.
Что тебя мучило? Что оставишь ее вдовой,
а дочь – сиротой? Тебе осточертело в своем поколении – вот результат. Среди своих обречен был на повторы и клише. Хотел второго дыхания. Вот и задумал катапультировать из своего поколения в чужое. За эту измену Бог и покарал.Несмотря на внезапность, случайность и мимолетность (даже в отпущенных ему жизненных сроках) женитьбы, именно она, подпортив бобыльную анкету, сбила его жизненный ритм и усугубила трагизм судьбы.
Все равно что вытащить нож из раны. А так бы – с ножом в левом боку и рефреном «сердце пошаливает» – проходил еще пару-тройку лет. Сильно переживал, что пришлось переехать из Виллиджа в Бруклин. Прерыв жизненной инерции, благодаря которой только и жил: топографический, матримониальный, семейный, сексуальный, физический и бытовой.
Прожил всю жизнь холостяком, а умер женатым человеком, так и оставшись в крутом одиночестве. А кто не одинок наедине со смертью?
Помимо имени и нордической внешности важен был еще возрастной фактор: женился на женщине того же приблизительно возраста, как твоя питерская фафа, когда ты видел ее в последний раз, придя на Глинку попрощаться: навсегда.
Вот почему высказываемую биографами гипотезу о женитьбе, вынужденной беременностью его будущей жены, я все-таки отвергаю. Да, ты не был в нее влюблен, истратив весь свой любовный потенциал еще в Питере, но все-таки любил ее – скорее как дочь, чем как женщину, а после рождения ребенка говорил:
– Теперь у меня две дочки.
Доля истины в этой шутке была.
Хоть здесь тебе повезло – на девочку. Во-первых, учитывая самцовую и эгоцентричную твою породу, младенца мужеского пола любил бы с неизбежной примесью соперничества. Во-вторых, пацан у тебя уже был: плод – зачеркиваю вашей – твоей страсти. Вылитый ты, будто Марина и вовсе не участвовала в зачатии – еще одна причина, почему множественное число пришлось заменить единственным. Со всеми твоими недостатками минус достоинства. Та же патологическая неспособность к учению – Марина возила его в школу на такси, иначе его бы, как тебя, турнули из восьмого класса (а не сам ушел – еще один self-myth). Прошу прощения за штамп: природа отдыхает на детях гениев. Замыслив жениться, ты называл первого отпрыска «эскизом».
Мы с Андреем почти ровесники. Не очень чтобы артикуляционный.
20-летним недорослем прибыл на пару недель из Петербурга, удручив родителя дурным вкусом, роколюбием, песенно-есенинщиной и гитарой, с которой не расставался. Я его несколько раз наблюдала в контексте – «у Казани», среди других хиппи. Самое смешное, что тоже писал стихи, но какие! И распевал под гитару на ступеньках собора. Само собой, шок был при встрече еще какой. Культурный шок. А ведь перед его прибытием лелеял какие-то смутные планы: «Может, полюбимся друг дружке, да? Одна кровь как никак…» – которые пришлось оставить.
Ты и жениться надумал сразу же после этой встречи-невстречи с так похожим на тебя физически Андреем. В которой – так я теперь думаю – виноваты обе стороны. Андрей, наверное, все-таки без вины виноватый. Как мог он соответствовать твоим представлениям, когда ты оставил его крохой, он тебя знал только по фотографиям, его становление как личности прошло без тебя. Помню (мне было пять лет), как мы с папой пришли в дом на Глинке, посередке между Николой и Мариинкой, и пока папа трали-вали с Мариной, я глядела на щуплого нелюдимого однолетку – он рисовал за огромным дедовым столом и оттого сам казался крошечным: ты в детстве! И вот Андрей прибыл к тебе в Нью-Йорк, ты окружил его стеной презрения, не дожидаясь его отъезда, направо и налево трепался о своем разочаровании и так и не купил ему видеоплейер, а он его вымечтал еще в Питере.