Быть женщиной из писем

Вторая – большой зал с мраморным бассейном, наполненным теплой водой. Я пока не очень понял, как ее подогревают, но ароматный пар, поднимаясь должен создать настроение расслабленности.

Придется мне и туда.

Ну, утешает то, что купальня все-таки не общая, как я слышал, у англичан есть город Бат: целый город, сплошные лечебницы и купальни и там много общих, где и мужчины и женщины вдыхают целебные пары в одном помещении.

Мне пришлось сделать вид, что мою знакомицу с рынка, ставшую уже моей тенью за эти дни, я не заметил. Было даже жалко оставлять ее за воротами, день сегодня выдался промозглый, а внутри тепло и надо сказать, что в бане я отлично согрелся.

Лежа на деревянном настиле, я неожиданно поймал себя на мысли, что во время войны есть вещи, которые становится дороже денег. Я не говорю сейчас о невещественном. Нет. А о простом. Вот просто кусок мыла. Я забыл его в бане на настиле. В то время, как в поле, под Инкерманом, я хранил кубик мыла, как сокровище. Он и мир, и порядок, завернутый в ветошь на дне солдатского ранца. И тогда же я так мечтал просто помыться всему в горячей воде».

– Вот зараза! А что за список? Следы британского льва. Это он шпионов, что ли ищет? И почему в письме так мало! Я хочу подробностей!

Соня так искренне возмущалась, словно Максим специально не дорассказал ей что-то.

На самом деле и Соня, и Ольга, к своему стыду, не так много знали о Крымской войне, поэтому прочитали ее краткую историю, чтобы не краснеть, слушая то, о чем рассказывал им крымский офицер на страницах своих писем.

Ольга кивнула, – скорее всего. Я думаю, что хоть и был подписан мирный договор, шпионов никто не отменял. А Максим, похоже, работал в каком-то ведомстве против них. Но как я правильно поняла, всего сослуживцы погибли.

– Отменишь их как же.

Шпионы почему-то более или менее примирили Соню с собственной исторической безграмотностью, и она открыла письмо Виолетты. Ольга была права, письма в самом деле шли почти по порядку.

Виолетта 1946. Калининград

«Третий труп нашли у моста, который раньше назывался Грюнбрюке. Тут много мостов, часть разрушена, если утром идти на работу, то в тумане, который приходит с реки, кажется, будто сваи мостов – это кривые пальцы, тянутся из воды, хотят что-то. Я люблю мосты и не важно, кто их строил. Дома, мосты и деревья не должны быть частью общей ненависти. Товарищ из комендатуры не успела запомнить его имя и звание считает, что подложили, специально, в насмешку вроде бы как убийца уже не стесняется. Но я думаю – нет. Его спугнули. Камни под телом были разложены очень аккуратно. И вокруг головы тоже и рядом, он собрал их явно завалить часть тела с головой, но кто-то отвлек и остальными камнями он просто закидал тело.

Я подумаю об этом. Сегодня я точно могу сказать, что подумаю об этом потом, потому что получила настоящий подарок! Утром нам выдали паек: две банки консервы, сухари, яичный порошок, соль, спички, склянку керосина и мыло! Два бруска настоящего мыла. Большой примерно с пол ладони хозяйственного и маленький, легкий, пахнущий фиалками и апельсином – туалетный. Я весь день боролась с собой, чтобы не достать и не прижать его к носу. Сегодня утром прочитала, как Максим ходил в купальни. Ну зачем он перед этим пошел в эти ужасные пещеры! И ведь не докричишься, не скажешь, не ходи! Развернула мыло и положила его в карман халата, чтобы отбить рабочие запахи. Именно сейчас поймала себя на том, что стала сильно чувствовать все тяжелые запахи. Вообще все. Проснулась утром и обнаружила, что весь город пахнет. Он пахнет головокружительно, травой, дождем, гарью, вчера пришла домой и прижалась носом к обоям. Оказалось, что они до сих пор тонко тонко пахнут фиалками. Подушка пахнет пылью, кровать – железом. Книги пахнут детством. Главное не забыть…»

– Вот о чем была первая половина письма! – Соня так возмутилась, но потом посмотрела на мыло и рассмеялась, – ну ладно мы знаем, что все хорошо закончилось, и из пещер он вышел. Но что там было?

Ольга развела руками, – во всяком случае, мы можем порадоваться очередному совпадению, но труп у Виолетты уже третий.

Пока они обсуждали письма, пока сделали какие-то домашние дела, ответили на все сообщения и неожиданно наступил вечер.

Ольга мыла посуду, а Соня пыталась сосредоточиться на очередном заказе в комнате.

Женщина посмотрела на пачку бумаги, которая лежала на столе. И карандаш. Вытерла руки. Подумала немного.

Нет. Она никогда не была склонна к эпистолярному жанру, и точно не будет писать письмо.

Или все-таки написать? У Ольги было много всего за спиной, о чем бы она могла рассказать. О грузах, которые они перевозили. О капитане, который оказался невероятно интересным и хоть он никогда ни разу не говорил ей о своих чувствах, он отлично умел сказать «люблю» сотней других способов. В заботе, в продуманности ее быта на корабле. Даже в планах и картах экспедиций и составленных маршрутов. Это был немного старомодный, но очень теплый способ ухаживать и Ольга часто ловила себя на мысли о том, что, может быть, ради Старика она и отправлялась в эти рейсы, хотя уже давно накопила достаточно денег, чтобы не работать.

Ольга всегда была очень расчетливой и умела думать трезво. С раннего детства она любила цифры и буквы больше, чем людей и стала бы гораздо лучшим бухгалтером, чем Соня, наверное. И тогда, на корабле она сразу объяснила Старику, что не примелет измены. Как оказалось, он тоже. Но душевное тепло, нужно каждому. И именно его они и дарили друг другу.

– Но ведь вся моя родня вела дневники. Почему бы и нет, – сказала сама себе Ольга.

Виолетта 1946. Калининград

«Все думаю о Максиме. В своем письме он ищет способ, как передать документы, которые хранил еще со времен войны. А я так мало знаю про ту войну, но думаю, что это шпионские документы. У нас так все сейчас. Ищут шпионов. Вот мне рассказали Зина, наша санитарка, как поймали шпиона в больнице. Так и хочется поделиться с моим другом. Старым-старым другом, который стал моей тайной. А поймали его по ботинкам. На ноги посмотрели, а они такие чистые, ухоженные. У редкой дамочки такие будут. И ботинки были грязные, но новые.

Но я не об этом. Я все думаю, эх, жалко нельзя написать весточку в прошлое. Я бы посоветовала ему положить документы в книгу. Выбрал бы какую-нибудь… Хорошо, если бы это была бы какая-нибудь поэзия. Такая простая, про лютики, цветы. И облака… А книгу поставить в библиотеку. Ведь, наверняка у него там была библиотека.

После войны не до стихов, поэтому документы точно будут в безопасности».

Соня сидела на полу, на ковре ерзала от нетерпения, пока Ольга копалась в коробке в поисках письма того, от Максима, где она как раз читала про эти документы.

– Вот, смотри, я же говорила, что видела это, – Ольга протянула Соне письмо, – мне кажется, что он ее точно знает.

Максим 1856. Севастополь

«Эта мысль не выходит у меня из головы. Кажется, что я даже суеверно не произношу ее имя. Но, с другой стороны, исходя из того, что мне удалось найти, у нее не меньше сотни имен. А сколько жизней на ее счету, мне страшно представить.

Кажется, что я даже вычислил ее способ убивать. След. Если я прав, то мне нужно приложить все усилия к тому, чтобы не дать ей убивать дальше, не дать ей узнать, что правда, а что нет и дать ей выйти на мой след.