Бытовик

Вслед гвардейцам я не стрелял, дав им, а также возчику, который сбежал сразу после взрыва, возможность уйти.

— Так, бочку скатываем с телеги, а этих — я указал подоспевшим к месту схватки полицейским, которым я велел, без моей команды, не высовываться: — укладываем на телегу и везем на капище. Там их перевяжите, как сможете и богов попросите, чтобы им помогли, все же наши люди, может быть, не совсем пропащие. Один останется их охранять, а двое сюда возвращайтесь.

Лошадь, запряженная в телегу, которая не пострадала, так как возчик благоразумно держался в отдалении от военных, философски отнеслась на замену огромной бочки на пять стонущих тел и бодрой рысцой покатила телегу в глубь города, а я вернулся к площади, где, укрывшись за крайними домами, с помощью парящего ворона, продолжал наблюдать за ответными действиями врага.

Вторая попытка похода за водой была предпринята через час — ворота распахнулись, оттуда выбежали десяток солдат, под командой трех офицеров, что просто переливались от переполнявшей их амулеты силы. Да, такой тактики я не ожидал и немного загрустил.

Офицеры, задействовав магические щиты, превратились в острие копья, а выстроившиеся за их спинами солдаты, прикрытые магической защитой, выставили стволы винтовок вперед, и три маленьких отряда выдвинулись в сторону места недавнего боя. Перед тем, как втянуться в узкую улицу, мои противники остановились и начали совещаться.

Я, засевший за ближайшим домиком, прекрасно слышал их голоса — командиры боевых групп не могли решить, двигаться ли к водопроводной колонке по одной улице или по трем параллельным. В конце концов, наиболее убедительным был признан первый вариант, три группы людей шагнули на брусчатку улицы, и я спокойно расстрелял первую группу из зарослей кустов, из придомового сада, как только она поравнялась со мной и щит перестал защищать военных от выстрелов сбоку. Нет, конечно, «ответка» в мою сторону прилетела тут-же — оставшиеся в живых члены двух оставшихся групп, вылетели из, ставшей смертельной ловушкой, узкой улицы и рассыпавшись, принялись дружно обстреливать дом, за которым, как им казалось, я все еще прятался. Через минуту к веселью присоединилась и пушка с башни — мастер- артиллерист двумя ядрами развалил глинобитный дом, превратив его в безобразную груду, да вот только я в это время улепетывал в сторону соседней улицы, продираясь через кусты и перепрыгивая через штакетники, после чего вновь открыл огонь по рассыпавшимся по площади стрелкам, успев ранить или убить еще парочку, прежде чем остатки врага побежали в сторону крепостных ворот, а артиллеристы принялись методично разрушать выходящие на площадь жилые и хозяйственные постройки.

Через два часа центральная площадь Покровска представляла собой жалкое зрелище — дымящиеся развалины вместо белых домов с аккуратными черепичными крышами. Дважды противник пытался выйти из башни, и один раз — спуститься со стен с противоположной стороны, но парящий в небе ворон видел все я открывал огонь с предельной дистанции, показывая, что выйти в город без потерь противнику не удастся.

Я с опаской ждал наступления вечера — даже мой чудо –ворон вряд ли мог видеть в темноте, так же, как и днем, поэтому я рисковал остаться без своих, всевидящих глаз, но нервы противника не выдержали первыми.

На башне, среди раскаленных пушек, показался какой-то раззолоченный франт и принялся дудеть в медный рожок, после чего из ворот вышли унтер с белым платком на штыке винтовки, мелкий барабанщик-подросток и полковник с пышными серебряными эполетами, которые, под стук барабанных палочек, неспешно дошли до середины рыночной площади и замерли там, очевидно, поджидая вторую сторону для переговоров.

— Что будем делать, ваша светлость? — из-за полуразрушенного сарая вынырнул городовой Аникеев, размазывая по вспотевшему лицу сажу

: — Может быть я по домам пошукаю, какую –никакую наволочку принесу?

— Ты еще портянку свою предложи, она когда-то белой была…- хмыкнул я, но полицейский моего юмора не понял, брякнулся на землю и принялся стягивать сапог.

— Отставить! — пришлось гаркнуть на инициативного служивого: — Сидеть здесь и наблюдать, а я пошёл, а то меня целый полковник заждался. Без флажка пойду, обойдутся, больно много чести.

Кстати, интересно мне стало, откуда в княжестве столько полковников? Солдат у моего братца, еще утром, было пять десятков, а полковников не менее десяти голов сопровождает. И выдвинет ли Димитрий Александрович, когда у него солдаты кончатся, против меня полковничье отделение? Или десять полковников должны к роте приравниваться…

Вот за этими мыслями прошел я свою половину рыночной площади, наблюдая, как вытягивается в изумлении надменное лицо офицера, а изумление переходит в гнев и даже ярость.

— Дмитрий Александрович! — не успел я порадоваться что меня узнали и даже обратились уважительно, как тональность разговора сменилась.

— Ах ты, ушлепок малолетний! — полковник, с красным от ярости лицом, как бы инсульт не случился, шагнул ко мне и попытался схватить меня за ухо! Меня, княжьего сына, пусть и младшего, за ухо! До чего ты себя запустил, Олежка!

Пока полковник тянулся к моему благородному уху, очевидно, чтобы, выкручивая его, доставить меня к старшему брату на правеж, я ударил его в лоб своим револьвером, и тяжелая, полуторакилограммовая, убойная штучка в схватке с медным военным лбом, отправила обладателя последнего в нокаут.

Унтер-офицер, увидев такое попирание основ, что-то заорал и попытался сорвать с плеча винтовку, но разглядев, направленные на него, сдвоенные стволы, замер, миролюбиво отведя ладошки от винтовочного ремня.

— Ты барабань! — я махнул стволами в сторону барабанщика: — А ты, давай сюда свое ружье, и волоки своего начальника за эти развалины. И шевели ногами, пока вас из пушки не расстреляли!

Очевидно, что я иногда говорю разумные вещи — барабанщик забарабанил что-то бодрое, типа «Марш! Марш!», а унтер, скинув мне в руку ружьё, споро поволок обморочного полковника, крепко держа его за, густо шитый серебром, ворот мундира.

Наверное, наблюдатели на башнях не сразу поняли, что я захватил парламентеров, или не сразу осознали такое вопиющие нарушение правил ведения войны, но заорали нам в спину, когда мы уже, дружно, скрывались среди развалин, а пушка бахнула совсем запоздало, хотя и метко, взметнув деревянный мусор в том месте, где мы были пару минут назад.

— Подонок! Мразь, выблядок! — неистовствовал, связанный и приведенный в чувство полковник, брызгая в мою сторону слюной, при каждом слове: — Да тебя завтра, за мятеж против законного государя изрубят на куски!

Согласен, бить связанного пленника низко, но как остановить словесный понос, впавшего в полнейшую истерику, старшего офицера, чью грудь украшали какие-то медальки, типа «За подготовку парада» и «Призер первенства по огнеметанию»? А вот хлесткая оплеуха подарила нам пару мгновений тишины, правда ненадолго.

— Мятежник! Отцеубийца! Развяжи мне руки, и я…- по моему сигналу городовой высшего оклада Суслов вылил на, кипящего, как самовар, офицера ведро холодной воды и тот опять заткнулся, громко фыркая и отплевываясь. Дело происходило у той самой, злополучной водопроводной колонки номер тринадцать, куда мы отступили, сохраняя боевые порядки, так что воды у нас было хоть залейся.

— Вы, господин полковник, что — больны?

— Нам доктор кору дуба дал…- буркнул военный, почти нормальным голосом: — Так что, ваша мерзкая диверсия не увенчалась успехом!