Бюджетный отдых

– Хорошая у тебя квартира, Геля. Комнаты большие.

– Это - наша с Гришей.

И тут я поняла, что женщина не иначе как очарована «носом», и любые разговоры здесь бесполезны, а намёки - тем более...

Григорий Моторин спать ложиться не торопился. После того, как его миновала доля завозить взбалмошную тётку на море, он решил оказать белорусское гостеприимство в Гелькиной квартире. На столе возвышалась двухлитровая баклажка какого-то пива и миска с нарезанной капустой. Про капусту Геля сказала, что это единственная еда у них в доме последние три месяца - вся с нового урожая.

От пива я отказалась - не люблю.

Гриша после этого оживился. А когда узнал, что я ещё и не курю - даже обрадовался. Видимо, не очень любил, когда его «обкуривают и объедают».

Но у меня были и свои «продовольственные запасы». «Идёшь на день - бери на два!», - всегда говорила мне бабушка. Игорь мою бабулю знал мало, вернее, почти не знал, но думал, видимо, так же. Вот тут-то и наступил час «Х» для початой бутылки «Вермута» и тех продуктов, до которых не добралась инвазийная девица. Стол стал похож на праздничный. Гриша налегал на пиво, а мы с Ангелиной приканчивали «Вермут», сыр, капусту и еврейскую колбасу.

Еврейская колбаса - лучшая колбаса в мире. Однажды мы купили палочку, всё в той же Анапе. Мы пытались её нарезать, но сломав об неё не один нож, выяснили: ей «хоть бы хны». В конце концов, она присутствовала на нескольких стихийных сабантуях, но выжила, пережила дорогу домой в поезде «Анапа - Липецк», а ещё через месяц мне позвонила подруга - благодаря которой я познакомилась с Анапой - и сообщила мне, что её всё-таки прикончили усилиями всей семьи.

Я люблю пошутить за столом. Ангелина, выпив вина, немножко расслабилась, и мы с ней стали смеяться над тем, как искали телефон...

Тут я вспомнила, что привезла ей чудесный подарок. Её нарядили, и она снова стала нарядная, яркая, весёлая...

Потом смеялись над Гришиной баклажкой пива и предложили не «дуть его в пустую», а попробовать справиться с еврейской колбасой. Гриша от колбасы не отказался. Справился и принялся нахваливать...

Мне было хорошо.

Мы сидели втроём: армянка, русская и белорус и болтали на простые жизненные темы. Всем было уютно, пока вдруг не заговорили о войне. О страшной братоубийственной войне. Женщины говорили о женском, и - по-женски. Мужчина - по-мужски, и о мужском.

И сразу возник хаос. Как будто невидимый ветер задул свечу на подоконнике. И стало темно...

– Колбаса хорошая, а вот евреев я ненавижу, - вдруг сказал Гриша.

– За что?

– А ни за что! Ненавижу - и всё...

– Гелька говорила, что ты поляк?
– спросила я.

– Я подданный царства Литовского!
– гордо козырнул «Подданный».

«Ой, мама! Крепкое, видимо, пиво...», - подумала я.

– Это мама моя - полька!
– продолжал распускать ветви родословной Гриша.

– А как у неё фамилия? У мамы?
– спросила я.

– Кухаревич...

– А дедушку твоего как звали? Папу маминого?

– Леонид...

– То есть ты - внук Лёни Кухаревича, идеальный еврей по материнской линии - сейчас заявляешь, что ты ненавидишь евреев?

Сначала была долгая пауза.

Гриша Моторин - ныне Гоша Кухаревич - был настолько ошарашен такой новостью, что когда он открыл рот, чтобы что-то сказать, я тут же вспомнила Васю Кроликова из фильма «Ширли-Мырли». Но я мало того, что вспомнила - я немедленно воспроизвела: «Тётя-мама, скажи ты мне как на духу, как русский человек - русскому человеку. Фактически, я что, Изя Шниперсон?».

И вот в этом месте Ангелина разразилась звонким заливистым смехом. Она смеялась искренне и долго, а невысокий Гриша становился всё ниже и ниже ростом. Выражение его лица менялось на глазах: он из понтового качка превращался в маленького обиженного мальчика.

– А я-то думаю, что это ты, Моторин, такой жадный? Ты же сигареты пересчитываешь в пачке, - добила его Геля.

«Тихое Лето» - Гриша - оставшийся вечер вёл себя, как приличный простой человек.

Ангелина стала сама собой. Она рассказывала о дочери, об общих знакомых. Хранила их секреты и была той самой Ангелиной, которую я знала.

Если вдруг ты, Геля, когда-нибудь прочитаешь этот мой репортаж - я хочу, чтоб ты знала, что ты очень хорошая и добрая, а я желаю тебе счастья пусть даже и с Моториным-Кухаревичем.

Спать мы расходились довольные встречей. Думаю, и Гриша - тоже...

Насколько, узнаете в следующей части: «Еврей - это вам не просто так! Или, узнает кошка, чьё мясо съела...».

Часть 7. Разведка

Разведка

Итак, дорогие мои читатели и наблюдатели, позвольте мне продолжить.

В обещанные семь частей мой репортаж не уместился, поскольку я и до моря ещё не добралась...

Разошлись мы по комнатам. Выделила мне Ангелина диванчик, бельишко чистое. Я очень всему этому была рада. Скромненько, но чистенько. Мы не просто разошлись по комнатам. Если за стол садились знакомые, то из-за стола вставали сытые, пьяненькие, спевшиеся, почти родные люди.

Не зря Важные люди собирают всякие там переговоры и обеды. Я только это приветствую. Ведь: «Любой спор можно решить словами...», - так говорила мама Малыша в сказке «Малыш и Карлсон». А евреи - мудрые «старые» евреи - говорят, что если проблему можно решить деньгами, то это не проблема, а расходы. Люди должны общаться. Для этого они должны учиться говорить и учиться слушать. И слышать собеседника...

Свои «корзины, картины, картонки» я даже и разбирать не стала. Спать хотелось очень. Кровать моя не тряслась, воздух был свежим, насекомых посторонних не наблюдалось, и я уснула, предварительно отчитавшись супругу: «Бабушка приехала». Это значит, что всё в порядке, я в безопасном месте, и все могут расслабиться. Мы этот пароль из фильма «В августе 44-го» взяли. Очень мой милый эту сцену уважает. Одно время уснуть не мог, пока не услышит: «Выходите на поляну!». А дальше, уже во сне, возможно, он лично принимает участие либо в военной операции, либо в съёмках фильма.

Утро было прекрасным.

Или шторы у Ангелины были оранжевые, или раннее утреннее солнце пролезло своими жёлто-розовыми лучами сквозь балконные стёкла - я сейчас ничего предполагать не буду - но то, что это утро было оранжевого цвета, я помню точно.

Потянувшись, я улыбнулась всему миру. Встала, вышла на балкон, а там...

А там, как в детстве в тихих двориках поутру: кто-то уже шёл с полотенцами на море, хотя было всего семь утра; какие-то мамы прогуливали в колясках малышей под старыми тенистыми деревьями; под балконом ничейный абрикос насыпал столько своих плодов, что мне сразу пришла в голову мысль о том, что добро пропадает.